Ричард удержался от усмешки. Если девяностолетний миллиардер пытается купить себе новую жизнь, это теперь называется «радеть прогрессу человечества»!

— Мы польщены, — монотонно продолжал Томз, — что он избрал именно нашу фирму, чтобы следить за неуклонным соблюдением своей воли. Здесь, — он поднял пухлый, запечатанный сургучом пакет, — лежат тщательно продуманные и, смею вам заметить, с моей помощью подготовленные инструкции. Прежде чем зачитать их полностью, я хотел бы изложить вам суть в нескольких простых фразах, лишенных нашего юридического крючкотворства.

Содержание инструкций вашего деда сводится к следующему: ученые его медицинских фондов и институтов разработали технику искусственного летаргического сна. Благородный Бернард Хауз решил подвергнуть риску самого себя и лично провести практический эксперимент. Не сомневаюсь, что когда-нибудь человечество по достоинству оценит величие его души.

Ваш дед приказал своим ученым поместить себя в специальную камеру жизнеобеспечения и разбудить в 2020 году. Вас, внука Бернарда Хауза, он назначает управляющим своими делами на период отсутствия. Бумаги, которые я намерен сейчас огласить, излагают все это юридическим языком с соблюдением определенных мер предосторожности, рассчитанных, позвольте сказать откровенно, на то, чтобы интересы Бернарда Хауза к 2020 году никак не пострадали и чтобы, воспрянув от сна, он без помех и каких бы там ни было препятствий сумел бы вновь принять бразды правления.

«Да, яснее не скажешь, — подумал Ричард. — Все продумано до мелочей для того, чтобы я не смог узурпировать власть. Не предупреди меня вовремя Сандерс…»

— Бернард Хауз, достойный гражданин и глубоко порядочный член общества, — нудно гудел Томз, — всю жизнь чтил общественное мнение. Хорошо известно, что свои предприятия он рассматривал как общественное достояние и поэтому всегда охотно информировал о своих планах и замыслах как держателей акций — совладельцев, так и широкую общественность. Исходя из этой принципиальной политики, мистер Хауз распорядился разослать в редакции ведущих газет сообщение о задуманном эксперименте. Нет сомнения, что миллионы читателей во всем мире будут с нетерпением ждать 2020 года и приветствовать возвращение героя, послужившего науке, а следовательно, и им всем…

«Попробовал бы я хоть пальцем пошевельнуть, — снова подумал Ричард, — публика разорвала бы меня на куски. Ну ничего, покажу же я им сейчас».

— Выполняя волю Бернарда Хауза, — со скучной торжественностью бубнил Томз, — мы отправили сообщение в газеты в ту минуту, как вы вошли в этот кабинет. Когда вы — управляющий делами Хауза и его внук — покинете кабинет после нашей беседы, вас с энтузиазмом встретит толпа репортеров, жаждущих подробностей. А сейчас позвольте мне взломать печати и огласить официальные документы.

— Не трудитесь, мистер Томз, — добродушно сказал Ричард, доставая сигареты.

«Теперь придется, пожалуй, перейти на сигары, — ухмыльнулся про себя Хауз. — Или, может, императору больше пойдет трубка от Данхилла? Подумать только, какая чушь лезет в голову в самые серьезные минуты!»

— Простите? — недоуменно поднял брови Томз. Его брат встрепенулся в кресле. Лишь Реймонд Сандерс, стоя за спиной Томза, сохранял спокойствие.

Ричард неторопливо прикурил от настольного «ронсона» и с удовольствием затянулся. Нет, все-таки к сигаретам он привык больше, а для сигар нужны спички, вечно они теряются…

— Мистер Томз, надеюсь, вы обратили внимание, что я в трауре? Мой любимый дед Бернард Хауз, которому я стольким обязан, неожиданно скончался на своем острове в Атлантическом океане и незамедлительно был кремирован согласно письменной инструкции, давно переданной им своему персоналу на случай внезапной смерти. Я прилетел в Нью-Йорк сегодня утром из Испании, где проводил свой отпуск и откуда меня вызвали в связи со смертью деда. — Ричард раскрыл плоский портфель-«дипломат», извлек из него пухлый, запечатанный сургучом пакет и передал его по-прежнему невозмутимому Сандерсу.

