— Живые?
Беата задумалась.
— Пока еще трудно сказать. В них протекают окислительные процессы, напоминающие дыхание, и восстановительные — на базе реакций фотосинтеза. Они могут ассимилировать металлы из сохранившихся там конструкций и некоторые элементы почвы. Может быть, они даже размножаются делением. Это еще не ясно.
— А дендриты?
— Там все гораздо проще. Это — металлоорганические растения. Многое в механизме обмена веществ у них уже разгадано.
— Эти светляки летают?
— Нет, ползают, и то очень медленно. Значительно медленнее улиток. Их движение очень трудно заметить.
— Чем занимается сейчас Арсеньев?
Кажется, я задал вопрос, на который ей не хотелось отвечать.
— Видите ли, — сказала она после длинной паузы, — Арсеньев человек со странностями. Он не может простить себе, что уехал в тот день в город. Считает, что все произошло по небрежности. Впрочем, — спохватилась она, — не нужно было вам этого рассказывать. Ведь ваша жена…
— Замещала его в тот день?
— Да.
— Беата, — спросил я, — вы можете совершенно честно сказать, почему Арсеньев не хочет пускать меня туда?
— Совершенно честно? — переспросила она, глядя себе под ноги. — Нет, честно не могу. И, пожалуйста, вообще больше ни о чем меня не спрашивайте!
За обедом Арсеньев и Максимов разговаривали о каких-то счетчиках. На меня они не обращали никакого внимания. Беата молчала, погруженная в изучение толстой тетради, которую ей передал Арсеньев.
Мне не хотелось есть. Я все время пытался найти объяснение странному поведению Арсеньева. Вообще вся эта атмосфера недомолвок и нескрываемой холодности начинала меня раздражать.
Арсеньев прервал разговор с Максимовым и повернулся к Беате.
— Ну, как?
— Замечательно! — ответила она, с трудом отрываясь от листка, покрытого формулами. — Просто изумительно!
— Живые? — спросил Арсеньев.
— Никаких сомнений.
— Ну что ж, поздравляю.
Арсеньев отодвинул стул и направился к двери. Я тоже встал.
— Алексей Николаевич!
Он скосил глаза в мою сторону и шагнул в коридор.
— Договаривайтесь обо всем с Максимовым.
Я снова опустился на стул.
— Ладно, ладно, — примирительно произнес Максимов, — завтра начнете помогать мне готовить скафандры.
Подготовка заняла пять дней. Я помогал Максимову крепить на скафандрах металлические сетки ловушек, пришивал карманы для батарей, таскал в грузовик кислородные баллоны, отправляемые на зарядку.
Рабочих на территории не было. Максимов сказал мне, что весь вспомогательный штат экспедиции находится на базе.
— Арсеньев, — пояснил он, — не любит, когда кто-нибудь тут околачивается.
В зону поражения должны были отправиться Арсеньев, Максимов и я. Однако в последний момент Арсеньев передумал и велел Максимову находиться в главном корпусе «в готовности номер один», как он выразился.
Вероятно, я выглядел очень жалким в тяжелом скафандре, согнувшись под тяжестью кислородного баллона, потому что, увидев меня в полном облачении, Беата не могла сдержать улыбки.
Зато Арсеньев был просто великолепен. Выпрямившись во весь свой двухметровый рост, он, казалось, совершенно не чувствовал веса многочисленных приборов, висевших у него на груди.
Наконец, приготовления были закончены. Максимов проверил поступление кислорода в шлемы.
— Готово! — услышал я его голос в наушниках.
— Пошли! — ответил Арсеньев. — Идите, Шеманский, за мной.
Тяжелые ботинки со свинцовыми подошвами скользили на гладком полу. Я пытался приспособить свой шаг к легкой, размашистой походке Арсеньева, но мне это плохо удавалось.
Коридор завернул вправо. Арсеньев скрылся за поворотом.
— Вот черт!
Я поскользнулся и шлепнулся на пол.
— Ну, что там случилось? — спросил Арсеньев.
— Ничего.
— Ничего, так идите!
Я встал на ноги.
— Может быть, вернетесь, Шеманский? — раздался в шлеме голос Максимова.
— Нет.
