Однажды под вечер, возвращаясь от степных прудов — ставков, где я, охотясь за утками, отстоял две зори, я случайно встретился и познакомился с путевым обходчиком. Этот старичок жил в железнодорожном домике, одиноко стоящем у путей» среди степи в пяти километрах от города. Часто посещая ставки, в прежнее время я всегда пользовался другой, более прямой и короткой дорогой. Однако в этом году, после обильного снега и бурного таяния, распаханная степная почва сильно размокла. Непролазная грязь на этот раз заставила меня отказаться от прямого пути и выбраться на железнодорожную линию. «Ну и мучение!» — думал я, добравшись наконец до твердой почвы, вытирая платком вспотевшее лицо и с раздражением осматривая свои сапоги. К их подош-0ам прилип толстый слой вязкой глины, от которой я никак не мог освободиться в пути. И теперь я удобно уселся на подсохшую железнодорожную насыпь, вытащил перочинный ножик и стал им очищать обувь.

— Что, грязь одолела? — услышал я за спиной голос.

— Чуть было не одолела, еле ноги вытащил, — обернулся я и увидел на путях маленького старичка.

В руках он держал свернутые флажки, какими пользуются железнодорожнику для сигнализации.

— Ну как, на Левшинских ставках утка есть?

— Есть, да мало, — ответил я, — две зори выстоял.

— Шесть селезеньков взяли, не совсем мало; куда больше: не торговать, небось, — усмехнулся старичок.

Разговаривая, мы не спеша пошли по путям к городу.

— Ну, вот я и дома, — остановился мой спутник у железнодорожной будки, — может, зайдете, молочка выпьете?

Я последовал за обходчиком и, войдя в единственную просторную комнату, сразу понял, что попал к большому любителю-птичнику. Около печи на полу помещался широкий, совсем низкий ящик; до половины в нем были насыпаны, вероятно, песок и зола. В ящике копались три перепелки. При нашем приближении они нехотя соскочили на пол и стали отряхивать свое оперение. Облачко пыли поднялось от них и повисло в воздухе. Одно из окон, обращенное к югу, было заставлено сухими ветками, на подоконнике стояла деревянная кормушка и маленький сосуд с водой; здесь без клетки обитал соловей.

Сообразив после непродолжительного разговора, что я тоже интересуюсь всякой живностью, старик разговорился.

— Это у меня заводная самка, — объяснял он, указывая на одну из перепелок. — Я, знаете, не всегда манком пользуюсь. Ведь не каждый перепел на манок хорошо идет. Пока далеко — не разбирает и бежит, а как близко подойдет — застопорит. Вот тогда мне перепелка и помогает. Эти перепела, — продолжал старик, — замечательные, им цены нет. Как начнут дробь отбивать — мертвого разбудят, ведь я их из многих сотен выбрал. Иной раз недели полторы выслушиваешь, какая птица кричит лучше. Вечером в обход идешь — слушаешь, утром на заре пойдешь — опять слушаешь, а потом лучшую и поймаешь. Интересное это занятие. Вот вы, как немного озимые поднимутся, приходите ко мне с вечера, а на утренней заре пойдем перепелов ловить. Если вы заинтересованы — любого для вас перепела поймаю.

Прошло около месяца. Давно закончилась весенняя охота на селезней, и я, сидя в городе и соскучившись по природе, вспомнил приглашение путевого обходчика. «Обязательно надо познакомиться с перепелиным ловом», — решил я и, выбрав свободный день, под вечер сел на велосипед и направился к знакомому домику.

— Надумали-таки! — встретил меня дед. — Что же, время хорошее — бой в самом разгаре, завтра попытаем счастье.

Ранним утром, вернее глубокой ночью, мы ощупью спустились с крылечка и осторожно зашагали пыльной дорогой, идущей среди хлебов, по направлению к Левшинской балке. Заалел восток, и чуть посветлело, когда мы добрались до намеченного участка.

Хотя было очень темно, но и в предрассветных сумерках я кое-как разобрался в местности. Мы остановились на краю широкой полосы старой залежи, заросшей высоким и густым разнотравьем. Прямо на восток от нее тянулись озимые посевы, где густой хлеб уже успел подняться выше колена.

— Самое перепелиное место, — шепотом сообщил мне дед, не спеша приготавливаясь к лову.

Поверх поднявшегося хлеба мы аккуратно растянули тонкую зеленую сетку и, удобно усевшись среди бурьяна, приступили к делу.

