И вдруг этот «новый-старый» Творимир почувствовал, что он не один в этой зале. Глянул — так и есть! Перед ним стоял двухметровый паучище с выпученными, бесчувственными глазищами, и угловатым, словно из железа выкованным телом. Это было то, во что преобразилось бывшее тело Творимира. В очередной раз принес он пищу, и вот теперь окончательно осознал себя пауком. Перед ним стоял набор мяса и костей, которым можно полакомиться. Большой Кусок Еды — это единственное чувство, которые вызвал в нем Творимир-Человек. И он отдал предпочтение Большому Куску Еды, перед Малым Куском Еды. Дохлая птица с хлюпом пала в стекающую из его пасти слизь — он приготовился к прыжку.

Человек побежал, но куда ему тягаться с шестью паучьими лапами — всего-то две ноги, да и те еле движутся! Паук устремился за ним, вот сейчас схватит!..

Но в мгновенья, когда Паук осознавал себя, Творимир действовал — он вымазался той слизью, которая использовалась для вынимания попавших из паутины.

И вот теперь, когда паук погнался за ним, он повернул к стене, и также легко, как нож через топленное масло прорвался через нее.

Он оказался в непроглядной, ночной чаще, а за сзади высилось нечто темное, огромное — из глубин "паучьего дворца" слышались яростные вопли, стены выгибались от неистовых ударов, однако, выдерживали этот напор.

Была опасность, что паук призовет волков, но этого не случилось. Паук вообще забыл об ускользнувшей жертве — он почувствовал, что в его покоях есть еще и второй паук — да — тот самый, бывший когда-то Володом. Покои были его и только его (также считал и паук-Волод), и теперь они должны были столкнуться в схватке, по истечении которой один должен был наполнить желудок второго…

Ну а Творимир бежал сквозь темный, ночной лес…

Уже с первыми лучами зари, запыхавшийся Творимир выбежал на широкую пустынную дорогу… Выбрал одно направление и пошел. До самого полудня никого не попалось навстречу, но после стал нарастать шум. Бросился в придорожный орешник, припал к земле…

Долго ждать не пришлось. Вот скачут: грозный Царь, рядом с ним — Бриген Марк, причем в той сшитой под местный фасон одежде, в которой он спустился с атмосферной станции. Ну а дальше — сотни Государевых воинов, в красных и черных одеждах, и изредка, меж ними — земляне. Зрелище было столь неожиданным, что Творимир вздрогнул — он то считал, что они навсегда канули в истории, ведь с их разлуки минули десятилетия. Подумал, что это призраки, но вот услышал насмешливый голос Царя:

— Что ты, Бриген, такой бледный?.. Перепил вчера, да?..

— Ничего не помню… — стенал, мучимый похмельем Бриген.

И тогда понял Творимир — это не призраки. Броситься к ним? Но ведь там "Черные Псы" — а перед ними и страх, и отвращение, и ненависть. Ведь в бытие Волода один из них отрубил мальчику язык, да и сколько всяких зверств видеть довелось — всё и не упомнишь. Но все же он переборол себя, крикнул, и, подняв руки, бросился им наперерез.

— А-а — это Творимир. — прохрипел Бриген Марк. — Ты куда сбежал?

Жаркий пульс метнулся Творимиру в голову — сейчас схватят, повезут на муки, казнят — ведь он сбежал из "Черных Псов"…

Но вот усмехнулся Царь:

— Он тоже вчера перепил!..

— А что было? — осторожно спросил Творимир.

— Не помнишь? — осведомился Царь. — …Так хлебнул нашего особого вина, и понесло тебя во двор. Думали вернешься — не вернулся. Стали стражей допрашивать, выяснилось — перемахнул кто-то через стену…

— Черт! — выругался Бриген. — Из-за тебя еще нервничать пришлось! Дьявол! Тут лес знаешь, какой! А ночью — волки выли. Думали — сгинул. А ты вон — целехонек!..

— А атмосферная станция, когда упала? — растеряно спросил Творимир.

— Позавчера. — простонал Бриген.

— Подать ему коня! — крикнул Царь.

— Что же — неужели все привиделось?

— Что привиделось? — насторожился Тиран.