Арсеньев поджидал меня, нетерпеливо постукивая перчаткой по стене.
— Старайтесь не отставать.
— Хорошо.
Мы прошли еще несколько десятков метров. Коридор кончился. Впереди была массивная металлическая дверь.
— Вхожу в зону, — сказал Арсеньев. — Вы слышите, Юра?
— Слышу.
Арсеньев открыл дверь, и мы начали спуск по винтовой лестнице.
Я изнемогал год тяжестью баллона. Дышалось с трудом. Липкий пот заливал глаза. Казалось, что этому спуску не будет конца. Низ лестницы терялся во мраке.
— Осторожно! — сказал Арсеньев. — Не споткнитесь.
Я почувствовал под ногами пол.
Арсеньев зажег висевший у него на груди фонарь. Мы находились в большом зале, облицованном белой плиткой, со множеством панелей на стенах.
— Как связь, Юра? — спросил он.
— Ничего. Много помех.
Их голоса прерывались в наушниках моего шлема треском разрядов.
— Пишите, Юра, — сказал Арсеньев.
Он начал диктовать цифры, перемежающиеся короткими фразами: «жесткая составляющая», «градиент», «вектор».
— Перестаньте сопеть, Шеманский, — неожиданно сказал он, — вы что? Плохо себя чувствуете?
— Нет.
— Если вам трудно дышать, прибавьте кислорода.
Я повернул рычажок на груди. Сразу стало легче.
— Все? — спросил Максимов.
— Все. Сейчас я пройду в сектор А три. Оттуда, наверное, связи не будет. Вы, Шеманский, ожидайте меня здесь. Слышите, Юра? Шеманский остается в диспетчерской.
— Слышу.
Арсеньев пересек зал и шагнул в темный проем. Некоторое время я еще видел отблеск его фонаря на стенах уходящего вдаль коридора.
В шлеме опять раздался голос Максимова:
— Алексей Николаевич!
— Да.
— Хорошо бы попытаться там снять векторную диаграмму вторичного излучения.
— Попробую, если… — дальше я не расслышал. Мешал треск разрядов.
Прошло минут пять.
— Ну, как у вас дела, Шеманский, — спросила Беата.
— Стою, как соляной столб.
— Вот и умница! — В ее голосе мне почудилась насмешка.
Все это начинало меня бесить. Я приехал сюда вовсе не для того, чтобы останавливаться на полпути и служить объектом иронии какой-то девчонки.
Я сделал несколько глубоких вдохов и отправился искать Арсеньева с твердым намерением объясниться здесь же начистоту.
Пройдя по коридору несколько сот шагов, я обнаружил, что он раздваивается.
— Алексей Николаевич! — позвал я.
Никакого ответа.
Не имело смысла гадать, в каком из коридоров он мог находиться. Я свернул налево.
В красном свете неоновой лампочки индикатора электростатического поля, горевшей на моем шлеме, многочисленные двери, обитые свинцовыми листами, отливали тусклым металлическим блеском. Я попробовал открыть одну из них, она оказалась запертой.
Я пошел дальше. Мария много рассказывала мне об установке, но я никогда не предполагал, что это такое грандиозное сооружение. Настоящий подземный город.
Неожиданно впереди мелькнул голубоватый свет.
— Алексей Николаевич! — снова позвал я.
Опять нет ответа, только треск разрядов.
Сначала мне показалось, что одна из дверей усеяна сотнями маленьких лампочек. Подойдя ближе, я понял, что это светлячки, о которых рассказывала Беата. Они сидели на свинцовой обивке двери среди странных наростов, напоминавших кактусы.
Я уже не мог тратить время на то, чтобы получше их разглядеть. Прошло более двадцати минут, как я расстался с Арсеньевым. Он уже мог вернуться. Легко представить себе его ярость, когда он увидит, что меня нет на месте.
Я прошел еще немного, и уже собирался повернуть назад, когда заметил яркое пятно света вдали.
Часть коридора в этом месте была разрушена, В большом проломе виднелось голубое небо. Впереди коридор был завален обломками бетона вперемешку со стальными конструкциями. Слева в стене зияло большое отверстие. Я заглянул туда. В огромном зале перед параболическим экраном стояла человеческая фигура.