Вот занесло все-таки. Страхом перехватило горло. Марк чуть добавил газа, выровнял машину. Повернул-таки. Слева теперь возвышался голый очень крутой склон, справа - лес. И на этом склоне Марк сразу заметил пропаханный кем-то след. Прищурился - и разглядел впереди, внизу у дороги что-то черное.

Человек.

Или труп. Во всяком случае, он не двигался.

Это гэйн. Марк стал осторожно тормозить передачей. Остановился в нескольких метрах от лежащего.

Это бывает. Может быть. Мало ли - вышел из Медианы. Бой же был только что. Выполз, раненый, наверное. Или здесь подстрелили… а если здесь где-то - они? Марк остановился. Сдержал заколотившееся сердце. Он не взял с собой оружия, хотя про бой говорили с утра. Больше всего ему хотелось сейчас в кабину - и гнать отсюда. Шендак, он аслен, мирный человек, он ненавидит эту войну долбанную, ну за что это ему? Но не бросать же раненого… если он жив еще, конечно. Марк прислушался - вокруг стояла тягучая, мертвенная тишина. Подошел ближе.

Это была девушка. Даже девочка. Марк сначала увидел лицо - из-под неплотно закрытых век виднелись полоски глазных яблок. Лицо, запрокинутое назад, было чистым и почти таким же белым, как снег. Только губа разбита, и струйка крови сползла на подбородок. В первый миг Марка поразила какая-то неописуемая, невероятная красота этого лица - даже такое, мертвое, оно было прекрасным. Потом он увидел остальное, и снова пришлось преодолеть себя. Марк очень стеснялся этого - но с детства ему становилось плохо при виде крови. Тошнило. Почти до потери сознания. А девушка была искалечена страшно. Куртка пропиталась темной кровью, и даже пахло сырым мясом, как на бойне, рука неестественно изогнута выше локтя, штанина тоже пропитана кровью, а вторая рука… на нее Марк вообще старался не смотреть, там была какая-то черно-серо-белая мешанина. Марк отвернулся и несколько раз глубоко вдохнул. Только не брякнуться в обморок… Господи, ну что за идиотизм? Ведь я мужчина. Ну нельзя же так…

Надо проверить, может быть, она жива. Как там учили в тоорсене? Пульс. Реакция зрачков. Марк нагнулся, стараясь смотреть только на лицо девочки. Руки… нет, руки лучше не трогать. Он нащупал сонную артерию. Господи, до чего у нее нежная кожа. Нежная, шелковистая. Холодная. Под пальцем что-то билось, торопливо и неровно, как сердце пойманного вирика. Она жива, подумал Марк. Жива! Какое счастье…

Довезти бы как-нибудь.

Он старался дышать ртом, запах, конечно, все равно пробивался, и от запаха Марка мутило. Но тащить девочку по земле? Зажмурившись, он подвел руку под бедра, вторую - под лопатки и поднял раненую. Его собственные рукава сразу пропитались влагой. Девочка была не тяжелая, Марк легко донес ее до машины. Устроил на широком сиденье, боком, подложив под ребра одеяло из бардачка и собственную куртку - под голову. Сам вскарабкался в шоферское кресло - его колотило, руки мелко дрожали. Он приоткрыл окно, чтобы справиться с тошнотой, лучше уж холод. Повернул зажигание. Тронул машину и повел осторожно, временами поглядывая на девушку. Она не приходила в себя.

Марк сначала был рад уже тому, что девочку разрешили положить на каталку, одну из каталок, на которых лежали раненые, вдоль полутемного коридора, у обеих стен. А врачи все были заняты, и только медсестры и медбратья бегали по коридору, подходя то к одной, то к другой каталке… И стоял сплошной, непрерывный стон - большинству уже вкололи что-то, но несколько человек стонали не переставая, Марку казалось, что у него сейчас лопнут виски, или он заорет, как ненормальный… И запах. Он уже почти привык к этому запаху. Казалось, что он в аду. Казалось, что это не кончится никогда. Но он представить не мог - уйти и оставить девочку здесь, одну - у них и руки до нее не дойдут, и она умрет. Он то и дело нащупывал на шее пульс, сердце билось неровно, часто и слабо, Марка окатывал холодный пот при мысли, что она вот, сейчас прямо, умрет. Почему-то было очень страшно за нее - совершенно чужую, незнакомую Марку девчонку. Господи, подумал он, и ведь они всегда живут так. Медики всегда в этом аду… И гэйны - они знают, что в любой момент могут вот так. Нет и мы, конечно, можем, война есть война, дорши никого не жалеют, но гэйны… И вот такая девочка?! Никогда раньше Марк не задумывался об этом. Он вообще старался думать о войне как можно меньше. А сейчас вот пришлось, и казалось слишком страшным, слишком несправедливым то, что такая вот девчонка - на войне. Что она умирает.

В конце коридора мелькнул белый комбинезон. Марк побежал туда. Вцепился в плечо молодой врачихи. Женщина яростно сверкнула на него очками.

— Немедленно отпустите! Вы не видите, я работаю!

Она нагнулась к раненому, лежащему на одной из каталок. Медбрат поспешно готовил какие-то инструменты.

— Там… подойдите туда, - попросил Марк жалобно, - пожалуйста. Там девочка… умирает.

— Здесь все умирают, - отрезала врачиха, - не мешайте работать!

Марк растерянно посмотрел на медбрата. Тот вздохнул. Повернул голову и крикнул.

— Кир! Иди сюда, быстро!

— Чего? - другой парнишка в синеватом костюме младшего персонала подбежал к нему.

— Помоги вон человеку.

— Идемте, - сказал Кир. По дороге он оправдывался, - бой был, вы понимаете? Привозят и привозят… столько их. Большой прорыв… такое редко бывает.

— Да, да, - бормотал Марк. Девушка была еще жива. Кир взялся за ручки каталки.

— Помогите мне, - сказал он Марку, - я один не смогу.

Марк никогда не думал, что ему придется таким заниматься. И не собирался, и не хотел сроду. Но не бросать же ее и теперь? Если он уйдет, ни у кого до нее руки не дойдут. И Киру правда была нужна помощь. Они закатили раненую в одну из палат. Кир разрезал на ней куртку и штаны, кое-как стащили все это - левая часть груди и рука были обожжены, ткань въелась в ожог, Кир просто обрезал все вокруг ножницами. Марка снова стало подташнивать, пот разъедал глаза, сердце колотилось. Господи, и что он за неженка? И ведь никто об этом не знает. Марк тщательно скрывал свою слабость - страх перед кровью и ранами. Он уже ничего не соображал, только машинально выполнял распоряжения медбрата.

— Это оперировать будут. Кожу пересаживать. Много сожжено, процентов тридцать. А справа - чем это ее?