Как сейчас помню широкий квадратный двор, какие нередки на Украине. Слева стояли два больших скирда соломы, справа тянулся низкий выбеленный домик с черепичной крышей, а позади помещалась кирпичная конюшня, около нее высоко поднималась куча навоза. Эта куча навоза и привлекла в тот момент мое внимание. На ее вершине, резко выделяясь на темном фоне, на одной ноге стоял журавль-красавка. И, вместо того чтобы пойти к крыльцу, я, увлекая за собой хозяина, направился к конюшне, близ которой стояла птица. Это был великолепный, вполне взрослый журавль. Его чистое светло-серое оперение плотно прилегало к телу, голову украшали белые косички, свисая к тонкой изящной шее, ярко-красные глаза внимательно следили за мной — незнакомым человеком.

— Подранок? — спросил я мастера, указывая на журавля

— Нет, года три тому назад молодым взят.

— Подрезано крыло? — вновь задал я вопрос.

— Да нет, не подрезано, летает, — и, чтобы доказать правоту своих слов, он снял с руки рукавицу, какую иной раз надевают слесари во время работы, и бросил ее под ноги птицы. «Крри», — кричал журавль и, раскрыв крылья, схватил рукавицу клювом высоко подбросил в воздух. Когда же, падая, рукавица поравнялась с ним, он поймал ее на лету, бросил далеко в сторону и сам залетел. С криком птица сделала большой полукруг над двором, затем опустилась среди группы мокрых после дождя домашних кур.

И не улетает? А когда журавли летят, неужели и на них не обращает внимания? А кормите чем? А где зимой держите? — забыв о цели посещения, забрасывал я мастера вопросами, восхищаясь чудной птицей.

Пять минут спустя я уже знал все подробности. Журавля звали Журкой, он прожил на этом дворе три года, был совершенно ручным. Когда весной и осенью над городом пролетали журавлиные стаи, он громко кричал, поднимался в воздух и, сделав несколько больших кругов, всегда возвращался во двор. Журку очень любят, но никто его не хочет принуждать жить во дворе, и если он улетит, то, значит, на свободе ему будет лучше, жалеть его нечего, тем более что он съедает втрое больше курицы, а толку от него мало — яиц не несет. Я был в восторге.

— Быть может, вы согласитесь продать мне птицу? — обратился я к мастеру. — Я большой любитель всего живого, и вашему Журке будет хорошо житься.

— Ну, уж это вы с хозяйкой решайте, — ответил мастер и повел меня в комнаты.

— Да на что мне ваши гроши! — возразила мне хозяйка.

— Ей деньги не нужны, породистых кур достать хочет, — добавил хозяин.

Но породистых кур взять было неоткуда, и я попробовал предложить жившего у меня самца-павлина или пару цесарок. Пришлось разъяснить, что павлин обладает громадным красивым хвостом, перья которого ежегодно вырастают заново и что цесарки несут много яиц, отличающихся очень крепкой скорлупой.

— Павлин — ничего, — доброжелательно кивнул головой хозяин.

— А те шо, яички крепки несут? — вопросительно добавила хозяйка.

Видя, что журавль почти мой, я решил быть щедрым. Хозяину я отдаю неистощимого носителя ярких перьев, которыми при Желании можно через несколько лет украсить все комнаты, а хозяйке — цесарок, несущих крепкие яйца. К общему удовольствию, обмен состоялся. Но перед тем как рассказать о жизни. У меня приобретенного журавля, несколько слов я скажу о птицах, Послуживших в качестве обменной ценности.

Конечно, каждому из читателей доводилось слышать, как скрипит иногда немазаное колесо. Крутится оно вокруг собственной оси и через определенные промежутки времени цепляется за ось одним и тем же местом, издавая назойливый скрип, вспомнил о немазаном колесе не случайно, а потому, что точно же кричит цесарка. Надоедливая, глупая эта птица. Иной раз попадет она за какой-нибудь низенький заборчик и вместо того, чтобы перелететь через него, начнет бегать вдоль забора, издавая назойливые звуки.

