— Ругаться не надо, Дмитрий Павлович. Это ни к чему… А позвонить в МВД нужно… Пускай разберутся в этом темном деле…

Он подошел к телефону и снял трубку:

— Джейк! Номер телефона МВД?…

Джейк уже листал свою записную книжку:

— Сию минуту, месье…

Тараканцев подбежал и вырвал у Кортеца трубку:

— Ведите себя прилично! Вы в чужом доме!

Кортец развел руками:

— Но вы же сами хотели позвонить. Зачем медлить?…

Тараканцев зашагал по комнате. Его трясло, как в лихорадке. Тон Кортеца, его уверенность сбили с толку несчастного Лжедмитрия. Шутка сказать — он продал два ценнейших шедевра русского искусства ловкому агенту за гроши… И кто теперь поверит, что он, Тараканцев, не знал, что именно находится под жалкой мазней, под двумя посредственными пейзажами?…

Кортец шевелил волосатыми пальцами, любуясь игрой света в камнях на перстнях. Джейк посылал в потолок непонятные сигналы своими зелеными веками…

Молчание длилось минуты две. Слышны были лишь подавленные вздохи Лирики за стеной и взволнованное сопение Лютеции Гавриловны, прильнувшей ухом к двери.

— Где оба полотна? — спросил наконец Тараканцев.

— В гостинице, месье… — подавшись вперед, вежливо сообщил Джейк.

— Милости просим завтра утром к нам, — сказал Кортец. — Прихватите с собой профессора Кончаковского. Он большой специалист по Боровиковскому.

— Ни в какие гостиницы я не поеду, — хмуро проворчал Тараканцев. — Приезжайте сюда завтра вечером сами. Я и без Кончаковского во всем разберусь…

— Очень хорошо! — с нескрываемым удовольствием согласился Кортец. Он был уверен, что Кончаковского Тараканцев в это дело посвящать не будет.

Тараканцев сел и задумался.

Кортец подсел к нему и, стараясь говорить как можно задушевнее, сказал:

— Дмитрий Павлович! Душа моя! Не серчайте. Конечно, вы тут ни при чем. Кто-то во время революции замазал Боровиковского, чтобы не реквизировали, вот и все. Я обещаю вам, что, как только мы с мистером Бельским вернемся из монастыря, оба полотна будут ваши… Вы можете их сжечь или преподнести как открытие и прославиться…

— Что вы будете искать в этом монастыре? — угрюмо глядя на Кортеца, спросил Тараканцев.

— Там погребен боярин Бельский, друг Ивана Грозного… У Джейка есть сведения, что в гроб боярина Бельского положена одна интересная древняя рукопись…

— Византийская антология Агафия, пятый век, — с большой готовностью пояснил Джейк. — Ко мне попал от одного из эмигрантов ее титульный лист…

Он извлек из внутреннего кармана свернутый в трубку пергаментный лист, заправленный в ватманскую бумагу, и передал Тараканцеву. Тот долго и внимательно его разглядывал. Наконец вернул:

— Не думаю, чтобы вы что-либо там нашли. Все ценное вывезено. Остальное учтено и хранится в местном музее.

Кортец засмеялся и, легонько похлопав Тараканцева по плечу, сказал:

— Наша жизнь осмысленна только в том случае, если мы ежедневно отправляемся на охоту за счастьем, Дмитрий Павлович. Почему бы нам, скромным туристам, не поохотиться за счастьем на севере России, в романтическом древнем монастыре?…

— Я уже сказал: вам никто не разрешит заниматься там раскопками, — холодно молвил Тараканцев.

— Мне — нет, а вот этому юноше разрешат, — кивнул на Джейка Кортец.

— Почему вы так думаете? — насмешливо поглядев на Джейка, спросил хозяин дома.

— Джейк! Продемонстрируйте товарищу Тараканцеву свои документы, — коротко приказал Кортец.

Джейк встал, быстро извлек из кармана бумажники протянул Тараканцеву какую-то бумажку. Тот развернул, прочел и ахнул: он держал в руках командировочное удостоверение на бланке своего учреждения, с печатью и за своей подписью. Да, это была его собственная подпись: мелкая, замысловатая, с хитрыми закорючками. В удостоверении сказано было, что научный сотрудник Георгий Иванович Богемский направляется для исследовательской работы туда-то и туда-то…

Тараканцев поправил очки и внимательно поглядел на Джейка:

«Диверсант?… Шпион… А что, если его сцапают?… Нет! Чепуха!.. Легко можно будет установить, что удостоверение сфабриковано…»

Он вернул документ и, криво усмехнувшись, сказал:

— Сразу видно, что вы сын состоятельных родителей.

