У Лешечки были потные ладошки и визгливый смех. Ладошки и повизгиванья надоели Тоне через полтора месяца, и Лешечка исчез из ее жизни навсегда.
Вторым стал Николай - плотный красномордый громила, который работал, как ни странно, бухгалтером в конторе по продаже канцтоваров.
Николай был грубоват, но мил. Только однажды Тоня случайно встретила его в Филевском парке под ручку с хорошенькой, извивающейся от возмутительных и настойчивых желаний профурсеткой. И роман закрылся сам собой.
Третьим был Макс, узколицый и узкогубый политический обозреватель центрального телевидения. Простенькая, неброская и не сияющая на российских горизонтах Тося ему быстро надоела. Он привык общаться с выдающимися во всех направлениях дамами типа Хакамады и Слиски.
Правда, потом ему с этими светскими леди здорово не повезло. В какой-то далекой жаркой стране, то ли Зимбабве, то ли Мозамбике, где страсти подогревались запросто, в четыре минуты, как омлет на тефлоновой сковородке, и где Максик был в служебной командировке, он завязал горячий роман с женой премьер-министра. Роман пылал незатухающим костром, потом бурно загорелся премьер-министр и обратился за справедливостью к россиянам - кого, дескать, вы нам прислали, мужики?! Тотчас ярко воспламенились солидарные в вопросе женских измен дипломатические российские братки, затем запылали, как головешки, тайные спецслужбы из трех букв... У сыщиков тоже жен уводили, и еще как! Прямо из-под носа!
И бедный, влюбленный в черномазочку Максик был сначала с позором изгнан из дружественной страны, а потом - что самое ужасное! - и с телевидения, куда любовный роман докатился девятым валом.
- Если слаб на передок, то не лезь на передовую! - бездарно сострил нервный, пытающийся создать видимость законности и благопристойности, тоскующий по праведности начальник. - Сиди себе в русской глубинке и лобызайся с бабьем! Его там навалом! А то, ишь, даму высшего света ему подавай! Пусть даже темненькую...
Оскорбленный Макс перешел на радио, всюду постоянно твердил о попрании свободы граждан в новой, якобы демократической России и попросился к Тосе обратно. Тоня подумала и назад его не приняла.
- Нет, Максик, - сказала она, - я все-таки никак не соответствую заданному уровню... Ничего у нас с тобой не получится.
Четвертый...
Тоня задумалась. Память опять разминулась с головенкой. Что же она постоянно все время искала? Кого же?.. Все не тот да не те...
Да, четвертым стал Слава, загулистый малый, обожающий погудеть в барах и ресторанах на всю катушку, просадить прорву денег и начать через день снова их зашибать, перепродавая и починяя зарубежные авто. С ним Тоня быстро заскучала, несмотря на прогулки в иномарках.
- Ах, сколько женских ручек мной перецеловано! - часто патетически восклицал он.
- А посчитать? - однажды не выдержала Тоня.
Слава задумался. Он только "бабочек" ловил. И Тося решила оставить его наедине с индивидуальными сложными подсчетами.
Пятым явился Илья, довольно известный фигурист, вынужденный бросить лед после серьезной травмы. Илья преподал Тоне несколько практических уроков, касающихся женской красоты. Он здесь тоже был неплохим специалистом.
Понаблюдав, как Тося ежеутренне усердно и старательно трет после умывания лицо полотенцем, Илья заметил:
- Кожа нуждается в увлажнении! А если будешь так морду тереть - она всю жизнь станет нуждаться в водичке!
Тося к совету разумно прислушалась, лицо вытирать перестала и, благодаря этому, сохранила почти девичью кожу до своих недевичьих лет.
У Ильи имелся дом в Штатах. В родную страну, даже ради советов Тосе, он наведывался изредка, а посему чувства влюбленных быстро бесследно растаяли в чистом синем воздухе над Атлантическим океаном.
Шестой служил зубным техником. Тогда Тоне понадобилось поставить три коронки - жизнь лопала зубы без остановки! И ей порекомендовали отличного специалиста Бориса Евгеньевича. Техник был молод и голубоглаз. Привычно трясущаяся от словосочетания "зубной врач" Тоня сказала специалисту:
- Вы мне, пожалуйста, шепчите что-нибудь ласковое, тогда не будет больно...
