– Ты прекрасно знаешь, что у нас контролируются все эксперименты.

– Он говорит, что в России не разрешают ставить опасные эксперименты, – перевела Фосс.

Годелинская покачала головой.

– Сергей прав в том, что у нас хорошо работает КГБ, но, тем не менее, он не прав. Он забывает, что эту штуку сделал один человек, в уединении собственного дома. Даже в Советском Союзе мы не можем проконтролировать поведение человека дома.

В тот первый вечер Бекетт обедал с Фосс и Хаппом. Прочие увильнули, сказав, что предпочитают обедать в собственных апартаментах. Данзас, прочитав меню, пожал плечами.

– Цветная капуста с сыром «чеддер»? Это что, новая американская отрава? Даже вина нет.

Фосс на протяжении всего обеда была мрачной. Она пристально рассматривала антисептическую столовую. Это было огороженное белыми стенами пространство снаружи более просторного кухонного блока ДИЦ, где обедал технический персонал, преимущественно женщины. Бекетт представил свою компанию персоналу, когда они проходили через меньшую комнату. Техники ответили взглядами, где смешались благоговение и что-то похожее на циничное опасение.

«Наверное, вот что заставило ее помрачнеть, – подумал Бекетт. – Это и проклятый Лепиков!»

Фосс подтвердила это, уже сидя за столом:

– Сергей прав. Мы должны в совершенстве понять этого человека. Как мы можем это сделать?

– Я не знаю, как устроен электрон, – сказал Хапп. – Но прекрасно пользуюсь электричеством.

– Ну разве наука не удивительна! – воскликнула Фосс.

После обеда Бекетт вернулся в свою берлогу, небольшую стерильную комнату с примыкающей ванной. К бетонной стене на кронштейнах была прикреплена кровать. В комнате был единственный стул с прямой спинкой и письменный стол, но рядом в стене был сейф, комбинация которого была известна только Службе Безопасности и самому Бекетту. Его задачей было каждый вечер исследовать сейф и проверять все новые материалы, оставленные для него.

Бекетт вздохнул, увидев толстую пачку бумаг, аккуратно покоящуюся в открытом сейфе. Он сел к столу и стал их перелистывать, размышляя над тем, какую же все-таки систему отбора использует Служба Безопасности. Были ли ее приоритеты определены на высшем уровне? Вполне возможно. На верхнем документе стояла печать президента. На сопроводительной странице стояли два красных штемпеля, один помеченный «Связь Пентагона» и неподписанный. На другом вырисовывался гриф НСБ – Национальной Службы Безопасности. Он был подписан неразборчивой закорючкой, но Бекетт решил, что это может быть ЧЕМ-ТО вроде «Турквуд».

Он внимательно прочитал приложение, все более озадачиваясь. Здесь было стенографическое изложение радиопередачи, перехваченной военным постом, предположительно из Ирландии. Оно было подписано «Брайан Маккрей». Бекетт воспринял его как худшую разновидность религиозной чепухи, явную болтовню психа. Маккрей призывал мир вернуться к культу деревьев, называя рябину «наиболее священным свидетелем святости». Его передача содержала призыв к племяннику, Гренмору Маккрею, в Соединенных Штатах: «Возьми самолет и лети ко мне. Я сделаю тебя верховным жрецом рябины».

Передача Маккрея утверждала: «Рябина защищает моих женщин».

В конце последней страницы отчета были неподписанные каракули. Бекетт решил, что это может быть написано самим президентом. Он-прочел: «Определите местонахождение этого Гренмора Маккрея. Неужели Брайан Маккрей сохранил часть женской популяции в Ирландии?»

Следующим в пачке был еще один стенографический отчет, на этот раз официального сеанса связи с Белым Домом из «Убежища Киллалу» в Ирландии. Отправитель представлялся как «доктор Адриан Пирд». В отчете был список «оборудования, заявленного для отправки с высшим приоритетом».

Бекетт внимательно просмотрел список. Там было все необходимое для хорошего центра по исследованию ДНК. Внизу списка теми же безымянными каракулями был написан лаконичный комментарий: «Отправьте это». Затем – «Бекетт, что-нибудь может им еще понадобиться?»

