Вот на рынок катит бричка,
Грустный в ней телок лежит.
А высоко в небе птичка,
Вьется ласточка, кружит.
Припев:
Как смеется ветер,
Гонит тучи прочь,
Он смеется день и вечер,
И еще всю ночь.
Дона–дона, дона–дона…
Песня «Дона–дона» в замечательном переводе с идиша Анатолия Пинского, художественного руководителя московского ансамбля «Дона–дона», — это, вероятно, единственное, что читатель может найти по–русски из всего богатого творчества Арна Цейтлина. Еще, пожалуй, перевод «Дона–дона», сделанный с иврита израильским автором Зеэвом Гейзелем.
Арну Цейтлину не повезло с русскими переводчиками. Ведь еврейскую литературу для нас переводили строго по социальному заказу. Цейтлин не жил ни в Советской России, ни в Израиле, не был ни коммунистом, ни сионистом. Его творчество поразительно многообразно — он оставил лирические стихи, поэмы, исторические драмы, комедии, мистерии, биографическую прозу, теоретические статьи. Цейтлин ставил пьесы, создавал и редактировал идишские художественные журналы. Наследие Цейтлина — удивительный пример многоязычия (он писал на иврите и на идише, перевел на иврит идишские поэмы израильского национального поэта Хаима Нахмана Бялика, знал русский, английский, польский, немецкий), а еще больше «разноязычия», полифонии в том смысле, которое придавал этому термину Михаил Бахтин.
В начале 20–х годов Цейтлин прославился героико–историческими драмами: «Яков Франк» (1926) об известном еврейском мистике, который конфликтовал с раввинским истеблишментом и в конце концов принял христианство; «Бреннер» (1927) о трагической судьбе замечательного Хаима Бреннера — еврейского поэта, мистика, много думавшего о синтезе сионизма и Русской революции, иудаизма и христианства, погибшего во время беспорядков в Палестине в 1921 году; «Эстеркэ и король Казимир Великий: еврейско–польская мистерия» — историческая драма (1929–1931) о судьбе еврейской девушки, возлюбленной польского короля. В межвоенной Польше евреи занимались составлением списков евреев–героев польских войн и разработкой роли евреев в польской истории. Эстеркэ, как и легендарный польский король–еврей Авраам Вол, были любимыми темами, да и многие потомки принявших католицизм последователей Якова Франка вошли в знатнейшие рода польской аристократии и играли важные роли в польской истории. «Эстеркэ» оказалась последней в ряду «героической» драматургии Цейтлина.
Бытует в наших палестинах уверенность, что идишская литература была отсталой, бесконечно сентиментальной, рассчитанной на удовлетворение вкусов местечковой публики. На самом деле еврейская культура на идише занимает достойное место в ряду развитых художественных культур Европы. Она стала одним из важных формантов американской культуры, да и современная израильская культура во многом обязана ей своим существованием. Даже ивритская культура в течение первых трех поколений в большой мере создавалась людьми, воспитанными в идише, а зачастую и думающими на идише или по–русски. Лишь в последнее десятилетие в Израиле утвердилось поколение, рожденное в ивритской среде и не знающее идиша. Разумеется, в еврейской литературе достаточно сентиментального мелодраматического «шмальца» — например, классическая мелодрама «Мирэле Эфрос» отца еврейского театра Аврума Гольфадена — и этнографической драматургии, вроде «Дибук» Ш. Анского, социальной драмы. Еврейский театр 20–30–х годов был среди художественного авангарда ХХ века. Еврейские театральные деятели видели себя частью мирового литературного процесса. Универсальные и интернациональные тенденции, ощущение себя частью мирового культурного процесса преобладали над изоляционизмом. Неслучайно Цейтлин (совместно с будущим Нобелевским лауреатом по литературе Ициком Зингером, которого тогда еще не звали Башевис) учредили в Польше художественный журнал, гордо названный «Глобус».
