Хлынул дождь. Мэтт промок до нитки, но не замечал этого.

— Нет, — сказал он снова, — нет, я не хочу верить этому, как ребятишки верят в игру, пока играют.

Но были ли это только игры? Он вздрогнул от голоса Люсиль, которая звала его. По голосу чувствовалась ее тревога. Он пошел к дому. Она встретила его на полпути и спросила, что он делал под дождем. Она загнала его в дом и переодела в сухую одежду. Он пытался сказать, что ничего особенного нет, но она тревожилась и не хотела слушать.

— Ложись, — сказала она, покрыла его пледом и пошла вниз, к телефону. Мэтт несколько минут лежал спокойно, пытаясь взять себя в руки, боясь и стыдясь состояния своих нервов. С него покатился пот и он отшвырнул плед. Воздух в комнате был влажным, тяжелым, спертым. Мэтт чувствовал себя страдающим, как…

Черт побери, в жаркое лето всегда так, в спальне всегда жарко и душно. И трудно дышать.

Он встал и пошел вниз. Люсиль только что отошла от телефона. — Кому ты звонила? — спросил он. — Фреду, — ответила она, значительно глядя на него, как бывало всегда, когда она твердо решила что-то сделать. — Он сказал, что придет завтра утром. Пусть он определит, что с тобой.

— Но мой врач… — раздраженно начал Мэтт.

— Твой врач не знает тебя так хорошо, как Фред, да и плевать ему на тебя так хорошо, как Фред, да и плевать ему на тебя.

Мэтт заворчал, но было уже поздно что-либо делать. А затем он подумал, что у Фреда, может быть ответ. Может, если рассказать ему…

О ЧЕМ??? Правильно. Вытащить все это, изложить словами: я

думаю, что Джон Картер не просто безредный зверек. Я ду-

маю, что он ра зумен. Я думаю, что он ненавидит меня, ненавидит Зкмлю, куда его случайно привезли, как домашнее животное. Я думаю, что он что-то делает с моими детьми.

Сможет ли он сказать все это Фреду? Люсиль позвала детей ужинать.

— О, господи, опять они в этом сыром погребе! Джо, Барби, выходите сию же минуту! Мэтт обхватил руками голову. Она болела.

Он спал эту ночь внизу, на диване в гостинной. Он делал так и раньше в жаркое время. Тут, вроде бы, казалось прохладней. Он щедро отмерил себе аспирину и на некоторое время погрузился в тяжелый сон, полный темных фигур, преследовавших его на местности, которую он толком не видел, но знал, что она чужая и угрожющая. Затем, в тихие часы между полуночью и рассветом он ударился в планку: он не мог дышать. Воздух был плотным, как вода, и вес его горой лежал на груди Мэтт, на его плечах и бедрах.

Он вскочил свет и начал поднимать и опускать потяжелевшую грудь, беспокойные руки; цепенящий ужас распространился по нему и накрыл его, как мокрый снег облепляет дерево. Гостинная казалась чужой, привычные вещи покрывал налет страха, все следы Джо и Барби, Люсиль и его самого вдруг стали резкими и символическими указателями, как на картинах Дали. Библиотечный роман в коричневом переплете7 Статуэтки на камине смотрят на Мэтта своими неподвижными белыми лицами. Бутылка из-под газировки — нет, две виновато выглядывают из-под дивана. Голубой жакетик с порванным карманом под лампой, куча комиксов. Его собственное кресло с продавленным сидением. Обои, линолеум, коврик — все каких-то грубых, странных цветов. Он пощупал ногой пол. Пол был тонкий, как ледок на луже, он вот-вот треснет, и Мэтт провалился туда, где лежит, думает и ж д е т чудак. Все они на Марсе лежат под землей и ждут.

Они думают ночи напролет и ненавидят людей, которые вытаскивают их из нор, убивают, расчленяют и с любопытством разглядывают их мозг, кости, нервы. Или же берут их на поводок, сажают в клетки, но не подумают заглянуть им в глаза и увидеть, что прячется в их глубине.

Ненависть и ожидание — вот их внутренний мир. Ненависть и спокойное доведение людей до безумия.

Вот так этот и сделал со мной, думал Мэтт. Он сам страдает, его давит наша гравитация, он задыхается в этом воздухе, и он заставляет страдать меня. Он знает, что никогда не попадет домой. Он знает, что умрет. Как далеко простирается его сила? Он может только заставить меня почувствовать то, что чувствует сам, или может…

Допустим, может. Допустим, он знает, что я хочу рассказать Фреду, и он остановит меня. А что дальше? Джо? Барби? Люсиль?

