Тексты Цейтлина насыщены богатым символизмом, пронизаны еврейскими и нееврейскими подтекстами, мифологическими и литературными намеками и ссылками, рассчитаны на хорошо подготовленного читателя. Выбрав Вечного Жида на роль провозвестника мессии или самого мессии, Цейтлин сознательно привносит нееврейские мотивы. Легенда о Вечном Жиде — Агасфере вовсе не еврейская, а христианская. Легенда гласит, что иерусалимский ремесленник оттолкнул Христа, остановившегося отдохнуть возле его дома на Крестном пути. Каноническая версия легенды состоит из двух фраз — Агасфера: «Иди, чего ты медлишь?» и Христа: «Я пойду, но и ты пойдешь, и будешь ждать меня!» Несомненно, легенда Цейтлину хорошо известна, хотя судя по глубоким иудейско–христианским аллюзиям его пьесы «Яков Франк». Несомненно, что Цейтлин знал и о связи легенды о Вечном Жиде с циклом легенд и пророчеств об Антихристе, который грядет в конце времен, восстановит Еврейское государство и храм в Иерусалиме, предвещая Второе пришествие Иисуса Христа.

Вечный Жид напутствует возвращенцев фразой: «Я иду к евреям, которые остаются». Даже если здесь Вечный Жид — ответ Цейтлина христианской легенде, вряд ли такая концовка была пределом мечтаний писателя, удивительным образом сочетавшего глубоко еврейское и интернациональное сознание, не разделявшего мир на Рим и Иерусалим. Да и ссылка на отказ от исторической памяти и выход за пределы истории скорей говорит о загробном характере Царства дома Давидова, в которое бодро шагают поселенцы во главе с Вечным Жидом. Образ Вечного Жида не случаен в пьесе. Цейтлин использовал этот образ в своих ранних стихах 1916 года, а затем не раз возвращался к нему. В «Вейцмане Втором» Вечный Жид появляется в творчестве Цейтлина в последний раз. По–видимому, писатель исчерпал для себя возможности персонажа. Неизвестный в еврействе сюжет Спящей красавицы еще больше подчеркивает пародийный характер «игры масок, так похожей на правду».

Пока к Стене плача обращаем наши глаза,

От разорения Храма нас пробирает слеза,

Еще не потеряна наша надежда…

Этими строчками из стихотворения «Надежда» («Атиква»), не вошедшими в текст израильского гимна, начал свое выступление раввин Исраэль Ариэль на мероприятии под названием «Храмовая трапеза» в Иерусалиме в январе 2005 года. «Кто поет это сейчас?» — риторически вопрошал раввин, больше известный как идеолог крайних мессианских движений. Раввин Ариэль живет под наблюдением контрразведки ШАБАК, где его зовут «революционером на пенсии». «Государство Израиль может существовать лишь при единственном условии, — продолжал Ариэль, — как государство, в центре которого Третий храм. Иначе — это просто страна, как все другие страны». Раввина считали духовным отцом «еврейского подполья» 80–х годов, давшего благословение на убийства арабских мэров, минирование гражданских автобусов и другие террористические акты и, самое главное, благословившего попытку взрыва мечетей на Храмовой горе. По его мнению, высказанному в том самом выступлении, у проблем Израиля сегодня единственная причина — «в нашем грехе», в том, что «мы забросили Храмовую гору и место святилища».

