...Нет, не перехитрили скрипача. Согласно его предсказаниям время для "Индры" на подходе к барьеру сжалось в ничто, по сути, остановило свой ход. Когда же запасный бак антивещества швырнул таран в последнюю атаку, время сделало шаг _назад_. Крошечный шаг. Секунда в сравнении с ним была огромна, как возраст горы. Но "Индра" опять очутился на подлете к световому порогу, и опять был отброшен в недавнее прошлое, и в третий раз уткнулся в барьер, и барьер спружинил, и опять...

Ни пилоты, ни Проникатели, разумеется, не могли отыскать корабль, выпавший из всех мыслимых Вселенных, из самой последовательности событий. Поскольку после каждой "отдачи" частицы вещества приходили в прежний порядок, никто на "Индре" не мог ни ощутить, ни запомнить колебаний страшного маятника. И бравый Дьюла Фаркаш, ветеран, волк светоплавания, год за годом, столетие за столетием все так же сидел в командирском кресле, только что отняв палец от биопанели, ожидая, что будет с кораблем? И команда его, дюжина атлетов, облитых глазурью светлой или темной кожи по огнеупорной глине мышц, тяжело вздыхала, из предосторожности лежа в каютах.

...Когда бледная кареглазая женщина со сдвинутыми бровями, в замшевой куртке и узких кордовых брючках, пройдя сквозь вихревую оболочку и броню "Индры", прямо из стеганой обивки шагнула к главному пульту, капитан даже не закричал. Уполз в свое нашпигованное электроникой кресло, точно рак в нору, и таращился оттуда, глядя, как деловитая красавица врубает экстренное торможение. Только когда она обернулась и назвала Фаркаша по имени, осознал; завизжал неожиданно тонко, стал съеживаться, словно пришел его конец. Об этом капитан никому не рассказывал, стыдился. Виола тоже молчала - из деликатности.

Спустя недолгое время солнце, добравшись до завитого руна гор, очертило западную гряду широкой желтой каймой. Стройная башня старинной церкви силуэтом из черной бумаги вырезалась на лимонном фоне. Птицы, кажется, вернулись в миндальную крону, но уже не щебетали, а только хозяйственно возились, шурша листьями. Исподволь вступали цикады, стрекотом подавали друг другу знаки в наливавшемся сумраке.

За столом, нахваливая, доели каурму, хлебом вымакали подливу. Польщенный Роман поставил блюдо с народными сластями - чурчхела. Тамада достал откуда-то еще один мокрый, холодный кувшин с вином. Тарелки и миски с остатками были небрежно сметены со стола; панически застучав и зазвенев, посуда растаяла в воздухе. Капитан Фаркаш, сильно охмелев, посмеивался и курил запоем. Гости, не препятствуя винному дурману, все чаще обращались к звуковой речи; текла мирная беседа, не распадаясь на отдельные тосты. Хельга, видимо, решив подразнить сердечного друга, напропалую кокетничала с Дьюлой. Когда ушел в сгустившуюся тень, под навес, смущавший ее Роман с потерянными синими глазами, Хельга совсем разрезвилась.

- Вы знаете, капитан, я очень благодарна Виоле за то, что она вас спасла и пригласила! - играя бровями и дыша в самое ухо Дьюлы, льстиво говорила она. - Вы как-то удивительно здесь на месте, словно родились специально для того, чтобы попасть сюда, к нам. Виола любит таких... настоящих. Я тоже люблю, но побаиваюсь.

- Спасибо, милая моя, - хрипло ответствовал Фаркаш. - Если бы еще я сам чувствовал себя на месте и не шарахался из стороны в сторону, как деревенская курица на автогонках... - Он неуклюже, как-то по-отцовски чмокнул руку Хельги, потом удержал ее в своих красных лапищах, похлопал: Вы вообще меня о-очень жалеете, я же понимаю... Постепенно приучаете... Чтобы голова кругом не пошла у мужичка и не пришлось его потом лечить-спасать. А сразу мне сделать какую-нибудь вашу прививку, чтобы я все уразумел и стал таким, как вы, это вам совесть не велит. Или, скажем, вера... Уважаете чужую свободу...

- Хотите? - вдруг спросила Хельга, гибко отстранившись и положив руки на плечи Фаркаша.

- Что хочу? - недоуменно заморгал тот.

- Как что? Прививку. Чтобы не шарахаться...

Капитан втянул голову в плечи, глаза его забегали. Точно крестьянская кровь ударила в набат - не верь, подвох...

- Вам необходимо срочно обновиться. Сменить тело. С телом связаны и чистота восприятия, и чувство уверенности в себе, и... - Хельга, мигом загоревшись собственной выдумкой, пыталась говорить как можно быстрее и досадливо морщилась: о, сколь громоздка и неповоротлива словесная речь! Что, если вам прямо сейчас, за столом, совершить преображение? Любезный друг... нет-нет, не возражать дочери именинницы! Ну-ка, сосредоточьтесь, представьте, каким вы хотите себя видеть. Впрочем, я кое-что подскажу. Первым делом надо помолодеть лет на тридцать; ну, рост, фигура, само собой... Черные кудри и усы, как положено мадьяру! А потом подеретесь с Ларри - из-за меня... Устроите поединок. Вы ведь были собственниками и дрались из-за женщин, правда? Ну так я заранее желаю вам победы... Собирайте волю! Считаю до трех. Один...

Внезапно Хельга резко осеклась, побледнела, уронила руки. Будто вечерний ветерок тронул разгоряченные лица гостей. Будто темная птица скользнула над столом, Но ни ветерка, ни птицы не было. Все почему-то оглянулись на Виолу. А та, полуобняв ошеломленную Хельгу, доверительно сказала капитану:

- Простите ее, Дьюла. Те, кто родился в наше время, не считают нужным сдерживать свои порывы.

- Так ведь зла не видели, оно и понятно... - ответил, утирая пот, сразу протрезвевший Фаркаш. - Но я теперь понимаю, что насчет меня вы правы. Своим умом надо прийти...

Ларри бережно повернул к себе голову Хельги, и девушка, облегченно закрыв глаза, прижалась лбом к его плечу. Из полутьмы вынырнул огромный Роман с подносом, стал расставлять чайные причиндалы - тонкие, как мыльный пузырь, чашки, пузатую сахарницу с чернеными серебряными щипцами. Он уже взялся за ручку фарфорового чайника, когда его вдруг удержала Виола.

- Хватит пока, - сказала она неожиданно громким, озорным голосом. Дадим отдохнуть тамаде, гости дорогие? А заодно своим челюстям и глоткам... Хочу танцевать!

И тут же серебристый, ниоткуда идущий, паутинно-нежный свет окутал стол, и миндальное дерево, и плиты двора - до той черты, где были они взломаны корнями сада. Виола легко соскочила со скамьи и встала, запрокинув голову и подняв руки. Замшевая куртка, ковбойка с расстегнутым воротом, джинсы под ремень и пыльные сапожки - все растаяло. Фаркаш едва успел отвернуться. Спустя секунду он понял, что никто не следует его примеру. Он снова взглянул на именинницу и увидел, как разворачивается, покрывая до полу длинные смуглые ноги, темно-синее открытое платье. Поведя обнаженными плечами, Виола достала из воздуха и приколола к лифу шафрановую розу; покачалась на каблуках лакированных туфелек, сделала пробный поворот. У края освещенного круга, на фоне сразу сгустившейся мглы, мелькнула словно отлитая из стеарина узкобедрая фигурка Хельги, облекаясь бледно-сиреневым платьем в белых цветах, с рюшами и кружевной нижней юбкой.