Подняли на борт их прямо в лодке. Таня думала, что придется лезть по чему-то вроде веревочной лестницы, и заранее готовилась к тому, что бойцы будут пялиться на ее голый зад, хихикать и причмокивать. Но ничего такого не случилось. Их подняли, приделав к лодке канаты, и через пять минут Таня и Валентина уже стояли перед человеком в форме – щеголеватым, выглаженным и вычищенным, как офицер с какой-нибудь картинки, изображающей морской парад. Он что-то сказал по английски, увидел, что девушки его не поняли (они помотали головой, словами: «Русские мы! Русские!»), и тогда поманил рукой, зашагав вдоль правого борта.

Вообще-то Таня кое-что уцепила – офицер сказал, что им нужно пройти в каюту, что их сейчас туда сопроводят. Но почему-то не захотела раскрывать этот секрет. Пусть думают, что они ни бельмеса не понимают по-английски. Так спокойнее.

Каюта запиралась снаружи, у нее не было даже ручки для открывания дверей, из чего Таня сделала вывод, что скорее всего это и не каюта, а что-то вроде изолятора – то ли для больных, то ли для заключенных. Валентина тоже это поняла, практически сразу:

– Это КПЗ, точно! – она деловито осмотрелась по сторонам – Унитаз, две кровати. Точно, подружка, нас с тобой в КПЗ закрыли. И скоро придет следак. Вот так вот! Щас начнут нас «колоть»!

Но пришел не следак, а совсем молодой матросик с подносом в руках. На подносе стояли глубокие чашки с чем-то вкусно пахнущим – каким-то густым супом, тарелка с кусочками хлеба, намазанными маслом, и две большие кружки, из которых шел пар.

Между кроватями имелся столик – ну в точности, как в купе поезда, на него матросик и поставил свой поднос, изо всех сил стараясь не смотреть на обнаженные выше колен ноги девушек, расположившихся на грубых суконных одеялах, как у себя дома.

Таня сама удивлялась – почему же она не боится? Чужой корабль, толпы чужих мужиков. Они с Валькой то ли пленницы, то ли спасенные – под подозрением в чем-то. А ей вот на все плевать! Есть хочется. Спать хочется. Накрыться одеялом – и спать, желательно сутки, не меньше. Но все-таки, вначале – поесть.

Они – урча, как дикие кошки и едва не постанывая от наслаждения влили в себя содержимое чашек, набили животы хлебом-маслом (нашлись еще и контейнеры с джемом, очень кстати!) и оставив на столике грязную посуду, растянулись на одеялах. Глаза закрывались, спать хотелось просто до безумия.

Раздеваться не стали. Нижнего белья нет, а спать совсем голышом в незнакомом месте не хотелось. Платье, конечно, помнется – да и черт бы с ним. Новое купит.

Через пять минут они уже спали, сопя и причмокивая во сне, как младенцы.

Во сколько их разбудили, сколько они спали – Таня понять не смогла. Но только проснулась она от прикосновения к своей руке, лежащей поверх одеяла:

– Проснитесь! Девушки, проснитесь!

Мужчина говорил по-русски так чисто, так хорошо, что у Тани екнуло сердце:

– Вы русский, да? Русский? Из консульства?

– Нет – улыбнулся мужчина, и Таня невольно отметила, что улыбка у него очень приятна. Достаточно молодой, лет тридцать, кареглазый и черноволосый, он смахивал на южанина, какого-нибудь армянина, или грузина. Только вот нос был греческим – прямым, и не таким большим, как у кавказцев.

– Я меня отец русский – снова усмехнулся мужчина – Мое имя…Георгиос.

Мужчина слегка замешкался, называя свое имя, и Таня поняла – врет. А зачем тебе врать, если не задумал что-то нехорошее? Так что Таня предельно насторожилась, и приготовилась к нелегкому разговору. И не ошиблась.

– Итак, девушки, кто вы, и куда вы шли на этом баркасе? Как на нем оказались, и где хозяин баркаса? А еще – что за лужа органического происхождения, что находится на корме? Кто это? Или что это?

Таня вдруг усмехнулась – вот сейчас бы взять, и выложить все, что на самом деле с ними произошло! Рассказать о суккубах, инкубах, об Острове, о всемогущей корпорации, которая лечит сильных мира сего. Обо всем том, что случилось с ними за последний месяц. Но только инстинкт самосохранения говорил: «Не вздумай! Боже упаси! Будь осторожна!»

