Наконец двери открыты. Толкая друг друга, неся армии снежинок, вваливались внутрь воины. Наконец все вошли — створки закрыты — десять сильных человек едва смогли установить гранитный брус-запор.

Теперь их провожатые пошли вдоль стен — зажигали вставленные в выемки факелы. И постепенно высветилось их убежище. Главенствовал цвет старого золота. С низкого свода свешивались тысячи и тысячи цепочек, а на конце каждой — железный язык, окруженный литыми бусинами на тончайших нитях. Один воин качнул язык — бусины ударились — раздался тонкий, мелодичный, и очень разнообразный звук. Казалось, стоит внимательнее прислушаться и можно понять слова.

— Нет, не делайте этого! — крикнул один из их провожатых. — Колокольцы не должны петь понапрасну! Вот, когда приблизиться ОН — они запоют все разом. Будет очень громко. Наверно, сегодня вы услышите.

И они действительно услышали.

Только перевалило за полночь, как один колоколец звякнул. До этого все молча сидели, слушали, как снаружи ревет вьюга. А тут, без всякого ветра — этот звон — подобно тончайшей, ледяной игле впился он в воздух. Никто слова не смел сказать, никто и вздохнуть не смел. И только Царь раздраженно ворочал своими черными, вороньими глазами.

Вслед за первым звоном, раздался второй — уже с другой стороны убежища; потом еще и еще. И вот уже раскачиваются, звенят все колокольцы. Звон накатывался валами, в нем тонула наружная буря, однако никто не смел заткнуть уши. Согнанные в дальнем углу лошади, сбились тесной кучей, и тряслись — на их телах выступила пена, глаза безумно выпучились.

И вдруг все почувствовали — буря оборвалась. Снаружи — тишь. Колокольцы напротив раскачивались все сильнее, и иногда выбивались из них рыжие искры. И вдруг звон стал тонуть в чем-то ватном — мертвая тишь пыталась проникнуть внутрь. Несколько минут продолжалась эта незримая борьба, и, наконец тишь отступила. Пуще прежнего грянула на улице буря — теперь это, казавшееся несокрушимым здание, сильно тряслось от чудовищных ударов. Били и в стены, и в крышу — причем одновременно. Некоторые факелы попадали на пол, также и некоторые люди пали — молили о счастливом исходе…

Несколько часов продолжалось неистовство… наконец удары прекратились; колокольцы тоже успокоились. И только люди не могли успокоиться, хоть и усталые — понимали, что до скорого уже рассвета не смогут заснуть.

…На рассвете выходили не выспавшиеся, настороженные. Снаружи открылась мрачная картина: ледовое поле покрылось трещинами, а окружающие скалы были изодраны.

Но ушли тучи, а заря поднималась морозная, ясная — и люди приободрились. Неизвестно откуда пошел слух, что впереди только два перехода, а там все они обретут бессмертие. Этому с готовностью верили, это слушали и пересказывали по сотне раз. На самом деле и земляне, и Царь и ближние к нему люди знали, что до Яслей Богов еще неведомо сколько.

Целый день подъем. Ни единого кустика не попадалось на пути. Кругом лишь снег, лед, да промерзший на многие метры камень. Ветер был холоден и зол — налетал порывами, хлестал лица, слепил глаза.

И вновь пришла мрачность…

Творимир ехал, понурив голову, приговаривал сквозь зубы:

— Ну, дева-птица, куда ж ты пропала? Чего ждешь?..

Ответа не было, и тянулись однообразные, мучительные минуты.

Вместе с сумерками, оказались на ледовом поле с каменным укрытием в центре. Это место ничем не отличалось от первого, за исключением того, что было еще холоднее, и свирепее ревел в скалах ветер.

И ночью вновь пришел ОН. Из всех сил старались колокольчики, и вновь Нечто пыталось поглотить их пение, а потом буянило, и дрожали стены, и падали факелы. Несмотря на сильную усталость, многие не могли заснуть. Не спал и Творимир…

Следующим день поднимались в окружении стен из черного, могильного гранита, которые, словно глянец покрывал твержайший лед. Холод был нестерпимый, больно было дышать. Волосы и одежда покрывались ледовой коркой, и при движении скрипели.

Молодые горцы-провожатые подъехали к Царю и говорили:

— Сегодня мы заночуем в последнем убежище. Да будет вам известно, что убежища эти воздвигли наши предки, чтобы было, где ночевать во время горной охоты. У последнего убежища не достроена одна стена, и мы увидим ЕГО. Тогда вы наверняка повернете.