Трудно было отделаться от впечатления, что играют продолжение пьесы Цейтлина. Хотя Еврейское государство существовало к тому времени больше полувека, Иерусалим был его реальной столицей, в зале сидело несколько сот человек и действо происходило не в тайной пещере, а в Биньяней а–Ума — Центральном дворце съездов Государства Израиль. Мероприятие было посвящено роли восстановления Третьего храма в деле возрождения еврейского государства. Студенты йешивы, готовящей храмовых жрецов к моменту прихода мессии, демонстрировали пошитые ими храмовые облачения. В коридорах продавали хлебцы и облатки, выпеченные в точности «как это делали в Храме», бойко торговали моделями Третьего храма, который они намерены скоро отстроить. В зале отдавали почести американской миллионерше Су Бейн Дейвис, оплатившей все действо группы, называвшей себя «революционеры [Храмовой] горы и Храма». Политики, раввины, бывшие, а возможно и нынешние, подпольщики и даже один профессор и один депутат парламента горячо спорили о всемирно–историческом значении восстановления Храма. «Сионистское пробуждение не проповедовало открыто о святыне, — говорил с трибуны Йегуда Эцион, бывший участник «еврейского подполья», отсидевший срок в израильской тюрьме. — В этом смысле современный Израиль — его законный наследник. И лишь подспудно, неосознанно в ней теплилась святость нашей революции…» По мнению участников собрания, только отстроенный заново Храм Соломона будет знаменовать настоящее создание подлинного Еврейского государства в границах божественного обетования, а не тот «полумерок», который создали светские сионисты–социалисты. Молодой политик, претендующий на монопольное владение титулом «иудейское руководство», рассказывал с трибуны о народных чаяниях: «Во время праздничного обеда мой маленький сын пропал. Мы долго искали его повсюду, а нашли его в детской комнате. Он строил из кубиков Третий храм!» Согласия в товарищах, как обычно, не было. Знакомый активист, студент иерусалимской йешивы основанной раввином Куком подытожил свою политическую программу: «Поставить царя, отстроить Храм и убить Амалека». На вопрос, кого он считает извечными врагами, Амалеком, он в ответ не колебался: «Тебя тоже». Зато насчет кандидатуры царя у него были большие сомнения.

Незадолго до того в маленьком иерусалимском ресторанчике собралась группа молодых людей в черных штанах и одинаковых рубашках свекольного цвета под водительством зятя старого раввина из Перми. Под лозунгом «Это наша земля от Хуанхэ до Рио–Гранде» они вовсю занималась «возрождением народных обычаев» — колдовали, сливали вино в сторону Восточного Иерусалима в надежде вызвать массовое бегство арабов. Жгли какие–то клочки, чтоб вызвать гибель еретических израильских деятелей, и всячески наводили порчу на врагов еврейского народа. До гротеска, который нарисовал Цейтлин, не хватало лишь спящей в гробу Суламифи — Дщери Иерусалима. Да еще среди ребят не было никого, годящегося ей в женихи. В их магии и внешнем виде начисто отсутствовали признаки сексуальности, играющие огромную роль во всей практической магии каббалы.

Я спросил тогда знакомого религиозного журналиста, как он относится к возрождению Третьего храма.

— Понимаешь, все бы здорово, но массовое убийство животных, практиковавшееся тогда, противоречит современным нормам, да и еврейскому канону — галахе — тоже. Я бы не хотел, чтоб такая кровавая бойня каждый день происходила в Иерусалиме на глазах всего мира.

И за что телят зарежут,

Им никто не объяснит.

А кому мила свобода,

Тот, как ласточка взлетит.

Re:

lakht der vint in korn,

lakht un lakht un lakht,

lakht er op a tog a gantsn

mit a halber nakht.

Dona, dona, dona, dona….

Если бы еврейское государство возникло в 1936–1937 годах, смогло бы оно изменить историю, спасти евреев от наступавшего Холокоста? Известно, что история не имеет сослагательного наклонения и ставить вопрос «что бы было, если…» некорректно в научной дискуссии. Зато в политическом, общественном и особенно в художественном диспуте на такой вопрос можно бы ответить. Американский историк Питер Новак в замечательной книге «Холокост в американской жизни» доказывает, что не смогло бы маленькое нищее государство принять значительного числа евреев или, тем более изменить ход Второй мировой войны. В 30–е годы в Палестине могло бы возникнуть лишь крохотное еврейское государство в границах еврейского заселения 40–х годов. Речь не шла не только о Западном береге Иордана. Даже о Негеве речи не было, да и когда зашла, то, по рассказам очевидцев, в 1948 году советскому представителю в ООН Андрею Громыко чуть ли не угрозами пришлось уговаривать израильских представителей не уступать. Рассказывают, что Громыко кричал будущему главе израильского правительства Моше Шарету: «Без Негева вы ничто!». Государство это было бы нищее.