В 1926 году наш пограничник, стоя на часах, увидел, как две фигуры пытаются пересечь рубеж. Щелкнул затвор винтовки:

- Стой, кто идет? Стрелять буду.

- Да не пугай, мы уже пуганые, - ответили ему. - Идет домой "черный атаман" Анненков. Слышал о таком?

- А с тобою кто крадется?

- Мой начштаба, генерал Колька Денисов.

Дерзким возвращением на родину потомок декабриста Анненкова доказал, что он человек мужественных решений. Конечно, при первом же допросе был задан деликатный вопрос:

- Борис Владимирович, как вы могли решиться? Вы же весь в крови замученных людей. На что вы надеялись, переходя границу? Ведь мы вас миловать не собираемся.

- Я это знаю, - отвечал Анненков, и в показаниях ОГПУ написал следующее: "Белое движение немыслимо и ненужно. Советская власть признана всеми народами Советского Союза, и при их полной поддержке создается сильное государство". Потому я и пришел, сказал атаман, что не хочу больше бороться с вами. Нет, я не устал, я понял! Учтите, что я вернулся добровольно, и сейчас твердо стою на платформе советской власти.

А когда в Семипалатинске его вели в здание суда, он с ухмылкой читал лозунги на красном коленкоре, которые держали на древках жители степей: "СМЕРТЬ ЧЕРНОМУ АТАМАНУ!!"

Суд продолжался. Дело разбухало от крови.

Все было ясно, и вдруг. гортанный выкрик атамана: "Карагач"!

- Свидетель, что сказал вам сейчас подсудимый?

- Не знаю я. ничего не слышал. отпустите с Богом!

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Суд выяснил, что единства в армии Анненкова не было. Среди головорезов находились и такие, что были не способны служить с атаманом по чувству. совести! Иногда злостные враги советской власти соглашались сдаться красным, лишь бы не участвовать в страшных изуверствах, когда под пение молитв насиловали женщин, когда пьянствовали, сажая трупы убитых вперемежку с их же убийцами, и бандиты обнимали трупы, дружески уговаривая мертвецов выпить с ними за компанию.

В мучительстве всегда есть ненормальность, и здоровый человек органически протестует против насилия. Ярушинская бригада Семиреченской армии Анненкова, устав от крови, однажды взбунтовалась. Анненков послал на усмирение свой китайский полк, и в непроходимых алакульских камышах китайцы вырезали бунтовщиков.

Число всех убитых Анненковым вообще не поддавалось учету. Никак не давалась суду и цифра уничтоженных атаманом своих же "братьев-атаманцев". Засыпанные песками трупы "выпадали" из портфелей следствия, чем ловко и ухищренно пользовались адвокаты. Анненков вывел на рубеж 18 000 человек из состава своей армии. Естественный вопрос: куда же делись остальные? Их не могли найти. Степные ветры глушили голоса сгинувших в безвестности.

Их так бы и не нашли никогда, если бы не случайность. Во время процесса с китайской стороны в область Семиречья въехал советский консул. Его сопровождали в автомобильной поездке начальник погранзаставы, секретарь Фурманова и шофер. Не доехав до озера Ала-Куль, все вышли из машины.

- Кажется, это они, - сказал консул, мрачнея.

Перед взорами путников открылась долина с пятью гигантскими могилами, одна из которых, доверху наполненная перемешанными костями, была вскрыта кочевниками. Здесь и покоились анненковцы, покинувшие атамана в каменных воротах Джангара и повернувшие от рубежа назад - на родину! Так отыскался Карагач, город, которого никогда не было. Люди в надежде шли в этот город, а увидели могилы, заранее для них выкопанные. Здесь все уже было приготовлено для их массового уничтожения. И атаман Анненков точно рассчитал удар по свидетелю, когда убил его лишь одним словом: "Карагач"! Очевидно, атаман знал свидетеля как участника этой дикой расправы, и тот сразу онемел.

"КАРАГАЧ" - вот последнее слово подсудимого.

Выездная сессия Верховного Суда СССР обвиняла Анненкова не только в убийстве крестьян и коммунистов, его судили и за убийство большей части своего же отряда.

Государственный обвинитель сказал:

- Мы судим Анненкова не за убеждения. не за монархизм в мыслях, платонический и мечтательный. Мы судим его за монархизм, конкретно проявленный в действиях!

Новосибирские адвокаты с большим умением, иногда блистая старомодным остроумием, защищали Анненкова и его начштаба Денисова. Атаман еще до революции получил по суду год и четыре месяца тюрьмы за отказ вывести свою часть на расстрел восставших - один плюс. Атаман не сразу поднял черное знамя, а пришел с фронта в Сибирь под красным знаменем - второй плюс. Атаман добровольно сдался ОГПУ и, как сам удостоверяет, сейчас находится на "платформе" советской власти - третий плюс.

Но тяжесть преступлений против народа была столь велика, что приговор мог быть очень краток - пуля!

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

В те годы кинематография по свежим следам событий отсняла фильм "Анненковщина". Получилась добротная, насыщенная трагизмом лента, и жаль, что наше поколение не видело этого фильма. Дети до шестнадцати лет, конечно, на просмотр "Анненковщины" не допускались. Я посмотрел его в тринадцать лет, в блокированном Ленинграде, когда все возрастные понятия были резко смещены в сторону смерти.

В сибирских степях "анненковщину" еще помнят. Да и разве можно забыть?