– В чем дело, миссис Нейлор? Вы утверждаете, будто вас ограбили? Я всегда говорил, что рано или поздно это с вами случится, раз вы живете тут одна. Когда это произошло?

– Вчера! У меня украли часы моего мужа! Он ругает меня, говорит, что я забочусь только о своих вещах, а его – теряю! Что мне делать?

– Ну, самое главное – сообщить мне, так как я констебль. Сейчас я поднимусь к вам.

Шагнув назад, он подпрыгнул, уцепился руками за подоконник и подтянулся.

– Доброе утро, сэр, – поздоровался констебль, впервые заметив Хамфри.

– Это правда или ее очередной припадок безумия?

– И то и другое, – ответил раздосадованный Хамфри. Он предпочел рассказать все как было, прежде чем старуха наговорит невесть что.

– А я подумал, что ее и в самом деле ограбили. Говорят, у нее тут припрятана тысяча фунтов. Однажды ночью кто-нибудь вломится к ней в дом, а может, и ее саму заодно прикончит.

– Констебль усмехнулся без особого сочувствия.

– Ну, если так, мне тут нечего делать.

– Однако привычка во все вмешиваться не позволила ему уйти, и он повернулся к миссис Нейлор:

– Не поднимайте шума из-за ерунды. Ваши часы в целости и сохранности у доктора Шедболта, и он принесет их вам. Понятно?

– Я хочу получить их дотемна. Не желаю, чтобы Генри снова кричал на меня ночью. Да и самой мне нужно знать, сколько времени.

– Вы получите их во второй половине дня, миссис Нейлор, обещаю вам.

Старуха слегка успокоилась.

– Ну вот все и улажено, – промолвил констебль таким тоном, будто он один разрешил сложнейшую проблему.

Простившись с Хамфри, он перелез через подоконник и спрыгнул на дорогу.

– Закройте окно! – завопила миссис Нейлор. Когда Хамфри не без труда закрыл и запер окно, она вспомнила о часах.

– Обязательно принесите их дотемна, слышите?

Хамфри повторил свое обещание и вышел из дома, охваченный волнением и сгорая от стыда. В тот момент он представлял себе только два возможных выхода из положения, и оба внушали ему отвращение. Можно было одолжить у доктора Коппарда двадцать четыре шиллинга или отнести ожерелье в магазин и попросить вернуть деньги. Разумеется, продавец может отказать, и все кончится очередным конфузом. А если попросить взаймы у доктора Коппарда, то старик непременно свяжет это с Летти. После четырех лет, в течение которых Хамфри удавалось сохранять финансовую независимость, не требовалось большой проницательности, чтобы догадаться о причине внезапной перемены.

Все утро Хамфри мучительно пытался сделать выбор между продавцом и доктором Коппардом. Он уже склонился было к первому варианту и ощущал сожаление, что не сможет сделать Летти такой прекрасный подарок, когда внезапно вспомнил о Планте Дрисколле. Не то чтобы занять у него деньги слишком легко, особенно после отказа Хамфри от гонорара за медицинские услуги, но, если сделать это удастся, Летти получит ожерелье, а доктор Коппард не станет брюзжать попусту. Чем дальше Хамфри обдумывал этот вариант, тем более предпочтительным он ему казался.

Хамфри не знал, где живет Плант и кто он такой. Осторожные расспросы неожиданно появившегося пациента позволили ему сделать вывод, что он, очевидно, единственный человек в городе, кто ничего не знает о Дрисколле. То же самое сказал ему и старый Даффл, склонившись над своей ступкой и пестиком:

– Неужели вы ничего не знаете о Дрисколле? Впрочем у старого доктора свои лошади. Так вот, Дрисколл держит конюшню у дороги на Форнем за развилкой.

Дела у него идут скверно – людям незачем тащиться целую милю, чтобы нанять лошадь. Тем не менее Дрисколл на житье не жалуется и даже разводит лошадей. А почему вы спрашиваете?

Хамфри ожидал этого вопроса и заранее приготовил ответ:

– Я подумывал нанять лошадь, чтобы съездить домой на Рождество, и кто-то сказал мне, будто у Дрисколла лошади дешевле, чем у Хьюитта. А я никогда о нем не слышал. Благодарю вас. Пожалуй, я обращусь к нему.

