— Не знаю. — Любава обижено надула губки. — А еще ведьмой обзывает. Ну, ладно — после стольких лет разлуки — прощаю.

Любава быстро чмокнула Творимира в пылающий лоб, а он вскрикнул, отшатнулся — его бил озноб, он вцепился в угол дома, он хрипел:

— Но как же так! Ведь мы были мужем и женою!..

— Что? — глаза у Любавы округлились. — Брат мой, похоже, ты нездоров! Тебя бьет лихорадка, и ты мелешь такой вздор!..

Творимир обернулся, пристально стал вглядываться в небо — ни единого отблеска пламени. Тишь.

— Все привиделось… Все воспоминания… Тридцать лет жизни… Все эти страсти — ничего этого не было! Ни осады города, ни сына — ничего!..

— Брат мой. — в сильной тревоге приговаривала Любава — она подошла к нему, заботливо положила руку на плечо. — …Похоже, ты был очень тяжко болен. Как ты сейчас?

Но Творимир не слышал ее — он хрипел:

— А что тебе не привиделось? Озеро, башня с тремя сестрами; безумные пиры, дикость "Черных Псов" — это было на самом деле? Казалось, что на самом деле, но потом все рассыпалось! А вспомни — ведь все, что ты сейчас видишь, сложилось из дев-птиц на берегу озера. Ты просто взмолился, чтобы вернулось прошлое — вот они и вернули. Сейчас из стен вырастут перья — они развалятся в отдельные тела, и в небо живыми реками взлетят…

— Брат мой… — Любава так разволновалась за него, что едва сдерживала слезы.

И тут раздался новый — очень теплый, похожий на парное молоко голос:

— Ну, что же ты, Любавушка, ничего мне не скажешь. Вот и сыночек вернулся…

Любава незаметно смахнула набежавшие слезы, и даже улыбнулась, обернулась к крыльцу:

— Просто не хотела волновать тебя, мама. Он, знаешь ли, уже раз рядом пробегал. Я его окликнула, а он уши зажал и дальше побежал. Но вот он здесь… — обернулась к Творимиру, и прошептала. — Не говори больше глупостей, не волнуй маму…

— Да, конечно, я постараюсь… — спешил заверить ее Творимир.

Ну, а дальше они прошли в маленький домик, где оказалось очень свежо, чисто и уютно. Тепло, по-домашнему, сияла, потрескивала печка. Мурлыкал, терся об ноги Творимира кот.

Перед Творимиром поставили большую тарелку с аппетитными, искусно прожаренными блинами, вот и сметана; вот и соки. Матушка подошла, положила большую, морщинистую, жесткую от тяжелого физического труда ладонь Творимиру на лоб.

— Сыночек, вижу — истомился ты с дороги. Бледный-то какой, усталый. И в душе твоей усталость чую. Что же ты дрожишь?.. Ну, ничего не говори. Забудь о своих бедах. Они были, прошли, и больше не вернуться. Ты покушай, что я тебе приготовила. Тебе и полегче станет…

Творимир резко кивнул, и затем только, чтобы угодить, стал прожевывать блины. Первый стакан с соком разлил, но второй выпил уже спокойно.

Тепло разлилось по телу, ушла дрожь, кушать блины было истинным удовольствием…

— Вы когда-нибудь слышали о городе Гробополе? — спросил Творимир.

И мать и сестра покачали головами. Мать спросила:

— А что это за город, сыночек?..

— Да вот… — Творимир печально улыбнулся бледными губами и провел рукой по лбу. — Вроде привиделся мне такой город, ну и, в общем, были какие-то страсти — вроде осаждали этот город, вроде кого-то там ненавидел, а кого-то любил. И так все это было отчетливо, будто бы на самом деле. А теперь, совсем немного времени прошло, и, кажется — все это такой бред. И страсти те бред, и ненависть, и любовь… Еще немного времени пройдет, и совсем забудется. Хотя — нет — не забудется! Это нельзя забывать. И я знаю, за что мне такое наказание — тридцать лет в аду…

— Брат, брат. — Любава положила свою ладонь поверх его дрожащей, пылающей ладони.

