До заката полз Волод по ветвям, а в ночи вновь вернулась стая. Волки были голоднее прежнего, прыгали — силились его достать. Раз Волод едва не свалился, и тогда волк вцепился ему ногу, разодрал икру до кости. Теперь волки слизывали капающую кровь, и приходили в большее неистовство…

И вновь рассвет. На этот раз осталось лишь три волка. Ослабленный потерей крови, и голодом Волод продолжал двигаться в выбранном направлении. День прошел. Ночь. Вновь собралась стая. Вновь, и до самого рассвета, кровожадный рык, и щелканье клыков.

На следующий день стражем остался один волк. Волод совсем ослаб, в глазах его мутилось. Он прошипел:

— Еще один день, и я стану беспомощней ребенка. Сейчас или никогда!

И он сверху прыгнул на своего стража. Завязалась отчаянная схватка. Они катались по земле, выли, оставляли за собой кровавые следы. Волод наносил удары охотничьим ножом, а волк терзал его клыками. Наконец волк жалобно взвизгнул и отдал концы. Волод остался… Но как же он ослаб! Кровь сочилась из многочисленных ран, а ноги предательски дрожали; чтобы не упасть, ему пришлось вцепиться в ствол ближайшего дерева. Затем, покачиваясь, хватаясь то за стволы, то за ветви, пошел. При этом, не слыша своего голоса, громко говорил:

— Время у меня — до заката. Затем вернется стая. Они сразу почуют мой кровавый след. Погонятся… И мне ли тягаться с ними в беге?.. Да теперь я и на дерево не смогу взобраться…

И все же он побежал. Часто спотыкался, падал — накатывалось забытье, и раз он уступил — провалился во мрак. Когда очнулся, уже смеркалось — он застонал от ужаса, от страстной жажды жить, и смог подняться — побежал…

Яростный вой хлестнул по лесу — кровавый хор прозвучал ответом. Итак, бегство Волода обнаружилось.

Уже совсем стемнело, а волчьи рыки разрывались прямо за спиной, когда среди мшистых стволов просочился свет. И вот он вывалился на небольшую полянку, в колону гостеприимного света — пополз в этом свету.

Голодные волки выскочили на поляну, но в это мгновенье распахнулась дверь, кто-то, закричал:

— А-а-а, разбойники серые! — и, замахнувшись дубиной, бросился на стаю.

Дальнейшего Волод не видел — вновь пал в забытье.

Очнулся Волод под низким, темным потолком. Сильно пахло травами, кореньями. Потрескивал огонь в печке, кто-то негромко переговаривался. Но вот Волод пошевелился, и говор смолк. К нему подошел мужик-крестьян — с сединой, но еще крепкий.

— На вот — пей. На поправку идет. — перед Володом оказалась чаша с целебным травяным настоем.

Волод отпил — оказалось очень горько — жар пробрал вены — он вновь забылся…

Наконец пришел день выздоровления — Волод смог подняться, прошелся по небольшой горнице — заявил тем громким, повелительным тоном, которым он привык разговаривать с крестьянами:

— Тесно живете!

— В тесноте, да не в обиде. — отвечал крестьянин. — Да нас и не много: я, сын мой Микола, и доча Василиса. А жена моя Мстиславана уж мертва. Мертва, мертва… — вздохнул он печально. — Псы Царевы схватили ее да и забавились, окаянные. От позора она руки на ся наложила. Вот с тех пор и ушел с сынком да дочурой в сей лес. Так и живу — былое забываю, новому учусь…

Прежде, услышь Волод какое непочтительное слово о Царе, так, не задумываясь, ударил бы кулаком, а то и мечом, но сейчас сдержался. Вспомнил, что они спасли его, выходили — уселся за стол, прикрикнул:

— Ну, что кушать будем?

И тут же из соседней горницы порхнула девушка-красавица — она несла большой поднос с аккуратно расставленными кушаньями. Поставила, низко поклонилась, смущенно улыбнулась невинной улыбкой, прошептала:

— Вот, чем богаты — тем и рады. Пожалуйста, кушайте, гость дорогой.