А в это время, соскучившись, вторая цесарка бегает и скрипит по другую сторону забора — «чудный» дуэт получается. Терпишь иногда, терпишь и, наконец, запустишь в цесарку метлой или веником. Как пулемет, затрещит испуганная птица и, легко поднявшись на крылья, перелетит во двор соседа. Пройдет некоторое время, забудется пережитый испуг, и цесарка заскрипит в соседнем дворе и будет кричать до тех пор, пока в нее и там не запустят метлой. Этим я не хочу сказать, что цесарки никуда не годные птицы, но мне они; в то время надоели ужасно, и я был рад от них избавиться.

И если крикливые цесарки вызывали у соседей желание запустить в них первым попавшимся под руку предметом, то вид и крик моего павлина вызывали иное желание. Я бы очень хотел увидеть павлина на его родине — в лесах Индии или Цейлоне, но никому не советую держать эту яркую птицу в городских условиях. «Каяуу», — на весь квартал не то громко мяукал, не то кричал павлин, взлетев на забор и опуская длинный разукрашенный яркими спинными перьями хвост на улицу. И по этому сигналу не только у ребят, но и у взрослых появлялось неудержимое желание схватить павлина за хвост и выдернуть из него хотя бы пару замечательных перьев. «Ведь привыкли же не рвать цветы с клумбы городского парка», — раздраженно думал я. Впрочем, спущенный на улицу павлиний хвост — неотразимый соблазн, мимо которого действительно пройти трудно. Так или иначе, павлиний хвост, благодаря своей длине и яркости, бросался всем в глаза и был причиной ссор с ребятами и взрослыми. Меняя павлина, я раз и навсегда избавлялся от неприятной обязанности постоянно следить, чтобы случайный прохожий не вырвал пера из хвоста птицы.

— Какое значение может иметь одно вырванное перо? — говорили мне. Безусловно, никакого — ведь хвост моего павлина все равно никогда не успевал отрасти полностью. Но несчастью, у меня не было сил подчиняться холодной логике и оставаться спокойным.

Я глубоко убежден, что и вы, читатели, поступали бы так в моем положении. Представьте, например, такой случай. Однаж ды порывистый взлет павлина с забора привлек мое внимание. Несомненно, кто-то пытался схватить его с улицы. «Опять ребята», — мелькнуло у меня в голове. Не теряя ни секунды, я перемахнул через забор и нос к носу столкнулся со «злодеем». Вы, конечно, убеждены, что злодеем оказался соседний мальчишка. Ничего подобного. На тротуаре стоял прекрасно одетый пожилой человек с весьма внушительной внешностью. Мое неожиданное появление привело его в сильное замешательство. Ведь он не успел скрыть следы «преступления». Улика была налицо — в левой руке он держал большое красивое перо павлина.

— Догадываюсь, молодой человек, что это ваш павлин, — любезно заговорил он, не дожидаясь вопросов. — Одно можно сказать — замечательная, красивая птица.

— Да, павлин мой, — бледнея от негодования, процедил я сквозь зубы, — но скажите, пожалуйста, на каком основании вы вырвали это перо? Давайте-ка его сюда.

— Простите, пожалуйста, но ведь я только одно перо, одно перышко. Какое это может иметь значение? Ведь у Вашего павлина множество таких перьев. Право же, молодой человек, нельзя горячиться из-за пустяков. Уверяю вас, что я не мог предполагать, что причиню вам неприятность. Конечно, красивое перышко, но, в сущности, оно мне и не нужно.

— Да не один вы перья из павлина щиплите, все соседние мальчишки занимаются этим, но им, десятилетним, простительно, а вот вам, дожившему до седин человеку, стыдно такими вещами заниматься.

Высказав протест в такой форме, мне следовало взять перо и гордо удалиться. Этим я поставил бы противника в незавидное положение. Но, увы, у меня не было дипломатических способностей. Допущенная мной резкость позволила незнакомцу с честью выйти из глупого положения.

— Щипать несчастную птицу не жалко, это пустяки по-вашему, — сказал я, — а вот если у вас прохожие начнут по волоску выдергивать? Как вам это понравится?

Мгновенно лицо незнакомца стало страшным, тяжелая трость застучала о тротуар.

— Вы забываетесь, невоспитанный молодой человек, мои внуки никогда не позволят себе такой дерзости! — кричал он, содрогаясь всем телом. — Вы просто грубиян.