А что посредине? Между нами — «элитой» и «поп–культурой». Существует ли у нас еврейская аудитория? Те самые полумифические «евреи молчания», которых днем с огнем ищут Сохнут, Джойнт, хасиды и другие собиратели еврейского народа? Я думаю – да, но для них специально не надо стараться. Те, что нашлись, нашлись сами, а те, которых не достучатся – придут к нашим проектам, вместе со всей широкой российской публикой. Не надо стараться и для двух других групп, которые считаются у нас чуть ли не хранителями еврейства – раввинский истеблишмент и антисемитов. История учит, что при любом раскладе они всегда были, есть и будут на своем месте. Заботиться следует в первую очередь не о них, а о настоящих потребителях.

Даже те, кто хочет делать элитную культуру, согласятся, что лишь широкое общественное признание поднимет цену их труда. И здесь стоит вспомнить, и третью часть фразы Гилеля «Если не сейчас, то когда же?». Революционное время годится для писания манифестов. Сегодня Россия входит в полосу экономической и политической стабильности, что всегда способствует созданию настоящего искусства. Назрела критическая масса, которая обеспечит нашу автоинтеграцию. И если не сейчас, то скоро все это, как и все на свете придет из Китая, как приходят оттуда к дешевые ханнукальные подсвечники, израильские флажки и другие «еврейские предметы». Недавно мой друг привез оттуда детскую книжку из серии «Секреты еврейского успеха». На обложке сообщалось, что это одна из 10–и книжек такой серии. Приведу оттуда одну историю. Умер богатый еврей и оставил все рабу, а сыну позволил выбрать всего лишь одну вещь. Возмущенный сын пошел к ребе. И ребе сказал, что отец поступил правильно. Если бы он не оставил добро рабу, то еще вопрос, согласился бы раб показать отцовское завещание сыну. «А что делать?» – спросил сын. «Очень просто, — отвечал рабби, — попроси во владение раба. Так ты получишь и все остальное». Дальше китайская книжка со ссылкой на Конфуция выводит мораль о мудрости евреев, умеющих уважить волю предков и извлечь для себя пользу из их мудрости. Так, уж если китайцы об этом говорят….

Впрочем, китайская книжка наводит на вопрос о том, а где найти этого мудрого ребе, который бы все правильно назвал, посоветовал, а то и возглавил? Действительно, хорошо бы иметь такой вот Всемирный центр, Синедрион, совет мудрецов–промоутеров, где собрались бы все хорошие и мудрые евреи, и беспристрастно включились бы в работу, помогали и наставляли, честно распределяли средства, открывали двери и наставляли на единственно правильный путь. Именно так и переводится галаха — путь. Трудно представить себе чтоб такая модель могла долго работать в еврейских делах. Особенно в коммерческих. Все большие дела складывались из суммы престижных маленьких интересов.

Евреи рассказывают, как в один день попали к Господу Богу на суд нью–йоркский раввин и иерусалимский таксист. Раввина Бог определил в раю в общую казарму с удобствами во дворе, а таксисту выделил отдельный покой с гуриями. Обиделся раввин. «Почему какому–то неучу такое уважение? Я ли тебе не служил? Я ли не выполнял всех твоих заветов? А кто усердно молился каждый день?» «Вот именно, что молился, — отвечал раввину Господь – Когда ты начинал молиться, то все твои прихожане засыпали. Зато, когда он трогал с места, то все его седоки начинали молиться!»

Всемирный центр необходим, но это будет коммерческой центр, который возникнет на основании коммерческого расчета и займется внедрением, финансированием, и раскруткой проектов для получения прибыли. Свято место пусто не бывает, и когда дело пойдет, то таких центров возникнет два, три, а то и больше, даже биржа. Ведь речь идет о коммерции досуга, о шоу–бизнесе, которые оборачивает не меньше денег, чем компьютерная отрасль. Мерилом здесь будут доход и успех. Нет ничего лучше для бизнеса, чем здоровая конкуренция. Только коммерческий успех и сделает возможным «революцию идишкайта». Только развитой и богатый коммерческий сектор может обеспечить финансирование необходимых в любом деле некоммерческих проектов, привлечь внимание и поддержку политиков и законодателей, неоходимую для организации учебного процесса, для обеспечения преемственности. Именно здесь заложена основа, на которой возможна реальная автоинтеграция еврейского народа, как самодостаточного субъекта, а не объекта всяческих «измов». Лично я предпочитаю видеть во главе кого–то вроде иерусалимского таксиста.