«Тю-тю, тю-тю», — с помощью специальной перепелиной дудочки, почти одновременно ударяя по ее согнутому кожаному меху двумя пальцами, старик издал негромкий двусложный свист. «Тю-тю, тю-тю», — повторил он снова после короткого перерыва. Как ни слаб был этот звук, но в тишине раннего утра его тотчас услышал ближайший перепел и довольно далеко от нас в хлебах отбил ответную бойкую песенку. «Тю-тю, тю-тю», — вновь настойчиво засвистела дудочка в руках деда. На этот раз перепел ответил не сразу. Наверное, он пробежал некоторое расстояние по направлению голоса мнимой самки и вновь отбил песенку значительно ближе. Наступила пауза. Чутко вслушиваясь в тишину, молчал перепел, но упорно не подавал голос и манок в руках деда. «Ва-ва, ва-ва, спать-пора, спать-пора, спать-пора», — совсем недалеко от нас, не дождавшись ответа, закричал перепел и, наугад перебежав еще ближе, повторил песню.

Манок продолжал молчать, но ловец осторожно вытащил из-за пазухи маленькую клеточку с перепелкой-самкой и поставил ее среди травы. «Рю-рю, рю-рю», — услышал я совсем слабый крик самки и тотчас понял, почему мой знакомец так ценит свою манную перепелку и при приближении перепела не пользуется дудочкой. На близком расстоянии звуки манка и перепелки оказались не вполне сходны. Шорох бегущего перепела заставил нас прижаться к земле и застыть в неподвижности. Он был рядом с нами. «Ва-ва, ва-ва», — громко начал он, но в этот момент брошенный рукой старика неясный темный предмет подкатился к перепелу и заставил его взлететь в воздух. Секунду спустя птица трепыхалась в сети, а дед, забыв о своих годах, на четвереньках быстро заполз под сеть, чтобы вынуть попавшегося перепела.

— Держи, — трясущимися руками передал он мне птицу. Что Произошло дальше, я и сейчас не могу себе ясно представить.

Был ли виноват в этом я или меня подвели трясущиеся руки деда, судить не берусь, но наши отношения после этого глупого случая были непоправимо испорчены. Взятый мной перепел, вероятно, найдя надежную точку опоры, подпрыгнул вверх, выскользнул из моих рук и спустя секунду исчез в темноте. «Крюю-чак-чак-цак», — все, что я услышал от улетающей птицы. Но то, что я услышал от своего спутника — век не забуду.

— Зачем пустил! — переходя сразу на ты, закричал дед. — Да ты мне место это испортил. Ведь я теперь здесь ни одного перепела не поймаю.

Сначала я пытался успокоить расходившегося старика и доказать, что не я один виноват в случившемся, но потом сам вспылил и, наговорив ему кучу дерзостей, отправился прямо к будке за оставленным велосипедом.

Откровенно говоря, было особенно досадно, что из-за нелепой ссоры я лишился очень интересной для меня птицы. Накануне вечером, прейдя к деду, я увидел у него в комнате черную водяную курочку. Медленно переступая на длинных зеленоватых ногах, она то и дело подергивала хвостиком и вела себя так, как будто весь век жила в этой комнате. Как мне она понравилась!

Берите ее себе, если нравится — мне она не нужна, — сказал дед.

Я был в восторге. Но птицу решил взять на обратном пути после перепелиного лова, и, как видит читатель, допустил большую ошибку. Водяной курочке не суждено было попасть в мои руки.

В отличие от других наших куриных представителей, например тетерева, глухаря, рябчика, перепела — настоящие перелетные птицы. Осенью, еще задолго до наступления холода, они покидают свою родину и, пересекая обширные пространства суши, моря и высокие горы, улетают далеко к югу.

Но почему улетают перепелки и остаются у нас зимовать глухари, рябчики?

Перелетные птицы, в том числе и перепелки, покидают свою родину не столько из-за наступающего осеннего ненастья и холода, сколько из отсутствия зимой корма. Большинство зимующих наших куриных с выпадением глубокого снега почти перестают поедать ягоды. Они взлетают на ветви деревьев и заглатывают молодые побеги, древесные семена и почки. В худших условиях оказываются серые куропатки. Они не умеют садиться на ветви деревьев и вынуждены добывать пищу с земли из-под снега. Но как же поступают серые куропатки, когда после зимних оттепелей, а затем резкого похолодания, снег вдруг покрывается твердой коркой — настом? В этих случаях оседло живущие куропатки, чтобы сохранить жизнь, вынуждены покидать родину и спешить к югу. Много куропаток гибнет в такие голодные годы.