Мэтт стоял в середине комнаты. Он убьет меня, думал он.

ОН ЗНАЕТ. Его качнуло. Комната завертелась перед глазами.

Какой-то странный паралич наполз на него, сквозь мышцы,

связал их в узлы. Мэтт похолодел, как будто уже умер. Но

он повернулся и пошел, Бежать он не мог, но с каждымшагом

он шел быстрее, напряженный, запыхавшийся. Он открывал дверь в погреб и спускался вниз, не забыв включить свет.

Джон Картер издал звук, единственный звук, который Мэтт от него слышал. Слабый тонкий визг, совершенно животный и абсолютно бездумный.

С первым утренним поездом приехал Фред. Все стояли на лужайке у задней изгороди и смотрели вниз. Дети плакали.

— Наверное, его схватила собака, — сказал Мэтт. Он говорил это и раньше, но его голосу не хватало убедительности, которая исходит от знания и уверенности. Он хотел было отвести глаза от того, что лежало на земле у его ног, но не мог. Фред смотрел на него.

— Бедный маленьки зверек, — сказала Люсиль. — Наверное, это все-таки собака. Как по-твоему, Фред?

Фред наклонился. Мэтт уставился на свои ноги. Руки в карманах сжались в кулаки. Он хотел сказать. Искушение, страстное желание рассказать были почти непреодолимы. Он прикусил зубами кончик языка.

Через минуту Фред сказал:

— Это сделала собака. Мэтт глянул на него, но теперь уже Фред смотрел на свти ноги. -Надеюсь, что она не мучила его, — сказал Люсиль. — Думаю, нет — Ответил Фред. Жалобно всхлипывая, Джо простонал: — Я взял самый большой камень, какой мог найти. Я никак не думал, что но его сдвинет. — Что поделаешь, — сказала Люсиль и, обняв детей, повела их к дому, оживленно произнося обычную смесь вздора и правды, какую родители призывабт на помощь в таких случаях.

Мэтт тоже хотел уйти, но Фред не двигался, и Мэтт понял, что ему уходить бесполезно. И он стоял, опустив голову, и чувствовал, что солнце бьет ему в спину, как молотом по наковальне. Он хотел, чтобы Фред сказал что-нибуть, но Фред молчал.

Наконец Мэтт произнес:

— Спасибо.

— Я не видел оснований. Они не поймут.

— А ТЫ понял? — закричал Мэтт. — Я не понял. Зачем я это сделеа? Как я мог сделать такое?

— Страх. Я, кажется, тебе как-то говорил. Ксенофобия.

— Нет, вряд ли… Я не понимаю, при чем здесь она.

— Это не только страх к незнакомым местам, но и к незнакомым вещам тоже. Ко всему, что странно и непонятно. — Он аокачал головой. — Признаться, я не предполагал найти это дома, но мне следовало бв подумать о такой возможности. Коечто вспомнить.

— Я был так уверен, — сказал Мэтт. — Абсолютно все сходилось

— Человеческое воображение — удивительная штука. Я знаю, ведь я десять месяцев варился в этом. У тебя, конечно, были симптомы?

— О, боже, да, — Мэтт перечислил их. — В последнюю ночь мне было так плохо, что я подумал… — Он взглянул на маленькое тело у своих ног. — Как только я это сделал — все прошло. Даже головная боль. Как это называется? Психо… как -то?

— Психосоматическое состояние. А у наших парней там все началось с ангины.

— Мне очень стыдно, — сказал Мэтт. — Я чувствую…

— Ладно, — сказал Фред. — Это всего лишь животное. Вероятно, он бы и так не прожил долго. Не надо было мне привозить его.

Из дома снова вышли Джо и Барби. Джо нес сундучок, а Барби — охапку цветов и лопату. Они прошли мимо того места на лужайке, где большой камень был сдвинут и нора снова открыта — только слегка, снаружи, но Мэтт надеялся, что дети этого не заметили. Он надеялся, что они никогда не узнают.

Он подошел к ним, встал на колени и обнял обоих.

— Не горюйте, — сказал он. — Знаете, что мы сделаем? Мы найдем самое лучшее место, где продают щенков, Как вам понравится — иметь собственного замечательного щеночка?