— Здесь, — продолжил Ричард, — с удовольствием передразнивая оторопевшего Томза-старшего, — лежит тщательно продуманное и, смею заметить, с моей помощью составленное завещание, которое мой предусмотрительный дед Бернард Хауз передал вашей фирме на хранение еще пять лет назад, будучи в здравом уме и твердой памяти. Не так ли, мистер Сандерс?

— Что?! — выдохнул Томз.

— Совершенно верно, — прогудел младший совладелец. — Вы, мистер Томз, показали мне этот пакет сегодня утром, достав его на моих глазах из сейфа, и поручили пригласить мистера Ричарда Хауза сюда, чтобы сообщить ему последнюю волю его почившего деда. Поэтому я и позволил себе несколько подредактировать текст сообщения, отправленного по вашему приказанию в газеты, как только мистер Ричард Хауз переступил порог этого кабинета. Боюсь, что мистер Хауз так потрясен смертью своего горячо любимого деда, что вряд ли будет в состоянии отвечать на вопросы репортеров. Щадя его чувства, я предложил бы ему покинуть здание через черный ход и воспользоваться моим автомобилем.

Оба Томза лишились дара речи. Они смотрели вытаращенными глазами то друг на друга, то на Сандерса, то на Ричарда Хауза.

— Мистер Томз, — обернулся Ричард к почтенному юристу, продолжая передразнивать его. — Прежде чем вы вскроете печать и зачтете мне завещание моего деда полностью, я хотел бы изложить вам его суть в нескольких простых фразах, лишенных вашего юридического крючкотворства. Старый альтруист умер, упокой, господи, его бессмертную благородную душу, и все оставил мне. Пакета же, которым вы только что размахивали перед моим носом, вообще никогда не существовало в природе. И выбирайте: либо вы и ваш братец будете работать на меня, либо я с удовольствием сделаю с вами то, что более полусотни лет назад мой дед сделал с вашим предшественником, Джонатаном Кэрби, когда тот имел неосторожность стать ему поперек дороги.

Старый Томз прекрасно знал подробности событий, развернувшихся в 1944 году, когда Джон Дигги впервые почти что за четверть века службы Хаузу осмелился проявить прыть. Старый Томз сохранил об этих событиях весьма живые воспоминания, поскольку принимал в них самое непосредственное участие.

Поначалу многие знакомые почтенного мистера Кэрби удивлялись странным отношениям, сложившимся между солидным юристом, независимым и богатым техасцем, к тому же одним из вождей могущественного в те годы ку-клукс-клана, и вдвое младшим его годами подростком. Но Кэрби старательно исполнял свою роль юридического консультанта при Хаузе без права решающего голоса, которого, впрочем, среди слуг Хауза никто не имел. Обучать Хауза законам он так и не смог. Да и ни к чему они были Хаузу, эти самые законы, нищий он, что ли! Но вот манипулировать ими Кэрби его научил. Нюансы Кэрби всегда улаживал сам, за что и получал недурное вознаграждение.

Хауз быстро богател, жалованье так же быстро росло, и деньги держали Кэрби куда прочнее шантажа, да сгубила его самая что ни на есть вульгарная жадность. Теперь, считал он, настала его очередь прикидывать, сколько содрать с Хауза за документы, лежащие в абонированном Кэрби сейфе швейцарского банка. Десять миллионов? Пятнадцать? Сто? Сколько отвалит Хауз за подробно документированный отчет о сделке, заключенной им через третьи страны и десятые руки? В результате этой аферы гитлеровское военное командование получило огромную партию нефти и марганца.

Американским промышленникам заниматься подобным бизнесом с врагом не запрещалось. Возбранялось только попадаться на нем. Момент же для Кэрби выдался особенно благоприятный.

Даже деньги и связи не помогли бы Хаузу уйти от электрического стула, попади на страницы газет достоверные документы, изобличающие его. Ведь он был человеком, поставившим горючее для немецких танков, чуть не опрокинувших англо-американские войска в Арденнах.

Кэрби все рассчитал и предусмотрел, кроме одного. Он сгорел дотла вместе со снятым им домиком на берегу Женевского озера за день до того, как намеревался отправить к Хаузу курьера с письмом.