Столь же острым был вопрос медицинского обслуживания.

Район, растянувшийся по берегу на триста с лишним километров, располагает лишь одной больницей самой последней категории, одной аптекой, поликлиникой и десятью фельдшерско-акушерскими пунктами, из которых восемь требуют немедленного ремонта.

Если раньше я полагал, что за проектом сселения Берега стоит недомыслие или желание показать свою власть над людьми, продолжив славные традиции глуповских градоначальников, то со временем понял, что все гораздо проще и - трагичнее. Подобные проекты порождены были чувством усталости и бессилия изменить существующий порядок вещей, желанием пойти по пути наименьшего сопротивления. Именно тогда я поверил рыбакам, что превращение их колхозов в бригады гослова не только остановит процесс ветшания поморского села, но и создаст предпосылки для его развития!

Но я не увидел другой опасности, которую интуитивно почувствовали руководители рыбакколхозсоюза в Мурманске,- разрушения при этом веками складывавшегося производственного коллектива, каким является рыболовецкий колхоз, созданный, если выражаться научным языком, на основе семейно-соседской общины, собственно говоря и составляющей поморское село.

Сбрасывать этот фактор со счета никак нельзя. Он оказывается не только социологическим, но, в известной мере, экологическим фактором.

Природные условия Севера формировали не только характер помора, но и тот связанный множеством семейных, родственных, приятельских уз коллектив, предстающий перед приезжим человеком всего лишь "селом". Между тем семейно-родственные и соседские связи на Севере во многом определяли жизнь и работу каждого члена коллектива. Человек подсознательно ощущал свою ответственность не столько перед правлением колхоза или бригадиром, сколько перед своими близкими и дальними родственниками - родными, двоюродными и троюродными дядьями и тетками, "седьмой водой на киселе", которая тем не менее учитывалась в счетах деревенской жизни,- работавшими бок о бок, составлявшими правление колхоза и заинтересованными в конечном общем итоге работы. Хозяйство на Севере было в полном смысле коллективным. Из колхоза, а не из приусадебного участка, как в средней полосе России или на юге, черпал здесь человек основные средства своего существования.

Стоило упразднить колхоз, создать на его месте бригаду гослова, как все эти связи теряли свое значение. Каждый работал теперь на себя и за себя, получая твердую зарплату с индивидуальными надбавками и коэффициентами. Это и стало окончательным разрушением села.

Начальник отдела колхозов "Севрыбы" проиллюстрировал этот процесс на примере соседней Карелии, где пошли именно по такому пути:

- ...Мы их предупреждали, и все-таки в Карелии недавно упразднили сразу четыре колхоза, цельный куст деревень,- рассказывал он мне в Мурманске.- Создали вместо колхозов рыболовецкие бригады, совсем так, как когда-то вы предлагали,- кольнул он меня памятью о давней публикации.- А что получилось? Были там раньше почтовые отделения, поселковые Советы, школы, какая-то сельская интеллигенция, врачи... Во всяком случае, люди держались. Не стало колхоза - все начали уезжать. В результате осталась одна эта бригада и, конечно же, обязательный магазин с водкой! Через два года решили проанализировать - какой прибыток? Оказалось, вылов стал вдвое меньше, чем прежде. А ведь когда колхозы закрывали, золотые горы сулили! Ведь что такое гослов? Прошло две недели - получай зарплату, все равно, выловил ты рыбу или нет. В колхозе каждый понимает: если он ничего не выловит, не только он - все остальные ничего не получат. На твердой же ставке можно прожить, работая кое-как. Нет стимула к увеличению труда. Конечно, в колхозе может и не нравиться, а только человеку все равно деться некуда, хочешь не хочешь - иди и вкалывай, заявление о расчете не подашь: тут у тебя дом, семья, родные... А в гослове не понравилось - и прости-прощай!..

