Кроме того, вокруг мужчины обычно толпилось три круга поклонниц, так что обзор ему закрывал порядочный слой силикона.

Было и хорошее освещение в прессе. Последний тур «NothingbutTrouble» побил все рекорды, а баллада, которую Шейн посвятил Делэни, выиграла «Грэмми» как песня года. Еще ребята получили номинацию «Альбом года», «Лучшее рок-исполнение года» и практически каждую категорию, к которой имели отношение. Но что действительно сделало их самой горячей группой на планете, так это широко разрекламированный роман между Шейном и Делэни.

Главное — что все было подлинным.

Само собой, влюбленные голубки только выставили выходки коллег по группе Шейна в еще более невыгодном свете. Лэндон редко фотографировался без великолепной женщины — или трех, накинутых на него.

И единственное, что удерживало меня от рвотных позывов при просмотре сайтов и таблоидов со сплетнями — это вера в то, что у меня есть любимый, с кем я проведу остаток своей жизни.

Я начала привыкать.

Я была счастлива.

Вранье. Очевидно, Адам не был счастлив. И, может быть, правда в том, что я просто смирилась, и точка.

С громоподобной дробью Лэндон начинал свой сет. В течение следующих полутора часов я очаровано наблюдала и слушала.

Лэндона. Шейна. Джетта и Дакса. Свет и спецэффекты. Музыку в целом.

Выступление «NothingbutTrouble».

Впервые за многие годы я позволила себе потеряться в их исполнении. Позволила себе наслаждаться видом Лэндона там, где он сиял ярче всего — на сцене. Это казалось незаконным, неприличным. Просто позволить себе эту маленькую тайную слабость, не проходя сквозь окно времени, получая удовольствие от шоу, как еще один безликий поклонник среди тысяч, и не вспоминать о том, кем он когда-то для меня был.

Конечно, я была не просто еще одним лицом в толпе. Я стояла в закулисье. И Лэндон хорошо знал мое лицо. Я рисковала, оставаясь здесь.

В течение нескольких лет я была осторожна, очень осторожна. Всегда держалась вне поля зрения, когда от меня требовалось десантироваться на орбиту Лэндона. Сопротивлялась притяжению, которое он на меня оказывал. Тяге, которой он все еще меня примагничивает.

Может, дело в текиле. Или я почувствовала себя безрассудной после недавнего предательства Адама. Но я не сдвинулась с места все шоу, пока оно не закончилось.

Сигнализируя Делэни, что отправляюсь в дамскую комнату, я поспешила спрятаться.

Но вот незадача — небольшое пространство было переполнено женщинами, обдумывающими, какого участника группы сегодня соблазнить. Теперь, когда Шейна определенно похитили, осталось только три холостяка. Имя Лэндона звучало словно он — трофей, который нужно выиграть. Но я на своей шкуре убедилась — этот мужчина не был призом.

В голове пульсировало от стресса и вспышек. Я показала свой пропуск скучающему охраннику, стоящему перед первой попавшейся дверью. Он шагнул в сторону, не сказав ни слова, и я бросилась на потрепанный диван, который видал дни и получше.

Через несколько минут я огляделась вокруг, сожалея, что не поинтересовалась у вышибалы, чья это гримерка. Поскольку сегодня был разовый концерт для благотворительного фонда, созданного Шейном в прошлом году в честь своего погибшего лучшего друга детства, в комнате отсутствовали какие-либо личные вещи. Практически у меня было семьдесят пять процентов на то, что она не принадлежала Лэндону.

Постанывая, я помассировала виски, пытаясь понизить пульс до скорости, которая не заставляла бы меня ощущать, что мое сердце вот-вот разорвет ребра.

Бесполезно. Я находилась слишком близко к Лэндону, чтобы иметь что-то наподобие нормальности.

Намереваясь отправиться в гараж и послать Делэни сообщение из лимузина, я потянулась к дверной ручке, но дверь распахнулась с другой стороны. Последним человеком на Земле, которого я хотела лицезреть.

На секунду мое сердце перестало биться, а затем стало подпрыгивать галопом, разгоняя застоявшуюся кровь по венам.

Наблюдать за Лэндоном Коксом на сцене на расстоянии десяти метров — плохо. Но здесь, сейчас, стоя так близко, что можно коснуться, я была потрясена силой его присутствия.

Мои глаза оценивали все еще без рубашки и потного после интенсивного выступления Лэндона, его пульсирующие мышцы, поднимающийся покрытый чернилами торс, широкие плечи, идеальный V-образный выступ, образовывающий указывающую на юг стрелу.

Жизненная сила просачивалась из каждой поры.

Мой взгляд неумолимо устремился вверх. Светлые влажные волосы были в беспорядке, а слабый след щетины затемнял скульптурную линию челюсти. Даже самому талантливому художнику потребовалась бы целая жизнь, чтобы сотворить такое же прекрасное, симметричное лицо.

Лэндон Кокс был воплощением фантазий.

Я представляла этот момент десятки — нет, сотни раз. Но теперь, когда произошла наша с Лэндоном встреча наедине в комнате после стольких лет, я оказалась к этому не готова.

В мгновение ока выражение лица Лэндона дрогнуло. Его брови, на три оттенка темнее, чем волосы, сдвинулись, образуя бороздку. Глаза, как раскаленные угли, прожигали меня.

Словно один мой вид причинял ему боль.

Я оторвала взгляд от его лица, уронив его на чернила, покрывающие грудь Лэндона и простирающиеся на его руки. Рот наполнился слюной просто от просмотра этого. Я хотела бы скользнуть языком по каждой татуировке, по каждой черточке, завитушке и взмаху. Интересно, изменился ли вкус Лэндона спустя шесть лет?

Но с тошнотворной четкостью я вспомнила, что у меня есть лишь сожаление. Сожаление — это все, что осталось от того, чем мы когда-либо были.

Лэндон

В одну минуту я пытался решить, какой цыпочке позволю отсосать мне в гримерке, а в следующую... в следующую мне снесло крышу.

Застигнутый врасплох, я был способен только пялиться.

Пайпер Гастингс.

Шок пронзил меня, пока сердце колотилось о ребра.

Практически на голову ниже меня, со светлыми, спадающими на плечи волосами Пайпер сияла, словно солнце. Бездонные голубые глаза, которые я не видел годами, — если не брать во внимание бесчисленные ночи, когда они преследовали меня во снах, — передавали за считанные секунды весь спектр эмоций, от удивления до ужаса. Скрестив руки на груди, она сделала рефлекторный шаг назад,.

Мне пришлось довольно-таки сильно постараться, чтобы не сократить расстояние между нами. Засунув руки в карманы, чтобы хоть как-то противостоять зуду и не пропустить сквозь пальцы волосы Пайпер, обернув золотые нити в кулаки и напав на ее губы.

— Пайпер... Давненько не виделись. — Судя по враждебности, прицепившейся к ней словно тень, я не сомневался, что она скорее откусит мне язык, чем поцелует в ответ. — Тебе понравилось шоу?

Одно ее плечо приподнялось в пренебрежительном жесте.

— Твои поклонники казались довольными.

Я хмыкнул, поняв намек, — Пайпер не одна из них.

— Мы стремимся всем угодить.

Периметр синего цвета, обернутый вокруг ее зрачков, осветлился, мигая мне в предупреждающем сигнале.

— Уверена, ты особо старателен.

Это все равно что размахивать красной тряпкой перед быком. Искра внутри нее — это точно не гребаное равнодушие. Доказательство того, что она все еще чувствовала что-то ко мне, разожгло надежду в груди, вызвав гортанный хрип.

— Давным-давно я радовал тебя.

Пайпер сделала еще один шаг назад.

— Давным-давно? Наверное, тебе стоит воздержаться от сказочных сравнений. Ты не Принц Очаровательный, Лэндон.

Конечно, она была права. Я таким никогда не был. И никогда не хотел таким быть. Я рано стал непробиваемым, и единственный, кто когда-либо забирался глубоко мне под кожу — женщина передо мной.

— Вообще-то, — начал я, вытягивая руки по сторонам, — разве ты не слышала? Я, блять, легенда.

Она лишь удостоила меня ледяным взглядом.

— Ты долбаный засранец.

Один уголок моих губ изогнулся. Огонь и лед — это моя Пиппа.

— Такое тоже есть.

Ее гнев растаял с моим ответом. Выражение ее лица смягчилось, сменившись небольшим изгибом губ на пути к полноценной улыбке. Мягкий смех вырвался из нее, легкий, сладкий, прекраснее любой музыки, которую я когда-либо писал.

Чертовски заразный.

Неудержимый хохот сотрясал воздух между нами. Смех до слез высосал все напряжение из комнаты. И порыв, который временно удалось подавить, восстал из мертвых с удвоенной силой. Я обхватил рукой узкую талию Пайпер, притянув ее к своей груди. Зажав в крепкие объятия.

Энергия от нашего контакта побежала по моим рукам, распространяясь по каждой вене, по каждому нерву. Я устремил глаза вниз, чтобы насладиться видом ее прекрасного лица.

Атмосфера сменилась, мы держались друг за друга по причинам, не имеющим ничего общего с самолюбием или гневом, или всем, что связано с похотью.

Огонь и лед.

Жара и холод.

Любовь и ненависть.

Наши глаза встретились, смех превратился в настороженную, напряженную тишину. Пайпер хныкнула — нервный, отчаянный звук, который я хотел проглотить. Освободить ее своим языком от исходящих от нее, словно пар от моря, сомнений. Поглотить ее явное сопротивление и разоблачить вожделение, наполняющее ее сладкий центр.

Пайпер выгнулась от меня, как будто ее голова пыталась приказать остальному телу отступить, но сообщение не дошло до получателя — ее ноги так и не сдвинулись. Мои руки бродили по ее бокам, останавливаясь на заднице, чтобы плотнее прижать к телу и продемонстрировать доказательство моей заинтересованности.

Мы подходим друг другу. В совершенстве.

Даже после стольких лет.

Пайпер тоже это почувствовала?

Если нет, то я запросто это докажу.

Я продвинул Пайпер на несколько шагов назад, пока она не уперлась в подлокотник дивана.

— Я… Мы не должны, — выдохнула она.

— Да. Должны, — еще одно рычание, первобытное и собственническое, поднялось внутри меня, когда я приподнял ее. Длинные ноги обвились вокруг моих бедер, прижавшись именно там, где мне это было действительно необходимо. — Мы определенно должны.