—  Пока что фокус не удался, — буркнул я. — Попробуйте еще разок.

Колдунья метнула в меня взгляд, наверняка снискавший бы одобрение нашего каратистского гуру.

Я уж думал, меня сейчас вышвырнут из кресла и из этой квартиры, и приготовился помахать рукой своей сотне баксов — но мадам Матильда еще не закончила представление.

Теперь член ЕАПП зажгла несколько фитилей под названием «Аромат Ганга» и вытащила блестящий шарик на цепочке.

—  Смотри сюда! — она принялась раскачивать шарик перед моим лицом, слишком близко, чтобы от этого можно было словить кайф.

К тому же от всех этих воскурений у меня уже начала болеть голова.

Вот бы посмеялась моя мамуля, если бы узнала, какой дурью я тут занимаюсь! Но ей-то хорошо сейчас в Гамбурге обсуждать проблемы миграции вальдшнепов с немецкими коллегами. А я если и увижу иные берега, то только во сне, прикорнув в уютном кресле потомственной колдуньи. Я очень старался не зевать, но вчера мы допоздна сидели в «Белых ночах» и, похоже, слегка перебрали.

— Говори! — снова возгласила Матильда, продолжая манипуляции с шариком.

— Oh, no, don't go home alone, nobody nows how lonely the road is! — сонно пробормотал я. И чтобы старушка не мучилась зря, тут же перевел: — О нет, не ходи домой в одиночку, никто не знает, как одинока дорога!

Теперь у меня в запасе оставалась всего одна фраза: «She sells seashells on the sea shore, and the shells she sells — are seashells, I am sure!» To бишь — «Она  продает ракушки на морском берегу, и ракушки, которые она продает, — действительно морские ракушки, я в этом уверен».

Мадам Матильда, прервав манипуляции с шариком, с ненавистью уставилась на меня.

Я устало воззрился на нее.

Мне вдруг стало абсолютно по барабану, прогонит она меня немедленно или даст еще подремать в старинном плюшевом кресле.

Но нет, старая гвардия не сдавалась!

Мадам Матильда сняла с полки и водрузила на стол металлическую рамку с укрепленными на ней блестящими пластинками. Член ЕАПП пошаманила над странной штуковиной, и пластинки завертелись вразнобой в завораживающем ритме — одни быстро, другие медленно... На этот раз мне не удалось сдержать зевок.

Валькиной матери легко щеголять прононсом, она закончила курсы переводчиков при французском консульстве... Пусть это было лет пятнадцать назад, но не могло же у нее все выветриться из головы? А после того, как она прикорнула в удобном кресле во время камлания мадам Матильды и увидела сон про свою милую Францию, у нее, видать, всколыхнулось ретивое... Но я не заговорю по-английски ни под гипнозом, ни под наркозом, об этом нечего даже мечтать. Что ж, как заметил Шарапов во всеми любимом сериале, «самое дорогое в жизни — глупость, потому что за нее дороже всего приходится платить». Я еще дешево отделался, потеряв всего сотню долларов и один-единственный вечер.

Теперь я даже не пытался сохранить сосредоточенный вид. Закрыв глаза, я ждал, когда мадам Матильда решит, что уже отработала полученные деньги, и пригласит меня на выход.

Но старушка не унималась. Она начала что-то неразборчиво бормотать, потом раздалось шипение, запахло новой химической дрянью, которая так и не сумела перебить запах мяты, и вдруг раздался заунывный кошачий мяв. Ха, значит, у нее все-таки есть кот! Интересно, какого он цвета? Но не настолько интересно, чтобы открывать глаза.

А чертов кот продолжал протяжно мяукать, все настойчивей и громче, и наконец, судя по звуку, вспрыгнул на стол. Мадам Матильда прервала заклинания, чтобы его шугануть. Оскорбленный котяра взвыл автомобильной сиреной, слетел на пол, прихватив с собой что-то бьющееся... И вдруг решил поточить когти о мою ногу.

