Однажды Клавдия Ивановна подсмотрела, как он надел старенький свой плащик на голое тело, встал перед зеркалом, распахнул и шепотом "Ха!" говорит. Посмотрел он на себя внимательно, вздохнул, надел кальсоны и пошел выносить мусор.

А однажды маньяк говорит: "Вы уж извините, Клавдия Ивановна, но чувствую я зов своей маньяческой натуры. Должен я немедленно пойти в рощу и кого-нибудь по-всякому изнасиловать". "Ну, меня изнасилуйте" -- предлагает Клавдия Ивановна. "Что вы, что вы! -- говорит маньяк, -- Я вам так обязан, вы столько для меня сделали. Что я, зверь совсем что ли?"

Скинул он кальсоны, вытащил из шифоньера плащик и ушел.

Клавдия Ивановна весь вечер проплакала, а потом заснула. "Все равно вернется, -- думает. -- Проголодается и вернется".

Но маньяк так и не вернулся.

Старухи на лавочке рассказывали, что, будто бы в роще нашли удавленника -- голого мужчину в плаще. Но эти старухи и не такого наплетут. Им лишь бы языки чесать.

Борода

Петр Семенович всю жизнь носил фальшивую бороду.

Понятно, что просто так фальшивой бороды никто носить не станет, потому что она чешется, колется, отклеивается и вообще доставляет много хлопот. Поэтому фальшивые бороды носят только по каким-то важным поводам. Скажем, вам необходимо кого-то зарезать. Казалось бы, тут фальшивая борода может прийтись кстати -- приклеили, зарезали кого нужно, и выбросили бороду в мусор от греха подальше. Но милиция тоже не лыком шита: она может запросто приклеить вам первую попавшуюся бороду и показать вас старушке, которая как раз у того, кого вы зарезали, хотела пустую бутылочку попросить. А уж если вам правильную бороду приклеить, то вас и трезвый человек как Карла Маркса опознает, а что уж там говорить про с утра пьяную старушку. Вот вы и попались, даже если в этот раз и не вы резали. Осторожнее нужно, с бородами-то.

А Петр Семенович придумал очень хитрую штуку: он наклеивал бороду только тогда, когда вел себя прилично -- ходил на службу, здоровался с соседями, выносил мусор или голосовал за какого-нибудь депутата. А потом за угол свернет, бороду отклеит -- и чистая сволочь: всех ограбит, а кого не ограбит, тому в рожу плюнет. Правда, надо сказать честно: убивал он редко. Ну, если кто-то совсем уж неприятный, он того зарежет, конечно, но без всякого удовольствия. А вот грабить -- просто за уши его не оттянешь. Ничем не побрезгует: ясли, собес, дурдом, общество слепых, союз писателей -святого для него не было. Зайдет и ограбит до нитки.

Милиция свидетелей допросит: кто грабил? Как выглядел? Борода? Усы? Татуировки? Да нет, отвечают свидетели, неприметный такой, чисто выбритый. Даже фоторобота приличного не составишь. Один раз милиция к нему домой пришла, а он дверь открыл, из бороды папироска дымит. Чем могу помочь? -спрашивает. Ну не могла же у человека за один день такая бородища вырасти? Соседку потихоньку допросили, а она -- что вы, что вы, говорит, он вчера со мной здоровался, а борода у него спокон веку, а вот пенсию второй месяц задерживают, вы уж там разберитесь.

Так и ушла милиция ни с чем.

А Петр Семенович от такой безнаказанности совсем распоясался. Особенно полюбил он грабить одиноких женщин. Разузнает, бывало, что у какой-то женщины в Стерлитамаке есть троюродная родственница Ирина Михайловна, и придет в гости как бы от этой Ирины Михайловны, баночку смородинового вареньица передать. Женщина одинокая, обрадуется, конечно, чаем его напоит. И он культурный, вежливый, выбритый и одеколоном пахнет. При этом специально заранее пуговицу себе на рубашке оторвет и в карман положит. Женщина, как оторванную пуговицу увидит, так вся задрожит от радости -- неженатый значит. Рюмочку ему нальет, капусточки наложит, сама насолила, да есть некому.

А он, мерзавец такой, грабит не сразу. Он сначала пообживется, духи какие-нибудь подарит, выключатель починит, цветочек принесет. У женщины уже и так рот до ушей, а тут он и вовсе: а что бы, предлагает, нам обои не переклеить, я, дескать, непревзойденный обойщик. И действительно: заявится утром с десятью рулонами и по всей квартире их раскатает. Женщине на работу нужно бежать, а он уже клейстер развел, мебель сдвинул, напевает. Ну и оставит она его одного в квартире. А когда вернется -- там не то что новых обоев не наклеено, но и старые гэдээровские ободраны, лампочки все вывернуты и смеситель в ванной снят. Не говоря уж про деньги и драгоценности, которые этот негодяй вместе с полотенцами из шкафа уволок. И даже крема для ног не пощадил, такая сволочь.

Женщина, конечно, бежит жаловаться в милицию. А та, только ее на пороге завидит, уже вздыхает: тихий? Гладко выбритый? Ну, пишите заявление.

Женщина слезы по лицу размажет, накарябает чего-нибудь и идет в пустую квартиру на полу спать, а милиция это заявление в папку положит и матом ругается: никак не может она этого грабителя поймать, хоть лопни. А папка уже такая толстая, что ее со шкафа никто снять не может -- запихают в нее очередное заявление кое-как, и все.

А попался он очень глупо: забыл однажды вечером кран на кухне закрыть.

Бабка с нижнего этажа как увидела, что у нее угол мокрый, сразу вызвала милицию. Когда милиция ему в дверь забарабанила, он вскочил, спросонья ничего не понимает и бороду забыл надеть. Открыл, бабка-то сразу на кухню понеслась, а милиция с прищуром смотрит: ага -- тихий, гладко выбритый, все сходится. И борода на стуле лежит, проветривается. Документики, гражданин.

Началось следствие. Сняли кое-как том со шкафа и три года грабеж за грабежом расследовали. А на четвертый год милиция за голову схватилась -дело только до сто сорок седьмой страницы расследовано, при том, что всего этих страниц тысяча восемьсот сорок две. Задумалась милиция: это что же получается -- все дела забросить и заниматься одним негодяем тридцать лет без выходных?

Неизвестно, до чего бы там она додумалась, но к счастью, все решилось само собой: зашел как-то утром надзиратель в камеру, а Петр Семенович вытянулся на нарах и руки на груди сложил. И борода у него белая как снег. Подергали бороду -- настоящая, хотя вчера еще никакой бороды не было, а сегодня вон какая вымахала, и светится как будто. Та милиция, которая верующая, даже перекрестилась.