— Ты видишь своё будущее нечётко, — ответил он настолько спокойно, насколько смог. — Мы не знаем, что принесут последующие годы.

— Я очень чётко вижу, что люблю тебя.

Она не понимала, что с ней происходит.

— Сейчас ты чувствуешь вовсе не любовь.

— Раз я говорю, что это любовь, значит любовь. Я королева, помнишь?

Он отвёл в сторону упавший ей на щёку кудрявый локон.

— Для женщины, которая клялась, что не желает быть королевой, ты весьма активно пользуешься правом приказывать.

Жульетт облизнула губы, её золотые глаза блестели.

— Не хочу с тобой спорить, Рин, но это точно любовь. Я скучаю по тебе, не могу выбросить из головы, — она приникла к нему и нежно потёрлась. — Я так сильно, до боли хочу тебя и готова убить или умереть, лишь бы заполучить в свою кровать. И сейчас меня не заботит, заберёт ли через три года то глупое старое проклятие твою жизнь, лишь бы до тех пор ты оставался со мной. Разве это не любовь?

— Нет.

— Тогда что?

Рин стянул с её плеча тонкую лямку и склонил голову, чтобы поцеловать сливочно-белую кожу. Как он и предполагал, сбежать от неё оказалось невозможно. Жульетт хотела его, и она его получит. Убеждать её в этот момент было пустой тратой времени. Сегодня ночью ему понадобятся силы для других дел.

— Это потребность, моя королева.

— Потребность быть заполненной тобой?

— Да, — он не пробовал её много дней. Слишком много дней и ночей не ласкал языком нежную плоть. Рин припал губами к горлу Жульетт, вкушая пот и страсть своей пары и одновременно стягивая с груди золотое платье. Кончиками пальцев поддразнил соски, продолжая осторожно посасывать горло, и её ответный стон окончательно столкнул его в пропасть.

Он сорвал с неё платье, и она беззаботно отпихнула его ногой. Оставшись обнажённой, Жульетт, не прекращая ласкать и пробовать Рина на вкус, принялась расстёгивать пуговицы его брюк. Не желая слишком спешить, он остановил её, опустив ладони ей на руки, втянул в рот сосок и начал дразнить языком. Она задрожала и слегка дёрнулась. С её губ сорвался низкий, возбуждающий стон.

Рин почти забыл, насколько она прекрасная и пылкая, как сладка на вкус её кожа, и как безумно он жаждет почувствовать её плоть. Большая мягкая кровать ждала их в соседней комнате, на расстоянии нескольких шагов, но дорога до спальни казалась слишком длинной.

Жульетт чувствовала то же.

— Сейчас, — хрипло воскликнула она.

Он усадил её на край стола, за которым они иногда вместе обедали, и за которым она просматривала скучные документы, представленные на рассмотрение советниками. Сегодня стол почти пустовал, Рину лишь пришлось сдвинуть в сторону небольшую стопку, наверняка, неважных бумаг. Он высвободился, и Жульетт обвила его бедра ногами, направляя в свой влажный, жаркий центр.

Когда он погрузился в неё, она закрыла глаза и, казалось, на мгновение почувствовала удовлетворение. А потом начала двигать бёдрами, призывая его войти глубже. Неужели он действительно собирался лишиться этого из-за своей уязвлённой гордости? Настоящий момент был настолько прекрасным и захватывающим, настолько правильным и упоительным, что Рин и помыслить не мог когда-нибудь покинуть Жульетт. Она крепко стиснула его волосы своим маленьким кулачком и застонала. Её бедра замерили, и он толкнулся ещё глубже.

Она запульсировала вокруг него и вскрикнула, её тело дёрнулось, содрогнулось, и он достиг разрядки вслед за ней. Рин на мгновение ослеп, настолько велико оказалось удовольствие, а потом вознёсся за пределы обычного наслаждения.

В момент страсти Жульетт забыла от него заслониться, и на один краткий миг барьер между ними исчез. Пока их тела содрогались, он соединился с ней не только физически, но и душой. Мыслями. Даже сердцем.

Жульетт стала сильной, сильнее, чем считала возможным. Её связь с землёй и Энвином едва ли не выходила за пределы понимания. И она была не просто королевой, как энвинки, правившие до неё, а богиней. Их народ будет говорить о Жульетт благоговейным шёпотом ещё сотни лет после того, как она оставит эту жизнь.

