В вечерних сумерках, примерно за полчаса до закрытия ворот, в славный город Оверте въехал всадник на гнедой в белых «чулках» и с белыми боками кобыле.

Кобыла была справная, с длинной гривой и лоснящейся от доброго корма шерстью, и неблагородный пегий окрас лишь подчеркивал очевидный любому лошаднику покладистый нрав. Иное дело ее хозяин. Сильные руки, разворот плеч и уверенная посадка выдавали человека, привычного к оружию и сражениям, светлые глаза глядели пристально и цепко. Такой на боевом жеребце разъезжать бы должен, смирная кобыла ему не к лицу.

Стражникам у ворот он назвался менестрелем.

— Сдается мне, — проворчал старший караула, — ты такой же менестрель, как я бургомистрова дочка. Лютня-то где?

— Украли, — мрачно ответил всадник. — Так могу спеть, если хочешь.

— Да уж ты, я чую, споешь, — караульный махнул рукой. — Надолго в город?

— Тебе что за печаль?

— О таких типах, как ты, я должен докладывать.

— Ненадолго. День, два… может, три.

— Едешь куда?

Губы «менестреля» искривила улыбка, такая же неприятная, как взгляд.

— Ты ж мне на медяк ломаный не веришь! Ну скажу я — в столицу. Или в Азельдор. Или вовсе — по святым местам. И что? Дорог много.

— Много, — согласился стражник. — Откуда, тоже не скажешь?

Всадник равнодушно пожал плечами:

— Почему же. След, он проверяется. Еду от барона Лотарского.

Караульный заметно смягчился: барон был для Оверте добрым соседом, и его имя служило неплохой рекомендацией.

— Ладно, проезжай и не балуй. Да не вздумай в "Колесе и бочке" остановиться!

— Что так? — светлоглазый придержал кобылу.

— Ну, если любишь разбавленное пиво…

— Понял, — ухмыльнулся «менестрель». — Спасибо.

Подковы неторопливо зацокали по выложенной камнем мостовой. Караульный, прищурясь, смотрел вслед, пока всадник не свернул в проулок. Бросил с ноткой одобрения:

— "Менестрель", ишь ты! Нахал.

Выглянул из ворот: дорога, сколько хватало глаз, была пуста. И, зевнув в кулак, махнул страже:

— Закрывай, ребята!

Между тем непохожий на менестреля всадник петлял по извилистым улочкам Оверте. Он проехал мимо квартала оружейников, даже вечером чадного и громкого, мимо "Колеса и бочки" с ее разбавленным пивом и драчливыми посетителями, мимо храма, рыночных рядов, магистрата и спешился у дверей "Королевского стремени" — заведения респектабельного, дорогого и спокойного. Кинул поводья кобылы парнишке-конюху и толкнул тяжелую дверь.

По вечернему времени зал был полон. Здесь собиралась публика под стать вывеске: гильдейские старшины и городские советники, купцы, маги, прикормленные магистратом писцы и поверенные, — говоря короче, не абы кто, а люди, отягощенные бременем власти, состояния либо учености. Менестрель без лютни, но с внешностью заядлого рубаки выглядел среди них не менее странно, чем на своей смирной пегой кобылке. Однако, как верно заметил старший караула у ворот, нынешний гость славного города Оверте отличался изрядным нахальством. Ни слишком пристальные взгляды, ни откровенно недовольный шепоток за спиной его не смутили; ловко пробравшись к стойке, он повертел под носом хозяина серебрушкой азельдорской чеканки и спросил пожрать и комнату.

Деньги остаются деньгами в любых руках; ужин был предоставлен незамедлительно, хотя хозяин и не преминул повторить вопрос стражника: на какой именно срок намерен уважаемый господин задержаться в городе?

— Поглядим, — буркнул в ответ нахал. Совершенно правильно переведя это как "не твое собачье дело", трактирщик отправил служанку приготовить гостю комнату и оставил его наедине с печеным гусем.

Впрочем, следует отдать тому должное: вел он себя тихо-смирно, пышный зад подавальщицы, ловко сгрузившей на стол перед опасным гостем миску с кашей и кусками оного гуся, кружку с пивом и хлеб, остался в неприкосновенности, а серебрушка была честной, новенькой и необрезанной. Поэтому почтенный трактирщик ограничился короткой молитвой Великому отцу, покровителю странников и гостеприимцев, смысл которой сводился к банальному "пусть все будет хорошо", и вернулся к обычному для себя душевному покою.

Постепенно неподобающий заведению гость перестал притягивать взгляды завсегдатаев, и в "Королевском стремени" возобновились привычные для вечернего времени беседы: о видах на урожай, ожидаемых к осени ценах, налогах, дорогах и прочих вещах, от которых напрямую зависят как власть, так и состояние.

