Стену над прилавком украшала большая копия со знаменитых репинских "Запорожцев", чрезвычайно примечательная по исполнению. У копииста, вероятно, не оказалось под рукой киновари и кармина, а потому веселые сечевики выглядели словно вываленные в муке и походили больше на пекарей. Завсегдатаи павильона привыкли к этому курьезу и не обращали на него внимания, Чернобровин же не мог удержаться от улыбки. "Уж не Сухорослова ли изделие?" - пришло ему в голову. Он усмехнулся и стал оглядывать зал.

Прямо против него, у соседнего столика, стоял Сухорослов. Длинные черные волосы, усики ниточкой над толстыми губами, бугристый низкий лоб все точно отвечало описанию его наружности, а узенький, едва заметный шрам на подбородке рассеивал последние сомнения. Сухорослов был одет с полуцыганским, полублатным шиком: серый каракулевый картуз с кожаной отделкой, замшевая куртка, брюки из дорогого синего материала с "молниями" на карманах, желтые сапожки. Явно нетрезвый, он клевал носом над своей кружкой.

Чернобровин достал из кармана коротенькую черную трубочку и закурил: этим условным знаком он давал знать напарнику, что Сухорослов находится здесь.

"Ах вы сени, мои сени!" - запиликала губная гармошка. Это означало: "Понял, вижу!".

... Менялись за столиком Сухорослова посетители, и каждый раз Чернобровин спрашивал себя: "Не этот ли вот черненький, низенький и есть Наставник? Или, может быть, вот этот солидный дядя?". Но ни тот ни другой ни движением, ни словом не пытались войти с Сухорословым в явный или замаскированный контакт. Они пили свое пиво и уходили. Сухорослов также не обращал ни на кого внимания, только время от времени апатично потягивал из кружки.

Вот к столику Сухорослова протиснулся некто в летнем коломянковом пиджаке и светлой фетровой шляпе, под мышкой - портфель и газета. Какой-нибудь командировочный из тех, что ежедневно десятками прибывают в Крутоярск и убывают из него. Вежливо осведомившись: "Тут свободно?" - занял место, одул пену и, отхлебнув из кружки, поставил ее на столик. На полочку под крышкой столика положил портфель и газету, достал платок и, не торопясь, обтер светлые, коротко подстриженные усы я потное лицо.

Если бы пивная была освещена получше и старший лейтенант стоял поближе, он заметил бы, возможно, что посетитель в фетровой шляпе бросил искоса быстрый взгляд на Сухорослова и в его глазах сверкнул недобрый огонек. Но огонек тотчас погас, и Чернобровин ничего не заметил, не услышал в гомоне пивной, как, поднося кружку к губам, неизвестный прошипел сквозь зубы: "Нализался, идиот!".

Посетитель допил пиво, взял портфель и проследовал к выходу. Газета, свернутая в узкую полосу, осталась лежать на полочке. Чернобровин ожидал, что ему крикнут вслед: "Гражданин, газетку забыли!". Нет, никто не крикнул...

За ним покинул павильон "музыкальный посетитель" с губной гармошкой. Он еще относительно твердо держался на ногах.

Сухорослов остался за своим столиком один. Покатав глазами направо-налево, он опустил руку под крышку столика и потянул газету к себе. Быстро сложив ее, сунул в карман.

"Значит, это был "он!" - ликующе подумал Чернобровин. - Вот удача! Ну, за того можно не беспокоиться, след взят. Посмотрим, куда направит стопы мой подопечный".

Сухорослов побрел в сумрак привокзальных переулков. По дороге зашел в продовольственный магазин и взял еще поллитра водки. Чернобровин, наконец, установил новый адрес Сухорослова: он нашел временный приют у своей давней приятельницы по спекулятивным делам.

***

... Напарник, однако, оказался не так удачлив, как Чернобровин. Он, правда, сумел сфотографировать гражданина в фетровой шляпе, но потом тот внезапно остановил такси и укатил. Это вышло так неожиданно и быстро, что напарник ничего не мог предпринять, только заметил номер машины (шофер такси потом сообщил, что седок в фетровой шляпе слез на Центральном проспекте, сунул деньги и ушел).

Еще сутки прошли в напряженных, но безуспешных попытках восстановить след человека в фетровой шляпе.

Квартира Сухорослова находилась под неослабным наблюдением. Но и отсюда сообщения были неутешительные: Сухорослов залег, как барсук в норе, и не показывался.

Генерал с Максимовым, посовещавшись, пришли к выводу: Сухорослова надо брать. Когда он снова выйдет на явку, неизвестно. Если же Наставник учуял слежку, то времени терять нельзя. Оставалась надежда через Сухорослова восстановить потерянный след.

- Товарищ полковник! - взмолился Чернобровин, узнав об этом решении. Подождите еще немного. Сухорослов должен непременно второй раз вернуться в музей! В первый раз он ничего не взял, ручаюсь. Он даже не успел как следует просмотреть папку, ему помешала Ковальчук. Он искал документ в комнате Зинаиды Васильевны. Лист из диссертации он захватил как оправдательный документ перед Наставником. "Вот, дескать, я был в музее!" И, прежде всего, как свидетельство того, что тайна завещания еще не стала достоянием советских людей. Потом, когда все уехали, он снова вернулся в зал и попытался продолжить поиски...

Чернобровин остановился.

- Продолжайте, - сказал полковник.

- Сухорослов, конечно, страшно торопился и нервничал, ведь он все время ходил по острию бритвы. Понимал, как сильно рискует. Ищет папку нету; если помните, я накануне поднял ее и положил на стеклянный шкаф. Сухорослову стоило только поднять голову, чтобы увидеть эту папку... Но он не сделал этого. Вот эта "психическая слепота" говорит о том, в каком состоянии находился преступник. А тут Кирюхин то и дело подходит к двери и проверяет печати... И Сухорослов решил больше не испытывать судьбу...

- Но почему же все-таки следует ожидать нового визита Сухорослова?

- Наставник выждал, пока немного уляжется суматоха, связанная с первыми днями следствия. На явке Сухорослов получил от него директиву довести дело до конца, то есть вторично проникнуть в музей. Эта директива была передана через газету, в какой форме - трудно сказать. Газету Сухорослов, надо полагать, уничтожил.

- Очень логично и интересно, прямо художественную картину нарисовали, - сказал полковник, улыбаясь. - Но, Вадим Николаевич, это опять-таки гипотезы. А где доказательства, что Сухорослов явится снова?