И тут невольница быстро разорвала на себе платье, растрепала волосы, исцарапала ногтями лицо и, крича: «На помощь, мусульмане!» — кинулась к шаху, притворившись пораженной в сердце. Она прибежала к месту, предназначенному для жалобщиков, и стала там, проливая слезы скорби и моля о помощи смиренным и покорным голосом:

— О державный царь! О счастливый падишах! — говорила она. — Благодаря тебе павлин справедливости красуется в саду благородства, а *Анка насилия почивает в жилище небытия. Разве подобает, чтобы в годы справедливости и дни твоего правосудия произошло такое насилие? Не дай бог, чтобы твоя благородная душа, источник щедрости и благ, совершила поступок, хоть чем-то достойный осуждения, ибо счастливых царей ни за что не порицают более, чем за совершение подобных поступков. Ведь по мудрому изречению: «Царь — тень Аллаха на земле, к нему да обратятся униженные», — правитель — это счастливая звезда; целуя прах его трона, преклоняются пред ним подданные. Такой правитель всегда с усердием покровительствует рабам великого владыки — да будет мощь его увеличиваться беспрестанно! — всегда обращается с ними хорошо. Такие правители очищают души подданных от ржавчины горя и скорби, и мусульмане благодаря этому пребывают в колыбели покоя и безопасности. А поступки, противоречащие этому, достойны сожаления.

— В чем же заключается насилие? — спросил шах. — Кто совершил грех?

— Когда я повела шахзаде в свои покои, — начала невольница, — я ласково, по-матерински спросила: «О плод падишахского древа! О жемчужина шаханшахской раковины! В чем разгадка твоего молчания? Почему не поет красноречиво попугай твоих речей? Почему соловей твоего языка не рассыпает трели в цветнике слов?». Но получилось похоже на то, как говорят: *«Тысячу раз промолчал, а раз сказал ложь». И он ответил мне: «Причина моего молчания — в неизлечимом недуге и бесконечной разлуке с тобой. Рука любви наложила на мои уста замок молчания и печать безмолвия, ибо «любовь — это то, что запрещает слова и речи». Но вот сегодня шах по счастливой случайности отправил меня в твои покои, а ведь сказано: «Счастье — это счастливая случайность». Да будет тебе известно, что любовь к тебе пронизала все мое существо, пламя страсти к тебе проникло мне в душу и сердце.

«От самой колыбели до сегодняшнего дня я таил в сердце чувство к тебе. Дни и ночи я читаю книгу любви к тебе, запоминаю наизусть стихи и главы священного писания о тебе. Моя душа пленена страстью к тебе, мое сердце клянется в верности тебе. Муки разлуки с тобой велики, радости свидания с тобой неисчислимы:

«О, если бы я знал, что твое жестокое сердце благосклонно допустить меня к единению с тобой, если б я был уверен, что можно достичь *Каабытвоей красоты, то я поверг бы отца во прах мечом или убрал бы его со своего пути ядом и взялся бы десницей страсти за тороки твоего счастья:

— Когда я поняла безудержность этих стремлений, когда услышала этот недозволенный бред, — продолжала невольница, — я решила, что нечистая сила овладела им, что душевная болезнь закралась в него и меланхолия возобладала над его натурой. Ведь ни один благоразумный и благородный человек ни своим разумом, ни характером не приемлет таких недостойных речей и поступков, не сочтет совместимыми ни с положениями *шариата, ни с человечностью, не станет попирать стопой насилия совесть и порядочность, не допустит подобного разврата в гареме падишаха, не навлечет ради удовлетворения похоти и вожделения подобного обвинения на свою честь. Такой человек не станет читать и тем более не начертает сам в своем сердце *сур о захвате власти, *аятов о низложении царя, не возжелает падения государства и гибели падишаха— тени божественного милосердия, украшения благоденствия, средоточия величия, источника облегчения участи всех народов земли, основы процветания четверти всей обитаемой части вселенной, падишаха, совершенное благородство и всеохватывающая справедливость которого начертаны в священном писании воображения и мысли.

Затем невольница, подражая *3улейхе, воскликнула:

— Тот, кто хотел погубить тебя, заслуживает только темницы или же вечных мук!

Услышав эти речи и выслушав ее жалобы, шах пришел в замешательство и удивился. Гневные думы отразились на его благословенном челе. Невольница же, задумав раздуть пламя смуты, умножить волны потока несчастия, наточить меч гнева шаха, продолжала:

— Если бы не мои крики и вопли, упреки и укоры, если бы не власть и величие падишаха, а также страх перед его карой, то он стал бы осквернять мой целомудренный подол и незапятнанное платье, богобоязненную душу и чистое тело, покрытые покрывалом добродетели и порядочности, своей грязью, мерзостью и гнусностью. Меня, самую добродетельную женщину нашего времени, *Марьям этих дней и *Рабиу нашего века, он намеревался раздеть, снять с меня покрывало чести и прикрытие наготы, чтобы достигнуть своей гнусной цели. Я уповаю на справедливость правосудного шаха, я верю, что мои законные обвинения против этого бесстыдника будут учтены, что шах проучит этого наглеца и мерзавца и примерно накажет его за вероломство так, чтобы это послужило хорошим уроком для других бесчестных людей:

Нух сказал о своем сыне Канаане: «О господи, мой сын происходит от меня». Гнев величия и слава могущества падишаха взывали: «О Нух! Поистине он не происходит от тебя. Шип надо вырывать, змею — убивать. Шариат и разум дозволяют отрезать или сжечь для исцеления какую-либо часть человеческого тела, как бы она ни была необходима, если поражена она заразной болезнью (например, оспой, чумой, проказой) или укушена змеей и страдает от боли, чтобы тем самым сохранить другие части тела. Сын для меня равноценен частице тела. Но эта часть поражена заразной болезнью, и ее следует отсечь, коли ради удовлетворения своей похоти он готов погубить мое царство и державу. Ведь сказано: