– Тебе наплевать на Альцирон, ты себя спасаешь, – вне себя от ярости заявила Ламия. Слова о том, что она в него влюблена, неприятно резанули слух, но возражать – значит, оправдываться. Поэтому лучше проигнорировать.

– Альцирон – это и твой дом. Дом твоей семьи, твоих любимых...

– Не надо давить, – перебила его Ламия. – Знаешь, я немаленькая, и конец света уже несколько раз переживала. Самый последний – в прошлом году, когда пришлый колдун из Хартума напророчил, что летом на нас упадет большая звезда с неба и всех раздавит. Лето прошло, в августе особенно красиво падали звезды, но ни одна из них до нас не долетела.

Крон закашлялся, и Ламия заметила, что его сильно трясет, но злость на мага по-прежнему владела ее чувствами.

– Чего ты хочешь? – откашлявшись, просипел старик. – Ты ведь не собиралась всю жизнь мыть посуду в замке? У тебя есть заветная мечта? Возможно, ты еще не поняла, но я могу стать исполнителем любых желаний, даже самых невероятных.

– Мне от тебя ничего не надо, – отрезала девушка и спрыгнула в воду, чтобы подтянуть лодку к берегу. Лето в этом году было ранним, и вода еще не нагрелась. Ноги обожгло холодом, и Ламия шумно втянула в воздух, не расслышав последние слова мага.

– Я женюсь на тебе, – заявил Крон с таким видом, словно принял тяжелое решение. – Все деревенские девушки мечтают выйти замуж за колдуна. Ты же станешь женой первого мага Альцирона. Не сопротивляйся чувствам. Знаю, ты любишь меня. Я тоже смогу полюбить тебя после того, как ты мне поможешь.

Ламия уставилась на старика, который предлагал ей руку и сердце с таким видом, словно делал одолжение. К счастью, на ответ времени не было, так как лодка уткнулась носом в прибрежную гальку, и девушке пришлось изрядно потрудиться, чтобы вытащить ее на берег. Когда она закончила, мир стал слегка двоиться в глазах, и Ламия ухватилась за корму, чтобы не упасть. Больше всего на свете ей хотелось спать, но она знала, что, если закроет глаза, откроет их уже не скоро. Если вообще откроет.

– Деньги у тебя есть, – сказала она в ответ на полный укора взгляд Крона. – Прощай, маг.

Покидая берег, Ламия не обернулась. Сзади раздавался плеск воды, шорох гальки и стоны ветра, но не слышалось ни шарканья слабых ног, ни стариковского кряхтения. Крон упрямо оставался в лодке. «Ну, и дьявол с тобой», – выругалась про себя Ламия, запоздало подумав, что дьявола следовало заменить на Кормака.

В отцовской избе еще горел свет, который за секунды растопил всю злость и усталость Ламии. Дом был всегда. И когда она упала с утеса в Маро Озеро, сильно повредив шею; и когда ее подрал волк во время сбора хвороста две зимы назад; и когда ее бросил башмачник, а все подружки потешались над ее невезучестью. Он был рядом в самые трудные минуты ее жизни. Не должен был исчезнуть и сейчас.

Дверь открыла мать, и Ламия едва сдержалась, чтобы не повиснуть у нее на шее. Так хотелось привычно уткнуться в мягкий материнский платок, вдохнуть запах родных волос, немного дать волю слезам, а потом рассмеяться от того, что все позади.

– Ты кто? – спросила женщина, и Ламия, наклонившаяся было вперед, застыла, словно ее заморозили. Так они и простояли, почти минуту молча разглядывая друг друга: девушка в грязном мокром платье и пожилая крестьянка, все еще сохранявшая следы былой красоты.

– Я... Ламия, – с трудом вымолвила Ламия и принялась отчаянно тереть щеки, решив, что мать не узнала дочь из-за грязи, осевшей на нее в тайных коридорах замка.

– Джан, – окликнула мать отца и перевела на Ламию встревоженный взгляд. – Подойди сюда. Тут девушка. Хочет чего-то, да я не пойму. Милая, что с тобой случилось? Ты откуда?

– Немая, что ли? – буркнул отец, оттесняя мать от двери. – Ты иди, я сам разберусь. Если денег хочешь, у нас нет, – хмуро заявил он Ламии. – Ты в церковь лучше ступай, там и накормят, и на ночь приютят. Давай, топай отсюда, нечего добрых женщин таким видом пугать.

И дверь захлопнулась, забрав вместе с собой полоску света и последнюю надежду. Какое-то время Ламия еще стояла на крыльце, не веря в то, что случилось, но тут из-за двери послышался голос Риналя, соседского мальчишки, который забегал полакомиться матушкиным пирогом по средам. Риналь всегда говорил громко и четко, поэтому Ламия без труда услышала его слова о том, что девица – ведьма, и надо бы ее поймать раньше, чем она наделает пакостей.

Так быстро Ламия никогда не бегала. Впрочем, помогли соседи. То ли они подслушали разговор, то ли им хватило ее оборванного вида, но, когда она услышала, как спускают с цепи Клыка, то припустила так, что забыла и про усталость, и про болезнь, и про обиду на весь мир. Если ее не узнали родные, то что стоило ждать от самой злобной псины в деревне?

Ноги сами принесли ее к берегу и лодке, на борту которой скорчился Крон, обдуваемый ночными ветрами. Старик дрожал так, что с трудом произнес:

– Ну что, пойдешь за меня замуж?

Лучше бы у него отказал язык, но, похоже, это последнее, что случится с главным магом Альцирона.

– Будет достаточно, если ты вернешь мне мою жизнь, – устало сказала Ламия, забираясь в лодку. – Только у меня условие: тебя в ней не будет.

Крон с усилием поднял руку и накрыл ее ладонь.

– Договорились. Когда я стану богом, думаю, мы сможем обойтись друг без друга.

Ламия кивнула и скорчилась на дне лодки, буркнув Крону, что ей надо поспать, а в Хартум они отплывут с утра. Дед недовольно закряхтел, но настаивать не стал. Съежился на носу и закрыл глаза, став совсем похожим на мертвого.

Ламия же еще долго не могла уснуть. Ворочалась, кутаясь в собственные объятия, тщетно пряталась от холода, думала о том, что неплохо было бы развести костер, и пыталась прогнать навязчивую мысль, от которой на душе становилось мерзко, а во рту горько. Крон выбрал ее не потому, что она была избрана, или обладала уникальными способностями, или потому что оказалась лучшей. Ее выбрали от безысходности. Потому что больше никого рядом не было.

ГЛАВА 6. Спящий на Дне

Ламия проснулась от того, что ее трясли за плечи. Она крепче зажмурилась и подивилась твердости кровати. И еще пронзительному холоду – стыло и на душе, и в теле. Потом пришло удивление запаху тины и плеску воды, а затем уже явились воспоминания: о пире, библиотеке, чудовище и, наконец, лодке. Вместе с памятью вернулась боль. Болело везде – в укушенной руке, в стоптанных пальцах ног, но сильнее всего в горле. Из носа текло, в костях ломило, и добровольно не хотели подниматься ни руки, ни ноги.

– Вставай, надо плыть, – скрипучий, старый голос Крона звучал омерзительно.

Ламия с трудом разлепила глаза и, поморгав, уставилась на мага. Вчера она думала, что хуже тот выглядеть не сможет, но, оказалось, что при свете дня Крон стал похож на живого мертвеца.

– Крон, – прохрипела девушка. – Кажется, я умру раньше тебя. И тогда Кормак меня волновать точно не будет.