А Таня привыкла доверять своим инстинктам, а потому – начала «лепить горбатого», как это называли у них на улице Колхозной. Врать, если проще, стараясь делать это как можно более убедительно.

– Тань! Тань, ты спишь?

– Сплю! Отстань!

– Не спишь ведь! Слышала, стукнуло?

– И чо?

– Чо-чо…через плечо! Мы к причалу подошли! То есть не мы, а эта поганая железка! Корабль, то есть!

– И чо?

– Заладила! Не понимаешь, что ли? Свалить отсюда можем! Вот чо!

Валентина соскочила с кровати и заходила из угла в угол по каюте, освещенной тусклым светом маленькой негасимой лампы на потолке. Платья на ней не было, одни узкие трусики.

У Тани и того меньше – свои трусы она зачем-то бросила исцеленному ей пациенту. Зачем? Сама не знала. «На память». Тщеславие? А в постели лежать в платье как-то не очень хорошо. Нет, не то чтобы это было как-то там бескультурно – плевать на культуру! Платье жалко. Да и если придется на самом деле бежать – не хочется ходить в мятом платье, как какой-нибудь бомжихе. Стремно!

– И как ты это предлагаешь сделать? – Таня скептически посмотрела на дверь – Тут сталь везде, хрен откроешь. Даже если обернешься в зверя.

– Я сейчас постучу в дверь, кто-нибудь придет. Обязательно придет! А ты его заколдуешь. Сделаешь своим рабом. И он выведет нас наружу! С корабля! А там мы уже отправимся к твоему олигарху, ты и его жахнешь, и все будет зашибись!

– Валь, а если заметят, что он нас выводит…ну – этот человек с корабля?

– Пусть только дверь откроет, а там уже посмотрим! Война план покажет! Кто так сказал? Я сказала! Готовься! Платье надень на всякий пожарный случай. Не голышом же по коридору идти. Кстати, все забываю спросить – а где твои трусы?

Таня даже голову не повернула. Какое Валькино дело, где Танины трусы? За своими пускай смотрит!

Быстро натянула на себя платье, села на кровать – приготовилась. Кто сейчас придет? Георгий, или кто-то другой?

Георгий показался ей очень опасным человеком. Он кивал, улыбался, переспрашивал, и видно было, что не верит мужчина ни одному Таниному слову. Валька – та вообще отказалась с ним разговаривать, сказала: «Подруга все точно рассказывает, подтверждаю! Отстань!». И он отстал.

Не моргнув глазом, выслушал Танину фантастическую историю, задавая побочные, совершенно незначительные на Танин взгляд вопросы, и так же тихо, как и пришел, просочился за стальную запертую дверь «каюты». Не поверил, само собой. Да и как поверишь в эту чушь? И вообще, было странное ощущение того, что Георгий знал, кто они такие, и откуда взялись. Таня не могла понять, с чего ей вдруг такое подумалось, но ощущение ее не оставляло, и укрепилось после того, как Валентина опять исполнила свой номер: загробно-спокойным голосом сообщила: «Они знают, что мы здесь. Нужно уходить. Нужно спасаться». И вот как после такого отказаться от мысли о побеге?

От кого спасаться? Тут уж сомнений не было никаких. Если их найдут конкуренты корпорации – что будет? Вряд ли что-то хорошее. Или на цепь посадят, как собаку, и работать заставят, или попросту убьют. Чтобы не рисковать. Так что лучше быть отсюда подальше.

Валентина начала стучать, встав к двери спиной. Ее пятка монотонно била в стальную пластину, издавая такой грохот, что Таня с неудовольствием подумала о том, что на эдакое безобразие, скорее всего, сбежится весь корабль.

Однако «сбежался» всего лишь паренек, тот самый, что приносил им ужин. Он осторожно заглянул в каюту, и только собрался что-то сказать, глядя на девушек масляными от похоти глазками, как Таня выпустила в него мощный заряд Зова, такой мощный, что сама потом и пожалела – не рассчитала свои силы. Пожалела не потому, что теперь этот парнишка обречен до конца жизни мечтать только лишь о том, чтобы подобно преданной собаке валяться у ее ног, нет. Затрата энергии. Сколько еще ей предстоит выпустить зарядов Зова, сколько энергии потратить – одному богу известно. А вот накопить эту энергию – будет совсем не легко. Убивать? Отдаваться какому-нибудь бомжу для того, чтобы выкачать из него жизнь? Отвратительно!