– Сомневаюсь, что лошади у него дешевле. Никогда об этом не слыхал. Хотя, возможно, они лучше, чем у Хьюитта. Наверное, тот, с кем вы говорили, имел в виду именно это.

У развилки начиналась высокая стена с массивными коваными воротами. Они были заперты, а через ажурные переплетения виднелась заросшая травой дорожка, едва отличимая от окаймлявшей ее лужайки. В некотором отдалении от дорожки находились еще одни ворота, на сей раз открытые. Они выходили во двор, окруженный конюшнями. За ними возвышалась задняя неокрашенная стена дома; на окнах отсутствовали занавески, ни одна из многочисленных труб не дымилась. Хамфри миновал ворота и вылез из двуколки. Место казалось абсолютно нежилым. Обнаружив заднюю дверь, Хамфри дернул шнур звонка. Некоторое время ничего не происходило, и Хамфри подумал, что если бы он срочно нуждался в лошади, то подобный прием не побудил бы его обратиться к Дрисколлу снова. Упав духом, он сунул руку в карман, где лежал подарок для Летти, все еще в магазинной обертке. Зимние дни были коротки, и если Дрисколла нет дома, то остается только поспешить в магазин и обменять подарок Летти на жалкие двадцать четыре шиллинга. Хамфри не осмеливался задержаться с возвращением часов миссис Нейлор до темноты. Она поднимет шум на всю улицу, и дело окончится скандалом и позором. Доктор Коппард никогда не простил бы ученику столь непрофессионального поведения.

Хамфри еще раз дернул шнур и уже собирался уйти, когда дверь открылась и на пороге появился человек, к которому он пришел. Волосы Плант зачесал назад, а поверх рубашки на плечи набросил халат. Раненая рука все еще держалась на перевязи, сделанной Хамфри и выглядевшей теперь весьма неопрятно. Лицо Планта было сонным и весьма неприветливым, и Хамфри пожалел, что дверь не осталась закрытой. Возможно, с продавцом было бы гораздо легче иметь дело.

Но выражение лица Планта тотчас же изменилось, как только он узнал Хамфри. На нем отразилось радостное удивление.

– Хэлло! Вы как раз тот парень, которого я хотел бы видеть. Входите. Правда, в доме беспорядок, но я живу один, а с этим… – он указал на свое перевязанное запястье, – сами понимаете…

– Это не профессиональный визит, – сообщил Хамфри, не желая, чтобы его неверно поняли. – Я пришел просить вас кое о чем.

Лицо Планта Дрисколла затуманилось. Хамфри вспомнил о мертвеце с изрезанными руками и о своих подозрениях.

– Об очень большой услуге, – добавил он.

– Тогда мы квиты. Я тоже хочу попросить вас об услуге. Не поможете ли вы мне переодеть рубашку?

– Конечно. Вас беспокоит запястье? Вы должны были послать за мной. Летти знает, где меня найти.

– О, запястье в полном порядке. Но я не решаюсь снять повязку – боюсь потревожить чертову рану, а в связи с этим не могу ни надеть куртку, ни снять рубашку. Бог с ней, с курткой, но грязное белье я ненавижу больше всего на свете. А вы?

Хамфри осознал, что на подобные вещи никогда не обращал особого внимания. Всю жизнь он менял рубашки в определенный день, а их состояние не имело для него никакого значения. Чувство, которое собеседник вложил в слово «ненавижу», смутило Хамфри, и он твердо решил уделять в будущем большее внимание одежде.

– Дело в том, – сказал Хамфри, – что я прошу одолжить мне двадцать четыре шиллинга. Если вы не можете или не хотите этого сделать, я поспешу назад в город и постараюсь раздобыть деньги где-нибудь еще. А если можете, то я обещаю вернуть долг сразу же после Рождества… И конечно же я помогу вам переодеться. Извините, что побеспокоил вас, мне бы не хотелось, чтобы вы думали, будто моя просьба как-то связана с тем, что я сделал для вас в тот вечер. Просто я здесь мало кого знаю, а мне срочно нужны двадцать четыре шиллинга.

– Разумеется, приятель, вы можете взять столько, сколько хотите. Помимо того, чем я вам обязан, я бы заплатил вдвое за возможность сменить рубашку. Не смотрите на меня с таким недоверием. Попробовали бы вы носить четыре дня грязную рубашку! Вот…