Джейк скромно промолчал и сел на свое место. Но Кортец весело рассмеялся:

— Его родители были совсем бездетны, Дмитрий Павлович. Пусть им легко будет на том свете…

Тараканцев встал:

— Итак, завтра в это же время я жду вас у себя.

Не рассчитывая на рукопожатие, Кортец поклонился с сияющим лицом:

— Непременно, душа моя. Только я не смогу приехать. Приедет Джейк и привезет пока одно полотно… А потом можно будет посмотреть и второй шедевр…

В комнату ввалилась Лютеция Гавриловна, за нею неуверенно вошла Лирика.

— Как, вы уже уходите? — оживленно спросила мадам.

— К сожалению, нам пора, — сказал Кортец и приложился к мощной руке Лютеции.

То же самое проделал и Джейк.

— Ваш муж стал бы великим человеком, мадам, если бы в Советском Союзе ценили истинный ум, — льстивым тоном произнес Кортец и поцеловал руку Лирики.

Тараканцев остался в комнате, так и не решив, нужно ли ему провожать гостей.

— Ум!.. Великим человеком стал бы!.. — зарычала Лютеция, когда за Кортецом и Джейком захлопнулась дверь. — Ему люди предлагают выгодное дело, суют деньги, а он из себя святого корчит!..

— Лютеция Гавриловна! — истерически завизжал Тараканцев. — Извольте замолчать!

— Мама, оставь, пожалуйста! — окрысилась Лирика.

— Я замолчу, — грозно сказала мадам, — но теперь и вы будете молчать, как жареный судак, Лжедмитрий Павлович… Эти господа вас так зажмут в кулак, что вы и не пикнете…

Провожаемые строгими глазами святых, изображенных на стенах массивных каменных ворот, Тася и Волошин прошли под сводами монастырской надвратной церкви и, остановившись, оглянулись… Стройная, словно парящая в небесной синеве одноглавая церковка напомнила Тасе Царевну Лебедь, чудесную красавицу из сказки Пушкина.

Тася сказала об этом Волошину. Тот быстро согласился, но не удержался от искушения пошутить.

— И этой девушке всего лишь четыреста лет! Я уверен, что так же, как и Царевну Лебедь, ее создал поэт. Да, поэт! — повторил он. — Но обратите внимание, Настенька, своим произведением он явно протестует против «загробных мук» и говорит лишь о вечной жизни.

Тася счастливо засмеялась:

— Как я довольна, что приехала сюда! Я вижу живые чудеса древнего зодчества! Этих поэтов в старину называли «умельцами каменных дел».

Тася и Волошин шли по тенистым аллеям главного монастырского двора.

— Пойдемте во внутренний двор. Я хочу осмотреть ту церквушку, о которой нам вчера вечером рассказывал профессор Стрелецкий, — сказала Тася.

Дворов в монастыре было пять, и их отделяли друг от друга мощные стены и ограды.

— Не понимаю, почему монастырь внутри разгорожен? — спросила Тася.

— А я объясню вам, — сказал Волошин. Он уже свыкся с ролью профессионального гида и, начитавшись в Вологде справочной литературы, охотно давал объяснения своей спутнице. — Дело в том, что мы с вами находимся не только в бывшем монастыре, но и в бывшей крепости. Да, да! Это был крупный военный опорный пункт на севере Московской Руси… Враги не могли углубиться на юг, миновав эту крепость. Здесь стоял сильный гарнизон, который мог мобилизовать население и ударить интервентам в тыл… А взять приступом эту крепость было невозможно… Вы обратили внимание, что стены крепости почти везде окружены озером?… Они так же высоки, как стены Московского Кремля, а башни даже выше и шире кремлевских…

Тася оглянулась и с уважением поглядела на могучие стены и башни монастыря.

— Теперь перейдем к вопросу, заданному мне одним из экскурсантов, — бойко продолжал Волошин. — Зачем столько стен внутри монастыря?… А затем, что, если во время осады крепости враги ворвутся в какой-либо один монастырский двор, им придется штурмовать стены остальных дворов…