— Нет. — угрюмо отвечал царь.

— Раз ОН охотиться за Вами — Вы обречены. Только чудо вам поможет.

— Чудо нам и поможет. — отчеканил Царь.

И вот последнее убежище. Над ним, на сотни метров дыбилась стена ледяного гранита, а вокруг застыли жуткие, выдолбленные неведомо кем фигуры. Невозможно описать это ополчившееся каменное море, но больше всего оно напоминало один вопль, одну расползшуюся глотку с тысячами ветвистых клыков. Один воин оступился, повалился на такой клык, и, несмотря на кольчугу — грудь его была пробита. Пористый лед жадно впитал кровь, а клык заметно вырос…

И вот они внутри убежища. Действительно, одна стена оказалась не достроена — зиял пятиметровый проем. Колокольцев здесь было не меньше, чем в первых убежищах. Несмотря на то, что в проем врывался ветрило, колокольцы висели без движенья.

Вместе с сумерками, сгущалось напряжение. Воины сбились кучей, и приготовились провести еще одну бессонную ночь. Истомленные кони дрожали в углу.

И вот снаружи стало совсем темно. Казалось, что в этом мраке ожили каменные зубья, и теперь алчно извиваются, наползают.

Зазвенели колокольцы — сначала тихо, но потом все громче… громче…

Юноши-горцы крикнули:

— Чтобы ни случилось — не смотрите в пролом.

Воины закрывали глаза. Это было невыносимой мукой: недвижимо сидеть, знать, что нечто надвигается; слышать рев. Кто-то не выдержал, заплакал.

Колокольцы раскачивались в полную силу, и, сталкиваясь, метали рыжие искры.

Вдруг наружный рев оборвался, а звон колокольцев притупился.

— Не… двигайтесь… Не… открывайте… глаз… — эти крики горцев поблекли, и ничего не значили.

Сильный жемчужный свет долгожданным теплом обдал Творимира. Он даже вскрикнул от неожиданности, и открыл глаза.

В проломе плавно пролетал ковер глубокого жемчужного цвета. Только вместо нитей сплетали его тела. Они были живы, и счастливы — улыбались Творимиру и звали его негромкими, спокойными голосами:

— …Здесь так хорошо… Тебе незачем идти дальше… Незачем больше страдать… просто шагни к нам — и ты узнаешь ответы на все вопросы…

Все сомнения отпали. Невозможными казались недавние страхи — зачарованный Творимир шагал через застывшие тела.

Когда до живого полотна оставалось не более десяти шагов, среди иных Творимир увидел себя! Зеркального сходства не было, но все же… Преодолев общее течение, этот лик остановился — глаза его расширились, в них была боль…

Творимир остановился, и дальше, с немалым усилием, смог отступить на шаг. Полотно преображалось. Стремительно неслись рваные, темные полосы. Бил не жемчужный, но темно-серый свет. Вместо сплетенных танцем тел, была разодранная в снежинки костяная плоть, из которой проступали перекошенные страданием лики.

— П-р-и-и-и-и-д-и!!! — словно сто тысяч змей разом зашипело, а затем убежище задрожало от титанических ударов.

До самого рассвета бушевала стихия…

Рассвета не было. Убежище окружал плотный и холодный серый туман.

Обнаружилось, что пропало тридцать человек, их звали, но крики бесследно тонули в тумане.

Маленький человечек с большим черепом приговаривал:

— Что ж, ясно — из долины этот туман виделся бы облачной завесой. Поздравляю — мы поднялись на уровень облаков.

Но никто эти поздравления не принял. Да и сам человечек был мрачен, а на голове его появилось несколько седых прядей. Он ни с кем не поделился, что пережил прошедшей ночью.

Молодые горцы собирались уходить, на прощанье говорили:

— Если выше кто и понимался, то не возвращался… Там сплошные ледяные пики, бездонные, и… там ЕГО обитель. Прощайте…

Горцы ушли, а воины — мрачные, едва сдерживающие ропот, продолжили свой путь. И тут среди каменных зубьев обнаружились остатки тридцати ушедших. Это были ссохшиеся мумии, без глаз, без волос, с темно-желтой, влипшей в кости кожей. Они вмерзли в каменные зубы, и почти уже слились с ними.