Это было уже слишком!

— Пшел, ты!..

Я резко дернул ногой, отбрасывая кота...

И рухнул спиной вперед в шуршащую пустоту.

УРА  ИЛИ КАРАУЛ?

Возмущенный вопль кота все еще отдавался в моих ушах, когда я рухнул на спину, сжимая в руках то, за что пытался ухватиться... Это была сломанная дубовая ветка.

Я лежал под большим деревом, сорванные моим падением листья продолжали сыпаться мне на лицо.

Отбросив ветку, я быстро сел и ошалело огляделся по сторонам.

Ни комнаты, ни мадам Матильды, ни поганого кота!

Меня окружал густой лес, сквозь раскидистые кроны били солнечные лучи, в кустах возились и щебетали птицы. Птичья перекличка да шелест ветра в ветвях — вот все звуки, которые до меня доносились. Мне редко приходилось попадать в лес, где не слышно было ни музыки с ближайшей турбазы, ни гудков электрички, ни людских голосов. Да и приходилось ли вообще?

Дьявольщина, где я?!

Я уже стоял на ногах, стараясь не паниковать. Неужели я зря обвинял Матильду Деркач в шарлатанстве?! Уж не знаю, что там нахимичила эта ведьма, но подобного аттракциона наверняка не увидишь даже в шоу Дэвида Копперфилда. Не говоря о том, чтобы попробовать его на себе...

Справа между кустами прошмыгнула проворная тень, я краем глаза успел заметить огненный мех и длинный хвост. Лисица. Ни разу не видел лис вне зоопарка...

Эту мимолетную мысль неровным галопом догнала другая, и я замер, сжав кулаки.

А вдруг я вообще не в нашем лесу?! Вдруг в результате манипуляций мадам Матильды я отправился прямиком, куда стремился, — в желанные Штаты? Что, если Матильде Деркач удалось заткнуть за пояс того израильского чудодея, Ури Геллера, который хвастал, будто пару раз телепортировал себя на несколько километров? А слабо ему перекинуть такого здоровенного парня, как я, через Атлантический океан?

Несколько мгновений я дико оглядывался по сторонам, взвешивая вероятность такого события, и наконец, решил, что занимаюсь полной ерундой. Сколько бы я ни торчал под дубом, напрягая гудящие мозги, ничего умного я все равно не придумаю. Нужно двигаться, чтобы найти кого-нибудь из местных жителей. Я задам ему наиглупейший из всех возможных вопросов: «Где я?» — и уж в зависимости от ответа буду орать или «Ура!» или «Караул!».

Вытряхнув из волос остатки листьев, я одернул рубашку и решительно двинулся вперед.

Уже через сотню шагов я окончательно убедился, что лес не наш. Тут было слишком чисто. Ни одной бумажки, ни одной пластиковой бутылки — как будто над этой чащей поработали энтузиасты «Гринпис». И я никогда еще не видел таких огромных дубов, такого буйного подлеска, такого множества птиц и зверей. На ветвях стрекотали белки, один раз вдалеке между стволов промелькнула массивная темная зверюга, похожая на кабана, потом я вспугнул из травы большую птицу с ярким оперением... Елки-палки, фазан! Нет, под Питером точно нет таких лесов!

Наконец впереди замаячил просвет, и, продравшись сквозь густой ольховник, я вышел к реке — неширокой и быстрой, шумно мчащейся по камням. Слева, в паре десятков шагов, я заметил перекинутое с берега на берег толстое бревно и решил перейти по нему на ту сторону.

При виде следов топора на стволе на душе у меня полегчало. Этот мост, каким бы он ни был примитивным, явно сделали люди, и к нему подводила узкая тропинка, наверняка тоже протоптанная людьми. Не хотелось бы мне очутиться в какой-нибудь совсем уж дикой местности, имея из жратвы только жевательную резинку в нагрудном кармане рубашки...