Здесь бы закончить, однако не обойтись и без ответа на закономерный вопрос «А где же тут идишкайт, где же тут идиш, где наша любимая еврейская культура?» Может показаться, что за разговорами о коммерциализации, брэндах, позиционировании… и (я тут всеми силами старался свести подобную терминологию до минимума), теряется смысл. Идишкайт по–русски, по–английски, на иврите, клезмеры под техно–рок, панк или инди… Теряется сам дух языка, таинсвенный медиум, формирующий национальную душу, тот самый уникальный набор ответов, который еврейский народ вырабатывал веками на самые сложные и глубокие вопросы, которые ставит жизнь.

Ничего страшного здесь нет. Башевис–Зингер показал, как первичные идишисткие материалы прекрасно сочетаются с самым современным магическим реализмом, уж не говоря о совершенно фантастическом успехе идишистких текстов рабби Нахмана Бреславера, пришедшихся ко двору в наше постмодернистское время. Идиш тоже не умирает. На наших глазах происходит интересный лингвистический феномен, который уже случался в еврейской истории. С II–VII века нашей эры замечательная группа раввинов подняла огромный культурный проект — сохранить наследие после краха еврейской государственности. В основу проекта лег арамейский язык, на котором говорило большинство еврейского народа. Так был создан Талмуд. Однако, уже к началу VIII века, когда талмуд был завершен, большинство евреев уже не понимало арамейского. Арабский язык уверенно вытеснял древний язык, как среди грамотных, так и в народных массах. Однако арамейский язык не умер. Из языка народного он превратился в язык учености, доступный только самой избранной и грамотной элите. Арамейский язык Талмуде никуда не исчез. С лингвистической точки зрения Талмуд является матрицей для идиша, и последующих еврейских языков, определяет особую семантику и образный строй еврейской речи. Короленко прав, что идиш сделан из языков «антисемитских культур», из языков тех стран, где были холокосты. Однако идиш расставлял слова этих языков в свои уникальные матрицы, чем обеспечивается их особость. Теперь уже идиш становится матрицей, куда сажает слова других языков. Недаром «Радионяня», «Кабачок 13 стульев», Вуди Аллен или Филлип Рот звучали для Короленко так, будто сейчас заговорят на идише. «Не беда, что мы не знаем идиша, — пишет он, — зато идиш знает нас».

Из презренного жаргона, простонародного языка, который ведущие еврейские интеллектуалы без колебаний обрекали на уничтожение, идиш становится элитным не только в Юнгтруф и ИВО, но и в религиозных кругах. Правильно, что у них запрещена вся еврейская литература, беспощадно смеявшаяся над раввинами, от Мойхер–Сфорима до Ицика Фефера, творившего с идишистским стихом невообразимые гениальные вещи. Там идиш тоже экслюзивный символ принадлежности к старым элитам, ролевая игра «для своих». Если копнуть поглубже, иврит тоже закамуфлированный идиш. Рекомендую всем сомневающимся труды оксфордского профессора Гилада Цукермана. Отцам–основателям Израиля, для которых идиш был родным, казалось невозможно построить государство с языком, где в ответ на вопрос «как дела» стандартный ответ был «а чтоб у моих врагов такие дела». Не только ивритская литература, но и израильский газетный язык и политической жаргон стоят на мощном семантическом субстрате идиша, который лишь в последнее время уступает свои позиции американизмам и арабизмам. Мы стоим на прочной основе, не раз обеспечивавшей успех в тяжелые времена. «Если мы будем дуть в шофар (ритуальный рог, применяемый евреями для богослужений) по–еврейски, в устье, то наш голос прозвучит громко, — писала Синтия Озик в 1970 году в эссе «К новому идишу», — Если же мы будем искать общечеловеческие смыслы, то это подобно попытке дуть в широкую часть шофара: нас не услышат вовсе».