Миголь глубоко вздохнула и огляделась. Ночь в городе тиха. Громады высоток высятся, словно причудливый каменный лес. Широкие пустынные магистрали освещаются только высокими фонарями. Ни одно окно не горит — все закрыты ставнями и металлопластиковыми жалюзи. Тихо. Очень тихо. Жутко и холодно. Миголь потёрла плечи руками, переступила с ноги на ногу, не решаясь тронуться с места в какую-либо сторону. Ведь тогда придётся сделать и второй шаг. И третий. И идти. Куда? Сколько идти? И зачем? Пожалуй, вся эта выходка была с её стороны большой глупостью. Надо вернуться домой. Да, надо. А потом развестись. Конечно, придётся вернуться в Интернат и ждать следующих смотрин аж до самого Равноденствия. И, хоть она и была женой самого Советника, но развод здорово портит репутацию, и теперь не так легко удастся выйти замуж за кого-то достойного. И как знать, может быть, её не захотят обучать, а заставят принимать гормоны, а затем и вовсе пройти процедуру коррекции. Миголь передёрнула плечами. Она не намерена была оставаться женщиной вечно.

Как бы то ни было, надо идти. Домой? Да. Пожалуй, всё-таки домой…

Город торчал вокруг изломанными квадратами, прямоугольниками и порой странными причудливыми силуэтами домов разных эпох и архитектурных стилей. Миголь начала даже находить особую прелесть в незапланированной ночной прогулке. Ночь она видела разве что на картинах, в кино и видео-играх. И ещё читала о ней в книгах. В настоящих книгах, сделанных из настоящей бумаги, а не в плоских электронных мониторчиках или в печатных изданиях, изготовленных из полимеров. Муж знал толк в антиквариате. У него имелась обширная коллекция классики довоенной литературы. Настоящие книги вкусно пахли жизнью и покоем тёплых шершавых страниц и чернил. А ещё в них были картинки. Не голографические, а простые рисунки. Самые настоящие рисунки, выполненные человеческими руками, а не компьютерной программой.

Миголь иногда мечтала жить в ту эпоху. Правда, там было слишком мало понятного. Классики покрывшегося пылью прошлого подчас восклицали на страницах своих книг, надолго переживших создателей: «Этот мир сошёл с ума!» И Миголь приходила к выводу, что они не ошибались.

Шаги юной женщины, казалось, были слышны на противоположном конце улицы. Над головой плыло бескрайнее звёздное небо. Миголь не могла им налюбоваться. Долгие века звёзды глушил свет неона мегаполисов. Но сейчас, с введением Комендантского часа, рекламу отключили — на ночных улицах не было никого, кто мог бы ею заинтересоваться. Но и звёздами полюбоваться никто не мог. И Миголь гордилась, что ей выпала такая удача. Мысли о Лайле ныли пульсирующей тихой болью где-то под сердцем, но уже не заставляли бежать в метро в надежде глотнуть смертельного газу. На глаза наворачивались слёзы, и Миголь вытирала их кулачком. Ничего. Она ещё отомстит. О да. Муженёк ещё пожалеет, что так поступил!

От ночной красоты и гордых мыслей Миголь отвлекла совсем уж низменная потребность. Проклятый чай дал о себе знать. Повертев головой по сторонам, юная женщина обнаружила на углу улицы вполне укромное местечко — роскошный старинный балкон отбрасывал на стену густую тень. Миголь понимала, что в этот час никто её не застанет. Но природный стыд не позволял мочиться на хорошо освещённом месте. Подбежав к стене, Миголь быстро задрала юбку и сдвинула плавочки в сторону. Стоя перед стеной и задумчиво глядя на свой член, женщина размышляла — подрастёт ли он ещё немного? В конце концов, она ещё молода. Может быть, рост ещё не прекратился? Хотелось бы и в этом превзойти муженька. Заправив член обратно и вздохнув, Миголь поправила юбку, развернулась и совсем уж собралась идти. Как вдруг услышала какой-то резкий шорох. Замерла, оглянулась. Заметила, что совсем рядом с тем местом, где она избавилась от излишков чая, находится арка. Непроницаемо-чёрная арка, ведущая в заброшенный внутренний дворик. Мимо таких люди даже днём стараются едва ли не бегом проходить. И края этих арок всегда исписаны причудливым граффити, а то и покрыты высечками. Поговаривают, что это дело рук хоккеистов, которые устраивают свои берлоги в подобных местах. Но Миголь сама этому не верила. Наверняка просто балуются малолетние лицеистки или выпускницы интернатов. Кроме крыс в таких двориках вряд ли кто может жить. И вообще, хоккеисты — это сказка. Город любит создавать сказки.

Шорох повторился. Миголь прищурилась и вытянула шею, пытаясь что-либо разглядеть. Ох, только не крыса! Хватит на сегодня крыс. Но шорох повторился опять и опять. Опять и опять. Ритмично. Всё ближе. Вжжжих, вжжжих, вжжжжих.

Миголь отступила. И почти сразу же увидела то, что считала сказкой. Громадный широкоплечий силуэт в драной грязной майке, поверх которой было надето некое подобие пластикового доспеха, какие некоторое время назад использовали силовые структуры. В тени массивной металлической каски ярко горели две циановые точки нечеловеческих зрачков. Блестели, как стекло, оскаленные ослепительно-белые зубы. В мускулистых лапах сверкала жуткая клюшка, которая скорее являлась модифицированной косой. Бритвенно-острое лезвие оставляло в бетонном покрытии мостовой глубокие полосы. Хоккеист приближался с невероятной скоростью на своих коньках, устроенных по типу танковой гусеницы.

Миголь судорожно задохнулась в проглоченном вопле страха. Развернулась и ринулась прочь от чудовища.

Хоккеист зашипел, высунув ярко-малиновый, почти лиловый язык, и прибавил ходу. Миголь неслась со всех ног. Молоточком в виске стучала мысль — догонит, догонит, догонит! И одним взмахом своей клюшки снесёт голову. Все их жертвы найдены обезглавленными и с начисто выеденным мозгом.

С боку мелькнули другие огоньки. Откуда только эти твари повылазили? Миголь прянула в сторону, словно заяц от гончих, и несколько хоккеистов ринулись следом, опуская головы на толстых мощных шеях и утробно рыча.

Они двигались плавно и грациозно, скользили по бетону и асфальту, как тени, сверкая зрачками, сталью своих клюшек и острыми зубами. Миголь взвизгивала, когда кто-то из них оказывался слишком близко и размахивался клюшкой. Удавалось увернуться. Но это ненадолго. Она устанет. А они, если верить легендам, никогда не устают. Что ж, кажется, пора начинать верить легендам…. А не слишком ли поздно?

Миголь заплакала, юркнув в сторону и снова помчавшись по улице. Их ничем не разжалобить. С ними невозможно договориться. Они понимают человеческую речь, и в прошлом, как поговаривают, сами были людьми, но теперь они — охотники. А люди для них — пища.

Они целенаправленно загоняли Миголь. Как она очутилась всё у той же стены под распроклятым балконом, и уж тем более почему юркнула в исписанную граффити арку, юная женщина так и не поняла.

Во дворике было холодно, промозгло и темно. Только мелькание циановых огоньков повсюду. Миголь, рыдая, завертелась на месте. Судорожно высматривала пути к отступлению или хотя бы что-нибудь, что можно использовать в качестве оружия. Оружие против хоккеистов? Их не берут даже пули! Некоторое время правительство ещё пыталось справиться с этой ночной напастью, но, как оказалось, проще оставить городских хищников в покое. В конце концов, сами они никогда не ломятся в чужие дома. Их добычей всегда становились неосторожные идиоты. Вроде Миголь.

Какие же они страшные. С оскаленных зубов стекала голубоватая субстанция, похожая на гель. Миголь крутилась на месте, тоненько поскуливая, а шесть или десять хоккеистов кружили и кружили, постепенно сжимая кольцо.

— Игра! — раздался низкий хрипловатый вопль.

Миголь дёрнулась в ту сторону, откуда донёсся голос. И обмерла, почувствовав, как слабеют коленки.

В самом тёмном углу двора находились ворота. Скрученная из толстой колючей проволоки коробка, почти полностью заваленная человеческими черепами. Перед ней — громадный, квадратный от массивных «доспехов» Вратарь. Белоснежная пластиковая маска с узкими прорезями для глаз скрывала лицо, и из просверленных дырочек медленно струились, стремясь к земле, клубы сизоватого холодного пара. Ночной воздух в несколько десятков раз теплее дыхания этого чудовища. В руках его, полностью скрытых под прямоугольными щитками, блеснула клюшка подстать своему хозяину — настоящая коса с широким прямоугольным лезвием и титановыми вставками для дополнительной прочности.