Характерно, что Екатерина II не захотела пойти по пути дальнейшего раскручивания дела: вызова свидетелей, очных ставок и прочего. Первый допрос Н.И.Новикова у С.И.Шешковского состоялся 3 июня 1792 года. К 14 июля дело было закончено и соответствующий указ, по свидетельству А.В.Храповицкого [613], лежал на столе у императрицы. 1 августа 1792 года он был, наконец, подписан.
Поскольку в нашей литературе утвердилось ошибочная, как мы полагаем, точка зрения, что "Новиков пострадал очень сильно конечно не за масонство"
[614], а за какие-то другие проступки, стоит остановиться на обвинениях, которыми было обставлено его осуждение. Первым пунктом здесь, как это ни странно, значится именно масонство, которое было обвинено Екатериной II в организации "тайных сборищ" со своими "храмами, престолами и жертвенниками". "Ужасные, - констатирует Екатерина II, - совершались там клятвы с целованием креста и Евангелия, которыми обязывались и обманщики и обманутые вечной верностью и повиновением ордену Злато-розового креста с тем, чтобы никому не открывать тайны ордена". Вторым пунктом обвинения значится подчиненный характер московских масонов "чертогу Брауншвейгскому мимо законной и Богом учрежденной власти". Третьим - "тайные переписки по масонской линии с принцем Гессен-Кассельским и с прусским министром Вельнером". Четвертый пункт обвинения заключается в том, что московские масоны "употребляли разные способы хотя вообще к уловлению в свою секту известной по их бумагам особы (то есть Павла Петровича - Б.В.). В сем уловлении, так и в упомянутой переписке Новиков сам признал себя преступником", - констатирует обвинение. Пятый пункт обвинял масонов в издании "непозволительных, развращенных, противных закону православному книг" и заведении тайной типографии.
Шестой и последний пункт содержал обвинения в практике насаждения в ордене непозволительных с православной точки зрения масонских ритуалов и обрядов [615].
То, что обвинение масонов в "уловлении в свою секту" Павла Петровича было выставлено Екатериной II не первым, а четвертым пунктом, понятно, так как очевидно, что императрица явно не хотела привлекать к нему излишнего внимания. Но вот что интересно: все шесть пунктов прямо направлены исключительно против масонства, представляя собой, по сути дела, суровый обвинительный акт против ордена. Поэтому и заявления ряда исследователей вроде того, что Н.И.Новиков был осужден-де "не за масонство" всерьез принимать, видимо, не стоит. Но подробнее об этом чуть позже. Пока же отметим, что приговор, единолично вынесенный императрицей по делу Н.И.Новикова, был суров и вполне под стать выдвинутым против него обвинениям: "Впрочем, хотя Новиков и не открыл еще сокровенных своих замыслов, но вышеупомянутые обнаруженные и собственно им признанные преступления столь важны, что по силе законов тягчайшей и нещадной подвергают его казни. Мы, однако ж, и в сем случае следуя сродному нам человеколюбию и оставляя ему время на принесение в своих злодействах покаяния, освободили его от оной и повелели запереть его на пятнадцать лет в Шлиссельбургскую крепость" [616].
Печальную участь Николая Ивановича разделили его ученик врач Михаил Багрянский, пользовавший его в крепости, и безымянный его крепостной слуга [617].
Обыски в лавках и магазинах Н.И.Новикова в Москве, а также в его доме в селе Авдотьино позволили обнаружить здесь целые залежи нераспроданных книг прошлых лет - 36 тысяч экземпляров, напечатанных после 1786 года.
Более половины из них - 18656 экземпляров было сожжено уже в ноябре 1793 года [618]. "Князь Александр Александрович, - писала Екатерина А.А.Прозоровскому в Москву 11 февраля 1793 года, - по поданному от Вас представлению повелеваем: 1) хранящиеся в конторе Синодальной забранные в деревне Новикова и в лавках три тысячи запрещенных книг и вновь секретно напечатанных до трех же тысяч предать огню все без изъятия, не внося и к нам экземпляров; 2) равным образом по внимательном разборе и рассмотрении двух иностранных библиотек, находящихся в одном из домов Новикова, вредных в оных все истребить, а из полезных богословские отдать в Заиконоспасскую академию; прочие же в университет" [619].
Во исполнение указа Московский университет отобрал для своей библиотеки 5194 книги, Духовная академия - 1964 [620].
Остальные были уничтожены, причем помимо ноябрьской 1793 года акции известны еще два случая сожжения книг - 20 апреля и 15 июля 1794 года [621].
Что же касается имущества Н.И.Новикова (дома, книги, аптеки, имения), то оно было пущено на уплату его 700-тысячного долга, точнее 753537 рублей [622].
Жестоко поплатились за свою причастность к этой истории и молодые пансионеры ордена М.И.Невзоров и В.Я.Колокольников, которых допрашивали так усердно, что оба они оказались вскоре в психиатрическом отделении Обуховской больницы.
В.Я.Колокольников здесь же вскоре и умер. М.И.Невзоров же, признанный как повредившийся умом, задержался здесь на целых шесть лет, пока его не вызволил отсюда в 1798 году "в рассуждении выздоровления его" Павел I [623].
Но "киты" московского масонства отделались, как это ни странно, только легким испугом. Самое любопытное здесь - это то, что приказ о допросе сообщников, как говорится в указе императрицы от 1 августа 1792 года, А.А.Прозоровский получил уже после осуждения Н.И.Новикова. Отсюда можно заключить, что допросы эти были чистой проформой, так как, независимо от характера полученных признаний, но обязательно "после истинного раскаяния допрашиваемых" И.В.Лопухина, Н.Н.Трубецкого и И.П.Тургенева Прозоровскому предписывалось объявить им о проявлении государыней милости: "из единого человеколюбия освобождая их от заслуженного ими жестокого наказания, повелеваем им отправиться в отдаленные от столиц деревни их и там иметь пребывание" [624].
"В приведенных словах указа, - комментировал его А.И.Незеленов, поражает нас удивительное несоответствие наказания с возводимой на Трубецкого, Лопухина и Тургенева виной и странная уверенность императрицы, что из их ответов Прозоровский непременно усмотрит истинное их раскаяние" [625].
Странно в этой истории, однако, совсем другое: не то, что допросить, но и арестовать В.И.Баженова, Н.Н.Трубецкого и других масонов следовало, конечно, одновременно с Н.И.Новиковым, однако сделано этого не было, что конечно же далеко не случайно.
Хотя гнев императрицы, как мы знаем, был направлен не на одного только Н.И.Новикова, а против всех московских масонов, слишком уж ворошить это осиное гнездо Екатерина II почему-то не захотела. Не в последнюю очередь, надо думать, из-за прикосновенности к нему своего сына и наследника Павла Петровича и близких к нему лиц.
После формальных допросов Н.Н.Трубецкой и И.П.Тургенев были высланы в свои деревни: первый - в село Никитовку под Воронежем, второй - в село Тургенево Симбирской губернии [626]. И.В.Лопухин же, после ознакомления Екатерины II с его ответами на опросные пункты, и вовсе был оставлен в Москве. Милости этой Иван Владимирович, по его собственному признанию, удостоился благодаря тому впечатлению, которое сумел произвести на императрицу его опус. "Государыню, - писал он, - тронули мои ответы до слез, как я слышал от Василия Степановича Попова, который читал их перед нею, тоже в слезах" [627]. "Государыня! - писал здесь И.В.Лопухин, - Я не злодей. Мать Отечества! Я один из вернейших твоих подданных и сынов его. Мать моя! Я исполнен нежнейшей к тебе любовью.
Никогда мысль одна против тебя не обращается в душе моей ... Твой верный по гроб подданный И.Лопухин" [628].
Что касается других масонов, то "в подозрении" у императрицы оказался лишь лишенный ее милости близкий к Павлу Петровичу князь Н.В.Репнин. Прочие же: куратор Московского университета М.М.Херасков, О.А.Поздеев, князь Ю.В.Долгорукий, князь А.А.Черкасский, Р.Ф.Степанов, князь К.Н.Енгалычев оказались в этой истории как бы вообще в стороне. "Я не понимаю конца сего дела ..., - писал в этой связи князь А.А.Прозоровский С.И.Шешковскому из Москвы, - как ближайшие его (Н.И.Новикова - Б.В.) сообщники, если он преступник, то и те преступники"