И она любила его. Сейчас, когда он находился в ней, и их мир заполняло удовольствие. Когда напуганная и неуверенная шла в город и когда узнала о его сомнениях относительно своего места во дворце и планах оставить её здесь одну. Любовь всегда была в ней.

Заявляя права на Жульетт, он не хотел любви. Вернее, считал ненужным осложнением, но попав под власть этого чувства… находясь внутри своей пары всеми возможными способами… Рин понял, что любовь не такая уж плохая штука.

Он поднял Жульетт со стола и понёс к спальне, которая несколько мгновений назад казалась непомерно далёкой. Положил жену в центр большой кровати, скинул одежду и присоединился к Жульетт.

Нависнув над ней, отвёл от её лица спутанную прядь рыжих волос.

— Ты улыбаешься, — заметила она.

— Кажется, да.

— Я скучала по этой улыбке, Рин. Так сильно скучала. Значит ли это… — она замолчала, боясь продолжить.

— Видара, моя королева, — прошептал он, отвечая на вопрос, который она не решилась озвучить, — я твой.

Рин лёг рядом и приобнял Жульетт длинной, сильной рукой. Им обоим потребовалось время, чтобы восстановить дыхание и унять безумное сердцебиение.

Видара. Ведя её в Город, он объяснил, что видара — это больше, чем жена.

— Ты очень долго так меня не называл, — прошептала она.

— Не вслух, — признался он.

— Ты не чувствовал, что я твоя жена.

— Зато чувствую сейчас.

Горевшие в комнате свечи испускали достаточно света, чтобы хорошо видеть Рина. С заплетёнными в длинную толстую косу светлыми волосами и в более привычной ей одежде, чем кожаный килт, он уже не выглядел тем дикарём, каким Жульетт сочла его поначалу. И всё же в его длинном, твёрдом теле таилась дикость, выбиравшаяся на свободу по зову волка или его пары.

— И когда мы оденемся, твои чувства не изменятся? — поинтересовалась она.

— Не знаю, — Рин обхватил грудь Жульетт и ущипнул сосок, отчего её тело опять пробудилось. Мгновение назад она пережила столь интенсивное удовольствие, что едва могла двинуться, а теперь снова хотела Рина.

— Как думаешь, я уже забеременела? — спросила она.

— Может быть. А может и нет.

— Но это возможно.

— Да.

— По дороге сюда ты сказал, что я не забеременею, потому что у энвинцев зачатие происходит по-другому. Я думала, ты имел в виду себя, но на самом деле речь шла обо мне?

— Да.

— Время пришло? — Рин нежно раздвинул ей ноги, погладил, и она задрожала всем существом. Тот интенсивный отклик был ответом на её собственный вопрос? — Я даже не подозревала, что можно так сильно желать кого-то или чего-то, как хочу тебя сейчас, — прошептала Жульетт.

Рин продолжал возбуждать её ласками и поцелуями.

— Мы можем не вставать с постели несколько дней. Еду будут оставлять в прихожей, и никто не посмеет нас прервать.

— Все знают?

— Да, дни, когда королева способна к зачатию, считаются у энвинцев праздником.

— Это несколько… — она хотела сказать «смущает», но тут ласки Рина спутали ей все мысли.

Казалось, он полностью сосредоточился на своём занятии: пробовал на вкус горло жены, гладил груди, ласкал тело, словно запоминал каждую впадину и выпуклость. Её плоть никогда не была настолько восприимчивой, прикосновения никогда не казались такими чувственными. Жульетт могла думать только о Рине и о том, к какой части тела он прикоснётся в следующий миг.

Потянувшись к нему, она обнаружила, что Рин уже полностью твёрдый, и погладила возбуждённую плоть, которую жаждала почувствовать в себе. Тело горело от предвкушения и непроизвольно выгибалось навстречу прикосновениям. Она гладила мужа всё более пылко. Весь мир за пределами их комнаты и кровати потерял значение. Жульетт больше не могла думать ни о чём, кроме того, что вот-вот произойдёт.

— Помнишь, когда мы шли к городу, я попросила отгораживаться барьером, когда ты во мне?