Бекетт написал прямо под вопросом: «Хороший источник стереоизомеров».

Сообщение от доктора Пирда завершалось информацией о том, что доктор Финтан Крейг Доэни назначен главой секции исследования чумы.

Автор каракулей спрашивал: «Кто такой этот Доэни?»

Бекетт написал под каракулями: «Мне не известен». Он подписал это своим полным именем и званием.

Под этой страницей была еще одна, с президентской печатью. Она была адресована Бекетту, и на ней стоял только штамп НСБ в конце текста, без имени. Она гласила: «Попытайтесь выяснить у Годелинской или Лепикова, почему Советский Союз закрыл отдельные районы за Уралом. Этому есть спутниковое подтверждение. Москва на наши вопросы отвечать отказывается».

Под этой была еще одна подобная страница с кратким вопросом: «Где может скрываться О'Нейл?»

«Значит, они убедились, что это О'Нейл», – подумал Бекетт.

Последняя страница, тоже проштампованная неподписанной рамкой НСБ, спрашивала просто: «Как насчет искусственного оплодотворения?»

«И как, черт возьми, прикажете это понимать?» – недоумевал Бекетт.

У него не было сомнений, что власти спрятали другие женские популяции. Он знал по меньшей мере еще об одной, в Карлсбаде. Рассматривает ли правительство возможности восстановления популяции? Сколько женщин умерло там снаружи, в Соединенных Штатах?

Чем больше Бекетт об этом размышлял, тем злее становился. Он нацарапал поперек последней страницы: «Что означает этот вопрос? Что делается там, снаружи?»

Лишь после этого Бекетт попытался заснуть, зная, что сон будет краток и что через час придется вставать.

На самом деле поспал он всего лишь двадцать пять минут, вскочив с кровати, чтобы записать серию памяток к таинственным вопросам НСБ. Первая памятка предлагала им попросить этого Пирда выследить религиозного чудака Маккрея, напомнив ирландцу, что им понадобятся женщины, чтобы проверить все, что произведет их лаборатория.

По вопросу Доэни Бекетт написал: «Ради Бога, спросите ирландцев». В ответе на этот вопрос он мог выместить свою злость.

По советскому вопросу Бекетт ответил просто: «Сделаю».

На вопрос о том, где может прятаться О'Нейл, он написал: «Запросите Ирландию или Англию. Он захочет увидеть эффект своей мести. Сомнительно, чтобы он говорил по-арабски. Ливия маловероятна. Или же он может влиться в какую-нибудь городскую популяцию здесь, изображая отщепенца. Обсужу это с полной Командой».

На вопрос об искусственном оплодотворении Бекетт спросил: «Что имеется в виду? Что мы должны рассмотреть?»

Под конец Бекетт написал: «Есть ли что-нибудь новое о том, как О'Нейл распространяет свое заболевание? Если нет, то в ближайшее время я обсужу это со своей Командой».

Заканчивая, Бекетт перечитал свои памятки, раздумывая над вопросами. В них чувствовалась паника, беспорядочный поиск.

«Нам нужна организация, – подумал он. – И очень быстро».

Как это зачастую происходило в мозгу Бекетта, когда его мысли сфокусировались на подобной настоятельной необходимости, его посетила внезапная вспышка интуиции относительно Данзаса: «Организованный человек».

Данзас был человеком, рожденным не то чтобы не в свое время, но не в том месте. По всем правилам ему нужно было родиться в северном Нью-Хемпшире или в штате Мэн. Под маской француза скрывался толстолобый американец – сварливый, подозрительный, держащий язык за зубами, использующий свой акцент скорее как щит, чем как подмогу в общении. Или, можно было возразить, Данзас родился как раз там, где положено, а сходство с твердолобым американцем было продуктом социального совпадения. Бекетт слыхал, что Бретань была отмечена теми же характеристиками – изолированное место с натуральным хозяйством, не доверяющее чужакам, где местные держатся дружной кучкой. Акцент, манеры, склад ума проявляются в присущих только этому региону колкостях и шутках, зачастую вращающихся вокруг запутывания и смущения туристов.

Интуиция подсказала Бекетту, как наилучшим образом работать с Данзасом. Как следует искать сильные стороны этого человека и как их использовать.