Все трое были одеты в плотные свободные бриджи, ниспадающие складками на высокие, тщательно подогнанные рубахи богатых темных расцветок. Гвин и Кольрин носили толстые простеганные шерстью плащи, а Леррис — короткий свободный шерстяной жакет с капюшоном. У всех троих имелись короткие рукавицы, ножи на поясе и маленькие ножики в кармашках на верхней части башмаков. У Гвина также был меч, хотя на время поездки он был приторочен к крупу лошади. У всех волосы были ровно обрезаны над ушами, и все владели богатым набором драгоценностей и амулетов. Они выглядели грубо, ярко, по-варварски. Баррон, ощущая свои насквозь цивилизованные одежды, волосы и выправку, почувствовал странный испуг.

Черт побери, к этому я не был готов!

Сначала они ехали вымощенными улицами меж толпящихся домов и лавок Старого Города, затем вдоль более широких каменных улиц, где дорога стала легче, между высокими домами, стоящими в садах и высокими башнями. Наконец дорогу сменила утоптанная трава, всадники повернули в сторону длинной низкой ограды и въехали сквозь деревянные и каменные заборы в некое огороженное пространство красноватой вытоптанной земли, где несколько десятков незнакомо одетых людей занимались своими делами: грузили и разгружали животных, седлали их, варили пищу на кострах, умывались, плескались в деревянных корытах и несли корзины корма и воды своим животным. Было очень холодно и неуютно, и Баррон был очень рад встать, наконец, под укрытие низкой каменной стены, где ему позволили слезть с лошади и передать ее по кивку Кольрина грубо одетому человеку, пришедшему-, чтобы увести ее.

Он прошел меж Гвином и Леррисом, Кольрин остался приглядывать за животными, в защищенном от ветра стенами и крышей убежище. Леррис сказал: Вы не привыкли к езде, отдохните пока мы приготовим ужин. И нет ли у вас подходящей для верховой езды одежды? Я могу принести вашу сумку — лучше будет надеть ее сейчас.

Хотя Баррон знал, что юноша старается быть заботливым, при упоминании об этом он ощутил раздражение.

— Сожалею, но вся одежда, которую я взял с собой — на мне.

— В таком случае вам лучше пройти со мной, — сказал Леррис и вновь вывел его из-под крыши через противоположный конец длинной изгороди. Головы поворачивались им вслед, кто-то громко выкрикнул что-то, и люди громко засмеялись. Он услышал слово «терранар» — это не требовало перевода. Леррис повернулся и твердо сказал: — Чайрет. На мгновение возникло молчание, а после пролился поток тихих слов и бормотание. После этих слов все как-то почтительно отодвинулись от них. Наконец они прошли в магазин или лавку в основном торговавшую глиняными кувшинами, низкосортным стеклом и множеством свободной одежды, разложенной на корзинах и сундуках. Леррис твердо произнес:

— Вы не сможете ехать по горам в том одеянии, что на вас. Я не хочу сказать ничего оскорбительного, но… это невозможно.

— Мне не было дано указаний…

— Послушайте, друг мой, — Леррис использовал дарковерские «комии», — вы понятия не имеете о том, насколько это холодно — путешествовать по горам, в особенности в предгорьях. Ваша одежда может быть теплой, — он коснулся складки легкой синтетики, — но только в помещении. Хеллеры — самая кость Земли. А ехать в этих штуках — значит стереть себе ноги, не говоря уже о…

Баррон, сильно смущенный, вынужден был сказать безразлично: — Я не могу этого оплатить.

Леррис глубоко вздохнул:

— Мой приемный отец поручил мне снабдить вас всем, что вам необходимо, мистер Баррон. — Баррон был удивлен манерой обращения — дарковерцы не используют ни титулов, ни фамилий, — но, впридачу, Леррис говорил на превосходном земном, и он был удивлен, не был ли юноша профессиональным переводчиком.

— А кто ваш отец?

— Вальмир Альтон, совет Комина, — коротко произнес Леррис. Даже Баррон слышал о Комине — касте наследных правителей Дарковера, и это заставило его замолчать. Если Комин имеет к этому хоть какое-то отношение и хочет, чтобы он носил дарковерскую одежду, спорить не имеет смысла.

После короткой, но оживленной торговли, в которой Баррон, неплохо знавший дарковерский (но не из интереса, а скорее по причине врожденной склонности к языкам) понял очень немногое, Леррис произнес:

— Я надеюсь, это подойдет. Я знаю, вы не любите ярких расцветок, я сам такой же, — и он протянул Баррону стопку одежды, в основном темной, напоминающей льняное полотно, и плотный шерстяной жакет, похожий на тот, который носил сам. — Скакать в плаще неудобно, если, конечно, вы не родились в нем… — и там же лежала пара высоких ботинок.

— Ботинки лучше примерить, — предложил он. Баррон наклонился и скинул сандалии. Продавец хихикнул и сказал что-то — Баррон не уловил, что именно — o его сандалиях, на что Леррис резко ответил: — Чайрет — гость Правителя Альтона!

Торговец сглотнул, пробормотал несколько фраз извинения и умолк. Ботинки сидели словно сшитые специально для него и, несмотря на непривычное ощущение вдоль икр и лодыжек, Баррон был вынужден признать, что они удобные.

Леррис подхватил сандалии и сунул их Баррону в карман.

— Если хотите, можете носить их в помещении.

Прежде чем Баррон успел ответить, странная слабость охватила его.

Он стоял в сводчатом зале, освещенном только мерцающим светом факелов, запахом жаренного мяса и странной кислой вони, пугавшей и нагонявшей тошноту. Он ухватился за кольцо в стене, но его там не оказалось, да и самой стены тоже не было. Он снова стоял на ветру в пасмурном мраке огороженного лагеря, кипа одежды валялась у его ног.

Юный Леррис смотрел на него удивленно и испуганно.

— Вы плохо себя чувствуете, Баррон? Вы выглядите немного странно.

Баррон покачал головой и довольный, что можно скрыть лицо, наклонился над одеждой. Он ощутил облегчение, когда Леррис оставил его в здании, и он смог опуститься на пол и дрожа привалить к стене.

Снова это! Он свихнулся? Если бы причиной была его работа, то сейчас, вдалеке от диспетчерского пульта, все кончилось бы. И все же, пусть и недолгое, видение на этот раз было более ярким, чем раньше. Передернувшись, он закрыл глаза и постарался ни о чем не думать, пока Кольрин не позвал его, подойдя к открытой стене здания.

Двое или трое человек в грубых темных одеждах двигались у огня. Кольрин не представил их. Повинуясь жесту, Баррон присоединился к Гвину и Леррису у корыта для умывания. Начало темнеть, поднимался ледяной вечерний ветер. Баррон непроизвольно задрожал и с вожделением представил себе шерстяной жакет, но дождался своей очереди и вымыл лицо и руки тщательней чем обычно. Он не хотел, чтобы землян считали грязнулями — да и пачкает верховая езда сильней, чем нажатие кнопок и наблюдение за сообщениями. Вода была обжигающе холодной.

Они расселись вокруг огня и пробормотав какую-то короткую формулу, Гвин начал раздавать еду. Баррон принял предложенную тарелку с какой-то сладкой разваренной крупой, покрытой слоем кислого соуса и большим ломтем мяса, и маленький сосуд с густой горько-сладкой жидкостью, сильно напоминающей шоколад. Все было вкусно, хотя с мясом справиться было непросто, остальные резали его ножами на кусочки не толще папиросной бумаги, оно было просолено и как-то высушено и очень напоминало кожаную подметку. Баррон извлек пачку сигарет и закурил, втянув дым. Это было чудесно.

Гвин хмуро посмотрел на него и вполголоса бросил Кольрину: — Сначала сандалии, теперь это… — он посмотрел на Баррона с откровенной неприязнью. И задал какой-то вопрос, в котором Баррон сумел уловить лишь незнакомое слово. Леррис оторвал взгляд от тарелки, увидел сигарету, покачал головой и произнес «чайрет» тоже неодобрительно, но обращаясь к Гвину, а затем поднялся и сел рядом с Барроном.

— На вашем месте я бы не курил, — произнес он. — Я знаю, что это ваш обычай, но для мужчин областей это оскорбление.

— Что он сказал?

Леррис нахмурился.

— Попросту говоря, он спросил… не женщина ли вы. Это отчасти эти проклятые сандалии, а отчасти — ну, как я сказал, мужчины здесь не курят. Только женщины.