Цейтлина всегда привлекали творческие искания пролетарского еврейского театра в СССР, новые жанры социальных утопий и антиутопий, современные веяния европейской мысли — символизм, немецкий экспрессионизм, театр–кабаре, достигшие в период между мировыми войнами творческих вершин. Современный русский читатель больше знаком с искусством немецкого театра–кабаре, в основном благодаря творчеству Бертольда Брехта и Курта Вайля, да еще благодаря фильму 1972 года «Кабаре» Боба Фоссе с Лайзой Миннелли в главной роли. Неслучайно в музыке «Дона–дона» американско–еврейского джазового композитора Сола (Шалома) Секунды, написанной на слова Цейтлина, тоже ощущается влияние Курта Вайля и Ганса Эйслера. Между тем в Польше, где жил Цейтлин, существовал замечательный театр–кабаре с богатой самобытной традицией.
Начало 30–х годов стало переломным моментом в творчестве Цейтлина. «Глобус», в который было вложено столько сил и средств, пришлось закрыть. Писатель оставляет романтическую тематику. Символично, что сатирическая комедия «Вейцман Второй» напечатана в одном из последних выпусков «Глобуса» в 1934 году. Цейтлин много размышлял тогда о модернистском, синтетическом искусстве, о слиянии еврейского театра с новым медиумом — кино. Об этом он много писал в журнале «Унзер Экспресс». Интерес к кино остался у Цейтлина на всю жизнь. Позже он много лет вел колонку кинокритики в «Театральной газете» (Театр цайтунг), выходившей под его редакцией в Америке. Цейтлин вырабатывает тогда принципы «идео–пластического театра», которые сразу же перелагает на практику в сатирической антиутопии «Вейцман второй». Писатель много размышляет о синтезе искусств, о роли кино в «пропаганде еврейской культуры». Цейтлин также пишет об «игре масок в обществе». Он несомненно испытывал влияние модернистских и революционных веяний, в частности «условного театра», театра «социальной маски» Всеволода Мейерхольда. Цейтлин посвятил «Вейцмана Второго» писателю и редактору Аврааму Кагану. В посвящении Цейтлин писал: «Многоуважаемому Ав. Кагану автор посылает свою игру масок (маскен–шпиль — идиш), общественную клоунаду, так похожую на правду».
От идей синтеза искусств к Цейтлину пришел новаторский прием. Персонаж Чарли Чаплина играет самого себя и снимает кино о создании и крахе Еврейского государства. Созданный гением Чаплина маленький человек был любимым персонажем театра, цирка и эстрады до самого последнего времени — до тех пор, пока крупные корпорации шоу–бизнеса, аудио–и видеозаписи не переписали законы интеллектуальной собственности в свою пользу. Еврейская аудитория сразу приняла персонаж Чарли Чаплина за «своего». «Маленький человек» стал законным наследником череды неунывающих еврейских неудачников, виновников собственных неудач шломиэлей, пришедших из фольклора в еврейскую литературу. Культуролог Сэнфорд Пинскер считает шломиэля метафорой всей еврейской литературы, а «маленький человек» Чарли Чаплина занимает в ней почетное место. Неудивительно, что в фильме 1925 года «Еврейское счастье» сыгранный Соломоном Михоэлсом шолом–алейхемовский Менахем–Мендл поразительно напоминает Чарли Чаплина.
Пьеса «Еврейское государство, или Вейцман Второй» полна пророческих предсказаний — приход к власти Гитлера, «окончательное решение» еврейского вопроса в мире, поголовное изгнание всех евреев, как виновников мирового зла. Комедия начинается трагедией – евреев депортируют в Палестину, где они создают государство. Затем — неизбежные интриги и взаимная вражда и в конце концов бунт, крах еврейского государства и организованное возвращение евреев назад в диаспору.
В «Вейцмане Втором» выведены не только еврейские и мировые деятели, но и простой народ, нарицательные фамилии — «маски» еврейской народной комедии: торговец сельтерской водой Хаим–Янкель (имя в идише нарицательное, означает простака, а то и местечкового дурака), владелец комиссионки Йерухимзон, американский еврей из Палм–Бич Ирвинг Кнейдельман. Среди репатриантов сразу же обозначается два лагеря. Во главе мечтающих вернуться в диаспору стоит малосимпатичный Вейцман Второй — родственник сионистского лидера Хаима Вейцмана, единственный еврей, которому разрешили остаться. Он неустанно добивается для евреев «права на возвращение». Удивительное совпадение среди многих в пьесе, оказавшихся реальностью: президентом Израиля действительно был племянник Хаима Вейцмана, который преждевременно ушел с поста со скандалом.