В последних фразах Несветова было как бы второе дно, оно слышалось мне достаточно отчетливо, и лишь потом я понял, что меня насторожило. Начальник отдела колхозов рассматривал ситуацию не с точки зрения судеб людей, а с точки зрения удобства организации производства, борьбы с текучестью, которая в колхозе намного меньше, чем на любом государственном производстве, потому что человеку здесь "некуда деться": он скован по рукам и ногам родственными, семейными и прочими связями, и в этом отношении колхоз, обладающий по наследству всеми качествами сельской общины, оказывается в известном смысле "удобнее", чем раскрепощенный рабочий на производстве, которому, как истинному пролетариату, "терять нечего"...

Я пытаюсь максимально точнее записать слова моих собеседников не для того, чтобы поймать их на противоречиях, а чтобы для себя самого прояснить ситуацию. Может, и для них тоже. Для этого я и приехал в Мурманск; для этого собираюсь на Терский берег. У каждого из нас есть своя точка зрения, свои оценки, свой масштаб мышления, свои симпатии и антипатии. И еще - желания, которые не всегда согласуются с той реальностью, которая определяет нашу жизнь и деятельность.

Всякий раз, принимаясь распутывать очередную жизненную проблему, я ощущаю себя беспомощным простаком, барахтающимся в омуте фактов. Впрочем, мне кажется, что по отношению к Терскому берегу остальные, гораздо более опытные в житейских делах руководители районных и областных рангов находятся в сходном со мной положении. Разница только в том, что они лучше меня знают какую-то часть всего спектра вопросов и из этого исходят в своих действиях. Я же пытаюсь увидеть весь этот спектр, чтобы вычленить в нем главные, решающие звенья.

Когда-то, теперь уже в далеком для меня прошлом, я мог взглянуть на этот клубок проблем с точки зрения эколога, историка и - насколько получалось - современного помора. Это был взгляд снизу - взгляд личностный, частный, основывавшийся больше на последствиях, чем на породивших их причинах. Теперь, в Мурманске, в стенах ВРПО "Севрыба", я пытаюсь понять структуру и деятельность того государственного механизма, шестеренками которого был захвачен и в какой-то мере переработан Терский берег с его селами, колхозами и жителями.

Вот и теперь, усевшись в кабинете Несветова на первом этаже здания "Севрыбы", где на окне рядом с бегониями и примулами стоит аквариум с маленькими, совсем не промысловыми рыбками, вероятно призванными напоминать хоть в какой-то степени о той морской стихии, которая определяет жизнь всего этого дома, я пытаюсь из рассказа хозяина кабинета выделить то главное, что может послужить для меня путеводной ниточкой поиска. То, что он говорит о колхозной базе флота, о централизованном управлении колхозными судами на промысле, ложится еще одним штришком в общую картину, в которой, но правде сказать, я не нахожу места для рыболовецких колхозов.

- ...Управлять современным флотом, тем более когда он работает за тысячи километров от родных берегов, председатели колхозов не в состоянии. Ведь колхозный флот - это не дедовские карбасы, ёлы, шняки, доры или даже шхуны. Это флот современный, со множеством сложнейших механизмов, с электроникой, автоматикой, акустической аппаратурой, морозильными установками и всем прочим. Вот поэтому, проанализировав ситуацию, мы собрали колхозный флот воедино, создав базу флота. Резко возросла эффективность. Почему? Во-первых, стало возможно управлять флотом быстро и точно. Сырьевая база океана теперь беднее, чем раньше, рыбу надо искать - оперативно и быстро, колхозы не в состоянии обладать всей информацией, она сходится сюда, в "Севрыбу", и отсюда должны исходить все команды, все оперативное управление флотами. Основная рыба лимитирована, ее выгоднее сейчас ловить малотоннажным флотом. Вот мы и маневрируем...

- Подождите, Виктор Абрамович,- прерываю я Несветова.- А вам не кажется, что таким образом полностью исключается идущая снизу инициатива? Другими словами, флот только числится на балансе у колхозов?

- Но колхоз не может проявить в управлении суда ми никакой инициативы!