— Да так ничего…

Бриген Марк все это время внимательно разглядывал Творимира, и вот сказал:

— Может, я вчера и перепил, но все же Творимира хорошо помню. Ты раньше другим был — и лицом, и фигурой.

— Бриген прав. — кивнул Царь. — За ночь у тебя лицо изменилось. Знаешь, на кого ты похож?.. На живописца нашего — Волода. Живет в храме, ни с кем не общается, потому что нем — язык длинный был, ему и укоротили; ничего не слышит, потому что от рожденья глух. Такого живописца и в иноземных краях не сыскать, а без таланта — давно бы на плаху пошел — много на него наговаривали. Но Волод в городе, а ты здесь, так что садись на коня — поскакали к Яслям Богов!

Весь тот день прошел в стремительной скачке, а когда начали сгущаться сумерки, Царь поднял руку, и отряд послушно замер. Тиран заявил:

— До следующего постоялого двора еще десять верст. Мы могли бы туда поспеть до полночи, но я устал от постоялых дворов. Думаю, Три Сестры устроят нам хороший прием…

Конечно, никто не посмел возразить, и вот, теснясь и вытянувшись раза в три, отряд завернул на боковую, малохоженную дорогу. Лес стоял такой густой, что, если бы не дорога, здесь можно было бы проплутать всю жизнь…

От самого поворота не оставляла Творимира тревога… Вот тысячелетний дуб с расщепленным молнией верхом — он точно его видел, но вот когда?.. Будь его воля, Творимир поскакал бы обратно, но воля была не его, а потому оставалось только двигаться в потоке…

Стараясь отвлечься от неясных, мрачных предчувствий, он стал вспомнить, что за озеро он изобразил, будучи Володом. Да, да — то самое озеро на стене храма. Озеро, к которому спускались реки птиц с девичьими ликами, и в глубинах которого сиял его, Творимира лик…

И вот, что вспомнил: тогда он уже почти завершил грандиозную работу по росписи храма. Отобразил деяния святых, богов… лишь незначительная часть стен оставалась не закрашенной. Не было строгого канона, что он должен изображать; лишь бы только изображение это было благообразным, и вписывалось в общую концепцию. И изобразил он то, что явилось ему в детстве — это озеро, и птицы — они не приснились, а именно явились. Это было Явью, и, будь у него язык, Волод повторил бы это, и присягнул самой страшной клятвой, какую только знал. По сути, Явленье было самым Божественным, что только встречалось ему в жизни. Он не помнил событий окружавших Явление, не знал, к чему оно было, но это воспоминание всегда его вдохновляло — есть в мире нечто, возвышающееся над их городом, над "Черными Псами" и Царем — прекрасное, непостижимое.

И тут Творимир увидел озеро. Оно открылось разом, после резкого дорожного поворота. До самого горизонта вытягивалась, успокоенная сумеречным светом, водная гладь. Первая звезда маняще отражалась в безмятежном зеркале. От озера веяло свежестью, чистотой, святостью. Хотелось поскорее сбросить одежды, окунуться, смыть с себя все ненужное…

При виде озера улеглась тревога, но вот увидел Творимир замок, и сжалось у него сердце. Уже знал — в замке ждет беда.

Замок — массивное, острыми башнями прорезанное строение, дыбился вблизи от берега, и с первого взгляда производил впечатление явления чуждого, случайно сюда попавшего. Непропорциональный, безвкусный, он представлялся разряженной уродиной, осмелившейся бросить вызов спокойной, вечной красоте природы. Из замка рвалось пьяное пение и хохот — в задумчивом, тихом вечере, звуки эти казались особо кощунственными…

И вновь Творимир почувствовал страстное желание вырваться из общего потока — он не сдержался, обратился к Царю:

— Может, остановимся? С дороги, в озере окунемся…

Царь повернулся в седле; долго, пристально глядел на Творимира, и по обыкновению, зло усмехался:

— Что ж ты, посланник Всесвята, и не знаешь — на этом озере проклятье. Хотя, может, на "божественных гостей" проклятье и не распространяется, а вот мы, люди обычные — рискуем там вовек остаться…

Царь больше ничего не сказал, но, когда они уже въезжали в ворота, воевода, также с насмешкой, объяснил: