С незнакомым ему прежде благоговением он коснулся губами ее голых плеч, вдыхая чистый, какой-то детский запах гладкой кожи. И вдруг она показалась ему такой маленькой, такой юной и действительно беззащитной, что, желая снова ощутить сладостный вкус ее губ, он поцеловал их нерешительно, даже робко.

Она почувствовала, как он вдруг стал другим, что лихорадочный жесткий натиск неожиданно сменила странная нежность. Казалось, в нем утихла вечная борьба с собой, и она радовалась за него, интуитивно догадываясь, каких душевных усилий стоит ему эта борьба, понимая, что это всего лишь передышка… Всем своим любящим сердцем она чутко отзывалась на его состояние и сейчас готова была отдать все, что в ее силах, чтобы подарить ему радость, успокоить истерзанную душу.

Бережно и нежно она гладила его, восхищаясь сильным мускулистым торсом, слегка покусывала и дразнила легкими поцелуями то в грудь, то в плечи. Она не торопила его, давая время осознать зарождающееся между ними чувство, не отрицающее страсть, но возносящее ее на новую высоту, где она служит высшему проявлению единения мужчины и женщины, и духовного, и телесного. Он откажется назвать это чувство любовью, будет сопротивляться ему: слишком глубоки корни недоверчивости в его душе, не вырвать одним махом. Но сейчас он бессознательно подчинялся зову сердца, и оно смягчило его натиск…

Не отрываясь друг от друга, они приблизились к кровати.

Артисты, а тем более танцовщики досконально знают свою внешность, как музыкант свой инструмент. И ее не смущало, что он увидит ее обнаженной — у нее было сложение профессиональной танцовщицы, с узкими бедрами, длинными и сильными ногами, плоским животом и небольшой грудью.

Он стал целовать ее плечи, нежное горло, грудь. Она только глубоко вздохнула и, закрыв глаза, отдалась его ласкам, прислушиваясь к реакции своего тела. Ей на подбородок упала прядь его мягких волос, и в следующее мгновение он лизнул ее сосок, пронзив трепетной дрожью.

Его изумляли пыл и самозабвение, с какими она принимала каждую его ласку. Ничего подобного он не знал прежде. Впервые в его руках была женщина настолько открытая, настолько свободная от каких-либо запретов. Внутренний жар согрел ее кожу, и на каждое прикосновение его губ или рук она отзывалась горячим пульсированием. Мадди сама помогла ему с брюками и принялась ласкать его так смело и уверенно, будто они были давным-давно близки.

Случайно коснувшись внутреннего сгиба его локтя, она ощутила под кожей бешеное биение пульса и нежно поцеловала голубую жилку. Когда он освободился от одежды, она не смущаясь принялась рассматривать его, а потом вдруг радостно засмеялась и крепко обняла, прижавшись лицом к выпуклым мышцам на груди. По нему пробежала возбужденная дрожь.

— Поцелуй меня еще раз, — прошептала она, в ее глазах с полуопущенными веками мелькнул уже знакомый, всегда так неожиданно вспыхивающий, зеленоватый, как у дикой кошки, проблеск. — Когда ты меня целуешь, у меня внутри будто переворачивается что-то.

Она сжала ладонями его голову и, притянув к себе, подставила ему губы. Ресницы ее опустилась и затрепетали, когда их губы сомкнулись в долгом, упоительно нежном поцелуе.

— Как давно я мечтала о твоих ласках, — говорила она, касаясь его рта губами и обдавая жарким дыханием. — Сколько раз я представляла, как твои руки касаются меня здесь… — Застонав от удовольствия, она направила его руку. — И здесь…

— А! — Она задрожала и выгнулась под ним. — Мне все мало, мне все тебя мало…

Внезапно самообладание покинуло его. Вера и Любовь не для него, и напрасно она ждет их от него. Но пусть она познает и разделит с ним страсть, ту неистовую страсть, от предвкушения которой она изнемогает.

Он стал снимать с нее шелковые брюки, — все сильнее возбуждаясь по мере того, как они, сползу, обнажали ее бедра. За ними последовали крошечные трусики. И в него будто бес вселился! Все его трезвые рассуждения смыло мощной волной яростного, непреодолимого желания. Он ей не навязывался, она сама ворвалась в его жизнь со своим ребяческим любопытством и доверчивостью. Так пусть с головой окунется в этот океан страсти, а он наконец-то утолит свою нестерпимую жажду.

Уже не нежно, а бесцеремонно он впился в ее рот, терзая, чуть ли кусая мягкие податливые губы. Набросился на нее с грубыми ласками, так что она извивалась и постанывала под ним. Страсть бурлила у него в крови, заставляя часто биться сердце, выстукивая ее имя. Она жадно, всем телом прильнула к нему, и он взял ее. У нее вырвался низкий, гортанный стон, отчего у него самого стиснуло горло.

Сплетясь телами в единое целое, они отдались волнам экстаза с его головокружительной амплитудой колебаний, вначале широких и мощных, затем все более четких и быстрых. Каждый читал в глазах, в лице другого нетерпеливую жажду слияния, мучительно-сладостное предвкушение его. И этот миг настал, накрыв обоих волной невыразимого, почти болезненного наслаждения. Последний выплеск бешеной энергии, и волна бережно опустила их на землю. С закрытыми глазами, переплетя пальцы рук, они в истоме лежали друг возле друга, упоенные, потрясенные пережитым полетом.

Теперь Мадди точно знала, что навеки приросла сердцем к этому человеку, который один способен подарить ей звезды и луну. Она положила голову ему на грудь и благодарно обняла. Что ж, она готова ждать, когда он оттает и решится отдать ей свое сердце.

Повернувшись во сне на другой бок, Рид протянул руку, но вместо Мадди нащупал пустоту. Сон как рукой сняло. В душу его прокралась такая же пустота, вызвав чувство острого разочарования. Из гостиной доносилась неразборчивая скороговорка диктора, читающего сводку утренних новостей — он забыл выключить на ночь стереосистему. Он лежал неподвижно, пытаясь осмыслить свое состояние.

Почему ее исчезновение так неприятно его поразило? Он провел чудную ночь с изумительной женщиной, и теперь она ушла, вернулась домой или отправилась по своим делам. Ведь он сам этого хотел. Ночью они дарили друг другу страсть и радость, тепло и уют. Но вот взошло солнце, и эта ночь осталась позади. Ему следовало быть довольным, что она отнеслась к факту их близости настолько безразлично, что сочла возможным уйти не попрощавшись.

Почему же ему так тоскливо и одиноко? Неужели ему недостает ее сонной улыбки, ощущения ее теплого тела, уютно, как котенок, прижавшегося к нему? Но его никогда не соблазняла эта идиллия. Ему ли не знать низменное коварство, скрывающееся под маской любящей и преданной женщины! Ее поступок подтверждает, что она восприняла произошедшее ночью исключительно как взаимную плотскую утеху, не требующую никаких обязательств с той или иной стороны. И разве не должен он испытывать к ней благодарность за то, что все прошло без досадных объяснений и осложнений?

Да, только почему все-таки ему так тяжело, так пусто?

Потому что она ушла, а ему хотелось видеть ее здесь, рядом!

Проклиная себя, в досаде ероша волосы, Рид сел и вдруг увидел на полу ярко-розовые шелковые брюки Мадди.

Рид откинул простыню, встал с постели и, подняв брюки Мадди, озадаченно на них уставился. Черт, не могла же она уйти без такой важной детали костюма! В это мгновение дверь в его квартиру открылась. Швырнув брюки на стул, Рид быстро накинул халат.

Он нашел ее в кухне: она только что водрузила на стол бумажный пакет с какими-то покупками.

— Мадди!

Испуганно вскрикнув, она отскочила.

— Рид! Как ты меня напугал! Я думала, ты еще спишь.

«А я боялся, что ты уже ушла», — едва не признался он.

— Чем это ты занимаешься?

— Я выходила за продуктами для завтрака.

Тоска сменилась радостью, но вместе с ней вернулась и подозрительность.

— Я думал, ты ушла.

— Я бы не ушла просто так. — Она поправила волосы, еще не видевшие сегодня щетки. — Почему бы тебе не вернуться в постель. Через минуту я все приготовлю.

— Мадди… — Он шагнул к ней, но вдруг вытаращил глаза. — Что это на тебе?!