Гость, жадно уничтожив ужин, спросил еще пива. Но напиваться не стал: сидел себе, тянул неторопливо, по глоточку, всем своим видом выражая "устал, отдыхаю, никого не трогаю", а разговоры стекали в его уши, как талые ручейки по весне — сами, без малейших усилий с его стороны. Впрочем, ничего особо интересного «менестрель» так и не услышал: заботы, волновавшие нынче верхушку славного города Оверте, не назвал бы предосудительными даже самый пристрастный судья.

Простыни в "Королевском стремени" отличались чистотой, служанки неназойливостью, а окна и двери — крепкими запорами, и путешественник имел все основания предвкушать спокойный сон. И все же среди ночи его разбудило ощущение опасности, иглой пронзившее сердце. В комнате стояла та прозрачная тишина, в которой легко слышен даже шорох лапок пробежавшей мыши; и ничто, кроме быстрого дыхания пробудившегося человека, не нарушало ее сейчас. Постоялец затеплил свечу, оглядел номер. Проверил дверь, окно. Все было спокойно, вот только сердце стучало как бешеное.

"Менестрель" выругался сквозь зубы, грязно и затейливо. Звук собственного голоса разбил тишину и — в какой-то мере — страх.

— Спи! — сказал он себе. Но вместо того, чтобы вновь завернуться в одеяло и выбросить из головы мешающие отдыху глупости, принялся одеваться.

Ночь уже повернула к рассвету. Самый сонный час: время воров, темных колдунов и нечисти, время для удачной разведки и подлых штурмов, время самого тяжелого и опасного караула.

Одевшись и вооружившись, «менестрель» почувствовал себя лучше. Страх ушел, но тревога не отступала.

— Да что ж это со мной?!

Рука шарила по груди, словно пытаясь защитить обнаженное сердце. До странности пусто и холодно было там, и пустота подсказала ответ: что-то стряслось с девчонкой из замка Лотаров, которой он подарил амулет, как там ее — Сьюз? Ну, друг Марти, сказал себе «менестрель», раз уж ты разбрасываешься святыми амулетами ради ясных глаз деревенских красоток, не жалуйся, когда потом не спится! Слишком долго он жил рядом с твоим сердцем, многолетняя связь не разорвется за день или два, вот и получай теперь весточки о чужих неприятностях.

Марти попытался рассмеяться, но смех прозвучал хрипло и лживо. Да, все дело в амулете: его защиту проверили на прочность, и… Что «и», оставалось только гадать. Лишь одно не вызывало сомнений: амулет исправно защищает новую хозяйку.

Надо было остаться, с досадой подумал Марти. Безумная вылазка… хоть бы Анегард вернулся цел! Сейчас только гибели наследника Лотаров не хватало для полного счастья.

Но, думая так, он слышал в собственных мыслях ложь. Оставаться в замке Лотаров было нельзя, идти на вылазку с отрядом Анегарда — тем более. У баронов Лотарских свои дела, у него — свои. Спасибо им, конечно, за коня и за деньги — маска нищего бродяги не самая лучшая для того, кому не нужны неприятности в пути, — но по нынешним временам эта помощь весит немного. Да и расплатился он по совести: предупреждение о том, что сосед набирает наемников, стоит не меньше. Лотары с Ренхавенами не в дружбе…

Семью днями раньше, когда Марти подъезжал к замку его милости Ульфара Ренхавенского, лютня висела на положенном месте у седла, а уздечку гнедого меринка украшали бронзовые подвески-бубенчики, исконно менестрельский оберег. Лютня всегда его слушалась, и голосом боги не обделили; Ульфарова дочка едва не сомлела от любовных баллад, все просила: спой еще, менестрель! В конце концов барон, зыркнув недобро, отправил гостя во двор, развлечь слуг и гарнизон. А гостю, по чести говоря, того и надо было: слуги разговорчивей господ, а на охрану всегда полезно поглядеть вблизи. Не в первый раз молодой «менестрель» осматривался в замке, который предстояло вскоре брать штурмом, и знал, куда смотреть и о чем словно невзначай спросить. Здесь, правда, готовились не к штурму, а к походу, но разница небольшая. Марти перебирал струны, скользя рассеянным взглядом по лицам слушателей: вот эти, верно, еще вчера коровам хвосты крутили, зато рядом — волки битые-недобитые, вкус крови знают не только из песен менестрельских. "Мой клинок не затупится, мне Старуха не приснится, и любая мне девица даст, что захочу…" — подхватывают, гогочут развязно, тянут к себе служанок, а те и не противятся. И ведь мало их, волков-то. По всему видать, Ульфар их десятниками нанял, над своими селянскими командовать. Что ж, зубы наточить любому увальню можно, было бы желание. "Губы милки слаще меда, мы вернемся из похода…"