За время трапезы Волод внимательно оглядел Василису. Девка что надо — все при ней. Овладеть ею?.. Не раз за время осады Гробополя Волод вместе с дружками ходил по окрестным селам — немало девок перепортили — некоторым платили деньгам, некоторым — побоями, а то и сталью. Волод чувствовал, что у него давно не было женщины, но прежнее насилие казалось сейчас непростительной подлостью. Ему, совершенно незнакомому человеку, оказывали такое радушие, а он… И Волод поклялся, что никогда не прикоснется к этой девушке (разве что она сама его попросит).

Скрипнула дверь — в горницу вошел юноша одного с Володом возраста (и даже внешне на него похожий). Это был Микола — он возвращался с охоты — принес оленя, и двух зайцев…

Завязался разговор, в котором, поборов девичье смущение, участвовала и Василиса. И вот что узнал Волод: несмотря на то, что лес был древний, колдовской, с нечистью — помимо этого домика были и иные, тоже с людьми-беглецами. Иногда они наведывались друг к другу, но чаще общались с помощью птиц-посыльных. И с некоторых повелся в лес страшный гость. Наведывался он со стороны гор, на черном коне, из вихрей сплетенных, и плоть его была снежная. Ни оружие, ни заклятье не страшили его. Никакие запоры не останавливали его. Он врывался в дом, кого-либо забирал, и уносил к себе в горы…

— Так и до нашего дома доскачет… — вздыхал крестьянин.

На следующий день Волод порывался скорее уйти, однако и в небе, и в лесу разразилась сильнейшая буря. Свяща, несклись, задевали вершины деревьев темные тучи, а деревья качались, трещали, роняли большие ветви; в вой ветра вплетался и волчий вой…

Волод сидел за столом, слушал рассказы крестьянина, Василисы и Миколы. Открывалась простая, но чистая и честная, с природой слитая жизнь… И уже к вечеру Волод понял, что здесь, наконец, обрел счастье, спокойствие. Казалось, так, час за часом и слушал бы их голоса. И за все время один лишь раз сказал:

— Да будь эта война проклята!..

Вдруг в дверь сильно застучали. Висевшая над порогом подкова соскочила, закатилась в дальний угол. Большой и бесстрашный охотничий пес, по щенячьи заскулил и заполз за печь.

Крестьянин сильно побледнел, выдохнул:

— Ну, вот и к нам пришел!.. Я готов идти с ним. Не поминайте меня лихом…

От очередного удара дверь слетела с петель, и рухнула на пол. Взвыл ветрило, и, вместе с потоком темных листьев, в горницу шагнул НЕКТО сплетенный из темного снежного кружева. Темные одеяния обвивали его тело, постоянно разрывались, и тут же вновь складывались.

Крестьянин хотел было шагнуть навстречу, но первым вскочил Микола:

— Забирай меня, нечистый! Отца не тронь!..

Но Василиса обхватила брата за руку, и тихим, но твердым голосом молвила:

— Пойду я.

Трудно описать, что произошло тогда в душе Волода. Но, должно быть, он почувствовал первое раскаяние, за всю жесткость и боль, причиненную им другим людям за время войны. А первое раскаяние, так же как и первая любовь, бывает особенно сильным.

И он оттолкнул этих людей, и бросился в объятия НЕКТО. Объятия оказались ледяными — холод прожег до сердца, и Волод больше не мог двигаться. Но все же он видел, как НЕКТО, перевалил его через плечо и вынес в ревущую бурей ночь. Крестьянин и семья его выбежали следом, кричали что-то, но за воем ветра и волков, их не было слышно.

Волод оказался на черном коне — конь оттолкнулся от земли, и ударил копытами уже по макушкам деревьями. Так, словно по колышущемуся темному полю, поскакал по лесным вершинам, а внизу надрывалась волчья стая…

Творимир, сколько мог, боролся с холодом, но холод сжимал сердце, и, в конце концов, оно остановилось. Последнее, что видел — грозные горные вершины.

Очнулся в каменной зале с грубыми стенами. Зала ничем не украшена, единственное окошко открывало обледенелый горный склон. Пошевелился — тело ломило от ушибов, от холода. К тому же Волод чувствовал сильный голод и жажду. Его окликнул грубый, насмешливый голос:

— А-А-А-А! Очнулся! Ну, добро пожаловать, в наш славный орден!..

— Что?.. — Волод обернулся, и увидел сотканного из снега человека.

Тот перехватил его изумленный взгляд, и усмехнулся: