Ну, дела! Кажется, Емец расчувствовался. Уж не слезу ли он втихаря пускает? Да-а-а… Кстати, любопытная была история с этой тревогой.

Как-то раз, примерно, через полгода моей службы, поднимают всю роту по тревоге. Точнее, не совсем по тревоге, а по сигналу «занять боевые посты». Этот сигнал, по той информации, что говорили нам офицеры, может быть как боевой тревогой, так и учебной. Понимай, как знаешь. Я воспринял его как настоящую тревогу, войну. Тем более что режиссер спектакля, Емец, постарался на славу: НДБС выдал оружие и куда-то делся, сержант, замкомвзвода, имитировал сердечный приступ, от погрузочной площадки боеголовок и караульного помещения шла активная стрельба из автоматов. Жуть!

Стоят два десятка солдатиков с автоматами, но без патронов, сержант валяется на снегу и стонет, офицеров рядом нет, вдали — стрельба. Стоят солдаты и ничего не делают. Я бы покомандовал, но рядовой. А в куче есть ефрейтор, на полгода большего призыва, несколько «дедов». Кто же меня, салагу, будет слушать? Даже не пытался. Просто начал двигаться сам. Короткими перебежками, от дерева к дереву. Деревья у нас знатные: метров под пятнадцать высотой, в обхвате сантиметров под семьдесят. Такое и «калаш» не пробьет. Может, «крупняк» только. Но их не было слышно. Добрался до поста, охраняющего погрузочную площадку. Трупов нет, стрельбы — уже нет, пытаюсь окликнуть часового. Он закрыт изнутри в железобетонной коробке. По уставу, часовому не положено разговаривать с посторонними. Но мы — все свои, а он не отвечает. Вот тебе и раз. Выходит, его убили или сильно ранили? Значит, тревога настоящая?! Дальше двигаться от дерева к дереву не рискнул. Пополз по водоотводной канаве. Она доверху заполнена снегом, но снег — не пуля, не умру. Путь предстоял немалый: метров триста. Труднее всего для нервов дался бросок от одной канавы в другую через дорогу. Фух! Пронесло. Дополз до караулки, обполз ее сзади, со стороны уборной. Там у нас был участок в «колючке», где удобно было пролазить. Мы иногда опустошали уборную ведрами в дальнюю яму, этот кусок забора распутывали, а гвоздями уже не прибивали. И сигнализации на том участке нет. Мало ли что… За несколько секунд сделал большую дыру, пролез, пробежался вдоль стены, пробрался за пулезащитный щит. Он закрывает дверь в караулку. Дверь была закрыта, но дальше уже всё просто: давлю на кнопку звонка. Надеюсь, караулку не «взяли»? Фух! Свои, открывает ефрейтор Рашук. Мама дорогая! С десяток наших офицеров, весь караул поднят «в ружье». Но настроение у всех спокойное. Значит, тревога была учебная, а я так напрягался. Да-а-а, зря. Рубан, наш заместитель командира части по боевой части, спрашивает: «Рядовой Корибут, почему вы оставили взвод и пришли сюда? Доложите обстановку!» Правду говорить нельзя. При опасности у меня «шерсть» на спине становится дыбом, внизу живота встает шар силы и страх заставляет меня идти в сторону опасности, а не от неё. Такое не расскажешь.

— Тащ, полковник, докладываю! НДБС майор Кармышов исчез в районе КПП, сержант Трофимов то ли ранен, то ли сердце схватило. Патроны к автоматам закрыты в броневом ящике, а ключ у Кармышова. Гранаты не выдали. Я решил, что в караулке есть патроны и гранаты, поэтому и пошёл сюда.

— А как вы проникли внутрь периметра? Мы вас не видели.

— «Колючку» возле уборной отогнул.

— Норррмально, — это уже Емец рычит, — какие ещё дыры есть в системе охраны караульного помещения?

Молчу, как партизан. Не буду больше выдавать старшим офицерам военные тайны. Все, кто ходит в караул, а это: лейтенанты, капитаны, старлеи — и так знают, а от старших можно только проблем поиметь. Так что, ничего не скажу о хронически неотжимаемом язычке на защёлке главной калитки — чтоб оператору лишний раз от телевизора не отрываться, эту калитку разводящему не открывать, ничего не скажу о калитке на спортплощадку, которую можно открыть отверткой, монеткой, или любым плоским предметом.

В армии есть солдатские тайны, прапорщицкие, младших офицеров. Может, и ещё какие, но с теми я не сталкивался. Солдаты чужих тайн не выдают, по крайней мере, без веских причин. Эдакая круговая порука. Тем летом, к примеру, Игорь Волошин облил Таракана ведром воды. Таракан — это вечный капитан, Коротков Сергей Петрович. Он носит залихватские усы, поэтому и кличка такая. На крыше караулки он загорал. Наглый «дед» Волошин посмел пошутить. Коротков взял с пирамиды РПК и, в одних трусах, гонял по зоне Волошина. Тому пришлось уходить вообще за территорию зоны через минное поле в лес. Есть там у нас участок охраны, не прикрытый сеткой. Через сетку с 1700 вольт не попрёшь, а на минных полях мины в постоянной боевой готовности не выставляются. Таракана никто не сдал. Умный, но разгильдяй страшный. Видимо поэтому он и будет вечным капитаном. На роту его ни в жисть не поставят, а взводному больше капитана не дадут. Точнее, Коротков числится командиром расчёта. Но у ракетчиков это приравнивается к взводу. Офицеры, кстати, также соблюдают, со своей стороны, эти негласные договорённости. Самсонов, например, не стал стучать на меня за наглое поведение. Ему ещё со мной в караул заступать не раз, и на КПП я дежурю часто. Кармышов как-то раз поймал меня в спортзале, когда я должен был быть в столовке. Мне тогда «впаяли» наряд по кухне, посуду я помыл, делать больше нечего — пошёл в спортзал. Вполне бы мог добавить нарядов — он тогда НДБС-ом был. Но нет, не стал заедаться. И правильно, я нашёл бы способ ответить. А то, что я рядовой, а он майор — это дело второе.

— Тащ, ппковник, остальные из взвода охраны идут, открывать? — Это Рашук удачно прервал допрос Емца.

— Открывай.

Наши затаскивают Трофимова. Симулянт несчастный.

— Сержант Трофимов!

— Я!

— Приказываю выздороветь!

— Есть! — Трофимов встал с пола, отряхнул снег с рукава и бойко начал командовать.

— Взвод, стройся! Рр-няйсь! Сирр-на!

Дальше — неинтересно. Разбор ошибок, действий каждого. Отметили мою инициативу, но даже благодарности по службе не объявили. Эх! Не догадался выломать дверь на посту N1! Тогда забрал бы у «убитого» Азылханова патроны… Размечтался, ага. Меня же дверь бы ремонтировать и заставили.

С тех пор Емец ещё более укрепился в особом ко мне отношении. Поэтому решил начать формировать команду единомышленников с подполковника Емца, нашего начштаба.

Конец ноября 1987-го.

Прошло пару дней, Емец, товарищ дотошный, ничего не забыл. «Доверяй, но проверяй», — решил устроить занятие по рукопашному бою. Подход был, как всегда у Емца, основательный. Каптёрщик выдал всем рабочую одежду, так как на улице была слякоть. Но Емец не стал упрощать мне жизнь. Никаких спортзалов — на улицу! Сегодня ночью шёл дождь, земля раскисла, температура противная — около нуля. Вывели на плац. Емец даёт команду: «Работайте прямо здесь».

— Тащ ппковник, есть другое предложение. Я сейчас покувыркаюсь на асфальте, чтоб вы убедились, что это не проблема для меня. А ребят жалко, они так падать не умеют. А жалеть во время боя будет некогда. Они побьются. А потом перейдём на футбольное поле, а?

— Нормально, кувыркайтесь, рядовой Корибут.

— Есть!

Кувыркаюсь. Сначала у меня на ушу была практика. В первом будущем, после армии, я «заразился» гонконговскими боевиками и ходил с 90-го по 92-й на ушу. Одна из школ, которые давал Саныч, была школа маленькой обезьяны. В ней очень много нижней работы. Два дня в неделю мы регулярно занимались в жёстком зале: обычном спортзале какой-то школы. Деревянный пол — это, конечно, не асфальт, но и не маты. Не сразу, но мы научились не зарабатывать синяки на спине. А потом мне ещё кусок Рогдаевых навыков достался. Там тоже было несколько любопытных моментов. Поэтому на асфальте мне удалось показать высший пилотаж. Реально, все рты раскрыли. Кувырки и перекаты из низких позиций, из высоких, переходы снизу вверх и сверху вниз, иногда обозначаю удары. Иногда — это потому что не это демонстрирую.