Все это время он скрывался неподалеку – жил в задней комнате пансиона в конце улицы Черного Братца, откуда до «Приюта лебедушек» было меньше мили. Жил, можно сказать, у всех на виду; однако друзья и сторонники окружили его убежище такой непроницаемой тайной, что нищая братия сумела пронюхать о нем лишь через месяц с лишним. И все же они его выследили. Ясным морозным зимним утром завершение поисков увенчалось появлением нищего с запиской от кавалера во Мерея, которую попрошайка готов был вручить по выплате обещанного вознаграждения.

Стук в стенку шкафа вывел Элистэ из состояния дремоты. Она вздрогнула и села в постели. Спавшая рядом Аврелия, напротив, натянула на голову одеяло и скорчилась, как испуганный заяц. Кэрт проснулась и встала с пола. Но Цераленн, которая поднялась ни свет ни заря и была полностью одета – или она еще не ложилась? – поспешила к дверце, отперла засов, раздвинула стенку шкафа и впустила взволнованного Брева Кенубля. Ликование, с каким мальчик выпалил свою новость, не оставило у Цераленн и тени сомнения. Она не дрогнув тут же отсчитала и вручила ему сто рекко банкнотами; при виде такой кучи денег глаза у парнишки стали круглыми. Он исчез, не успела Элистэ и рта раскрыть.

– А где доказательства? – запоздало возразила она. – Мадам, как вы могли отдать деньги, не убедившись, что нас не обманывают?

– Я не желаю из-за них пререкаться, – отрезала Цераленн, неизменно относившаяся к деньгам расчетливо и в то же время пренебрежительно.

Элистэ хотела пожать плечами, но удержалась, встала и с грехом пополам оделась, ибо Кэрт прислуживала Аврелии. Не успели девушки облачиться в платья, как Брев принес записку.

– Несомненно, почерк Мерея. – Цераленн распечатала маленький белый конверт и принялась не спеша читать, а девушки, сбившись в кучку, заглядывали ей через плечо.

– Обрати внимание, внучка, – твои страхи оказались пустыми. Как я и предполагала, с кавалером все в порядке. Он предлагает встретиться нынче в полночь у Южной Арки за Набережным рынком, откуда он проведет нас к подземному ходу. Выбравшись из Шеррина, мы доедем дилижансом до Аренна, откуда отплывем в Стрелл. По всей видимости, конец нашим бедам близок.

Неужели?! Элистэ не могла в это поверить. Ей хотелось перечитывать записку снова и снова, подержать в руках, чтобы убедиться – это не сон. Кэрт тоже не очень-то верила, зачарованно уставясь в послание, которого по безграмотности не могла прочитать. Одна лишь Аврелия воспринимала все как должное. Она отошла в сторонку, прошептала что-то на ухо юному Бреву, и тот, кивнув в знак согласия, вскоре удалился, но Элистэ этого даже не заметила. Бегство! Она упивалась мыслью о близкой свободе, и только через четверть часа опьянение уступило место трезвым расчетам. Им нужно приготовиться в путь, собрать вещи, попрощаться с теми, кто оказал им столь щедрое гостеприимство, и…

И, собственно, все. Впереди зиял пустой и томительно долгий день – длинная вереница часов между ранним утром и полночью. Казалось, им никогда не будет конца, и этим радостный день не отличался от всех предыдущих.

«Недолго осталось терпеть. Мы выбираемся на волю».

На Элистэ разом накатило возбуждение. Она ощутила внезапный прилив жизненной силы, только не знала, к чему ее приложить. Сборы заняли всего несколько минут. Правда, оставалась последняя важная проблема – Принц во Пух, но песика предстояло упрятать в саквояж перед самым уходом. В остальном от них ничего больше не требовалось. А времени было всего половина девятого утра; обычно она просыпалась через несколько часов, но теперь о сне нечего и думать. В Элистэ ключом била энергия, которой, знала она, хватит до ночи.

Самый долгий день. Самый долгий из всех, разбухший от скуки, – пустая болтовня, нудная игра в «Погибель», вышивание без души. Всего один раз Элистэ забыла о времени, когда в четвертом часу какая-то безжалостная сила, которую она не могла одолеть, подняла ее и погнала к оконцу, выходящему на улицу Клико. Наитие не обмануло ее: внизу как раз провозили осужденных; сегодня повозок было тоже семь. Как всегда, она не смогла отвернуться и простояла там, пока кортеж не скрылся из виду.

«В самый, самый последний раз».

И вновь потянулись постылые часы. Тени внизу едва заметно удлинились, снег на крышах слегка порозовел, а небо чуть-чуть посерело. И вот уже не осталось сомнений: солнце наконец и вправду садится, улицу потихоньку окутывают сумерки, а «Приют лебедушек» заканчивает на сегодня торговлю. До полуночи все еще далеко, но теперь они хоть немного развеются, как обычно, спустившись на кухню.

Последняя трапеза с семьей кондитера. Баранина, тушенная с травами, хлеб, красное вино. Мастер Кенубль и его жена вели себя оживленней обычного, видимо, чтобы скрыть смущение. Мальчики шумели, задавали вопросы, были возбуждены приобщением к тайне и опечалены расставанием с Принцем во Пухом. Элистэ вдруг поняла, что полюбила Кенублей: она будет по ним скучать и тревожиться о них.

После ужина ребят, отправили спать. Они попрощались с гостями и обменялись сдержанными рукопожатиями, ибо парнишки Кенубль ни в жизнь бы не стерпели поцелуев. Однако на глазах у юного Тьера блеснула слезинка-другая, когда он прощался с Принцем во Пухом:

– Не забывайте кормить малыша!

А Брев еще раз посоветовал:

– Запомни, Листе. Коли схватят – коленом в пах, кулаком по сопатке!

Мальчики ушли, мадам Кенубль удалилась следом.

Мастер Кенубль вызвался составить гостям компанию до половины двенадцатого, когда они предполагали отбыть. Он снесет вниз их багаж, проверит, не бродит ли рядом патруль, а потом наймет и подгонит фиакр. Эти любезности, утверждал мастер Кенубль, он оказывает им исключительно ради собственного удовольствия, причем говорил он это с такой убежденностью, что Элистэ нисколько не усомнилась в его искренности. Во времена своего пребывания в Бевиэре она ни за что не поверила бы в подобный альтруизм и подняла бы его на смех, как тогда было модно. «Самоотверженность – всего лишь высшая и совершенная степень непомерного самолюбия», – процитировала бы она во Ренаша. Погиб, погиб… Теперь она не имела права так думать.