Врач засмеялся и взглянул на Тоню с большим интересом.
По всей вероятности, ему она глянулась сразу, а ее предложение пришлось по душе с самого начала. Он охотно согласился и начал нашептывать ласковости и милые словечки, которые особым разнообразием и оригинальностью не отличались, но попервости грели сердце и душу. Однако недолго. Стандартно-клишированный словесный набор в сжатые сроки наскучил Тоне, а ни к чему другому голубоглазый Борис способностей не проявил. Если не считать его зубопротезного мастерства и короночного совершенства.
Седьмым оказался Родион, названный литературной мамой в честь ее любимого и знаменитого героя романа Федора Михайловича. Родя писал стихи и поэмы, ходил на литературные тусовки, и Тоне моментально шибко надоело дышать поэтическим миром и с утра до ночи вникать в мысли, обреченные стать рифмами и ритмом.
Хотя она окончила когда-то Литературный институт.
Во время ее поступления мама, школьная учительница литературы и русского, стойко ходила на все экзамены. Она дымила в литинститутском дворе сигаретами, перезнакомилась со всеми такими же преданными детям родителями и упорно убежденно толковала о том, что сюда поступать должны одни лишь мальчики, поскольку именно они - носители профессии. А девочки выйдут замуж, родят детишек и постепенно забудут о литературе...
Тоня очень обижалась на мать, но молчала.
Мама умерла давно, через пять лет после окончания Тосей Литинститута. Отец пережил ее на полгода. Костя благополучно выучился на инженера в Бауманском. А писать Тоня действительно перестала, хотя детишек так и не родила...
Родион проявлял непоколебимый интерес к Тосиному эмбриональному творчеству. И пробовал оттачивать на нем свои способности критика.
- Неплохой рассказ, - глубокомысленно говорил он, ознакомившись с очередным слабеньким Тосиным творением. - Но я не понял - и читатель вместе со мной - почему твоя героиня легла с этим типом? Ты прости меня за грубость и прямоту, но всегда должно быть понятно, почему женщина ложится в постель к мужчине!
- Очень часто из любопытства, - буркнула Тоня.
- Из чего? - в замешательстве пробормотал Родион. - А ты... прости меня... тоже... со мной...
- Тоже, - не стала отрицать очевидность честная Тося. - Извини, Родик, но тоже. Мне было очень интересно. А потом весь интерес слинял... Так бывает, учти на будущее.
На смену поэту Родиону пришел... Кто же пришел ему на смену? Ведь как раз тогда уже возник Олег...
Именно его Тоня действительно любила. Она балдела от его голоса, от его походки, от его рук... Она умирала от отчаяния, не слыша и не видя его больше двух дней, она тосковала, поссорившись с ним... Она...
Она сама его бросила. Оставила ради Юрастого.
Тося так его всегда называла: Юрку Ашмарина, доцента кафедры мехмата. Но про Юрастого не знал никто, даже Тонина мама, которая обычно всегда была в курсе дочкиных увлечений.
Ужасно! - подумала Тоня. - Разве может человек так разлагаться, как я? Разве допустимо иметь столько мужиков? Где это видано, где это слыхано? Полжизни грешить, полжизни каяться... Нет, это невозможно! Надо что-то с собой делать...
Хотя что ей теперь делать? Проблема отпала сама собой. На толстую неуклюжую Тоньку ни один уважающий себя джентльмен не захочет взглянуть даже из милости. Вот и все решение вопроса. Уставшая природа, одуревшая от Тоньки, сама включила естественную защиту. Это было повеление свыше, вполне разумное, единственно правильное решение.
Юрастый... Так кто же ей тогда был дороже - он или Олег? Олег или он?..
С Олегом она познакомилась мрачным до серости, раскисшим мартовским утром в троллейбусе номер пятнадцать, уныло тащившим ее в теплые душные стены любимого издательства "Высшая школа", всю дорогу утопая до середины колес в московской смеси грязи и снега.