Творимир покорно кивнул, опустил голову, и уже одними губами прошептал:

— За то, что сестру свою Любаву, за Жару принял…

Они сидели за столом, живо разговаривали — вспоминали детство, еще кушали и пили. Матушка не могла наглядеться на своего сына, и все приговаривала:

— Ты только не уходи, а то уж и не знаю, когда вновь тебя увижу…

…Незаметно промелькнуло время до рассвета, и тут с улочки раздался топот, и в дверь сильно забарабанили. Творимир побледнел:

— Это от царя, за мной…

Мать встрепенулась, прошептала:

— А ты в погреб спрячься.

— Нет — от них не спрячешься. Я сам скажу, что остаюсь.

Творимир шагнул к двери, распахнул. На пороге стоял Бриген Марк, и еще несколько землян. Бриген Марк выглядел очень сердитым. Он сказал громко:

— Ты уже в третий раз убегаешь! Что, остаться здесь решил?!

— Да…

— Что?! — Бриген Марк надвинулся и схватил Творимира за грудки. — Совсем спятил? Да?! Сейчас, когда каждый землянин на счету?! Ты что — предатель?!

— Да… То есть — нет…

— Ты, верно, забываешь, что я командир экспедиции? Мои приказы исполняются безоговорочно. Не хочешь идти миром — поведем силой.

— Здесь моя семья. — неуверенно прошептал Творимир.

— Да куда вы моего сыночка забираете! — взмолилась мать. Видите — как истомился. Ну, дайте ему хоть неделю дома побыть…

Но тут Творимир понял, что сопротивление глупо — так или иначе, его все равно уведут. Потому он опустил плечи, вздохнул:

— Что ж — подчинюсь царской воле…

Сестра старалась вести себя сдержанно, но мать разрыдалась, и, когда Творимир уже сел на коня, и полетел к повороту улицы, крикнула:

— При этой жизни не увидимся больше, сыночек!

Творимир из всех старался сдержать слезы, но одна все же прорвалась. Он сжал побелевшие губы, но, когда они уже вырвались из города — губы все же разжались, сорвалось с них единственное слово:

— Прости!

Это были последние дни лета, почти осень, но погода стояла жаркая, июньская. Небо калило, перегретая земля исходила жаром, и воздух дрожал миражами.

Вот уже третий день, почти без останова, но спешно меняя на постоялых дворах лошадей, скакали к югу. Царь был мрачен, напряженно раздумывал, его приближенные также молчали — боялись неосторожным словом прогневить Тирана. Молчаливость передалась и на остальную часть войска, и на землян.

…Творимир и без того скакал мрачный — ему было больно, что столь неожиданно пришлось покинуть город; все казалось, что должен был вести себя как-то иначе, и вновь и вновь просил прощения у матери: "Прости… Прости…"

На одном из коротких привалов, все ж спросил у подвернувшегося землянина:

— А что с Гробом Весны?

Землянин — обветренный и сильно загоревший, уже почти не отличающийся от коренных жителей планеты, ответил:

— Мужиков «разбойников» словами припугнули, да добавили — если сами Гроб вернут, будет им царская милость. Они, дурни, и поверили. Утром принесли, а им и объявили «милость»: вместе смерти долгой — смерть быстрая. Ну, и порубили всем головы. Я, знаешь, уже ко всем этим зверствам привык — будто век средь них рос…

Творимир нахмурился, хотел отойти, но землянин перехватил его за рукав, и зашипел на ухо:

— …Теперь ясно, почему Царь нас сразу в темницу не упек. Он из всего этого выгоду собирается поиметь. Знаешь, какую?

— Нет… — устало вздохнул Творимир.

— А такую: хочет в Ясли Богов с нами пройти, да обрести божественную, вечную жизнь. Прежде были какие-то смельчаки — пытались туда пробраться — всех смерть забрала. Ну, а с нами, Царь откуда-то это знает — будет ему удача.

— …Бог с ним. — вздохнул Творимир и добавил. — А мы-то что ищем?

— Как, что? — искренне изумился землянин. — Ясли Богов, конечно…

— А зачем они нам?

— Так ведь…

— Когда была атмосферная станция, цель ясна: остановить процессы, разрушающие нашу технику. Тогда мы еще надеялись основать колонию… А теперь? Связь с Землей навсегда утеряна — сам Бриген Марк говорил это. Мы навсегда здесь. Никакой техники больше нет, и не будет. Так зачем нам останавливать некие естественные здесь процессы?..

— Затем, чтобы… — быстро начал землянин, однако осекся.