"Нет! подумал Казимир, до крови прикусывая губу и с трудом сдерживая желание. – Нет, я не чудовище, не монстр!”

Он быстро отдернул руку и сжал кулаки тик, что ногти вонзились ему в ладони Острая боль заставила несколько пригаснуть сжигавшее его пламя. Казимир снова протянул руку, но лишь для того, чтобы подтянуть поближе к глазам полураспустившийся бутон. Пытаясь отвлечься, он долго рассматривал сложный узор раскрывающихся лепестков, затем прижал к носу нежный цветок и полной грудью вдохнул его нежно-сладкий аромат.

Понемногу Казимир успокаивался, и его дыхание снова стало спокойным и ровным. Он разжал руку и увидел, что ногти его окаймлены красным, а на ладонях остались четыре; глубокие царапины в форме полумесяца.

Он был слишком близок к тому, чтобы потерять самообладание. Голод, проснувшийся внутри него, был силен. Даже слишком силен. Но он не должен поддаваться голоду, он не должен уступать своим желаниям. Он исполнит то, что ему предстоит, быстро и четко, словно ему платят за это, не смакуя и не извлекая из происходящего радости. Например, для того чтобы получить костюм, не обязательно кого-то убивать.

Казимир привстал на цыпочки за кустом и быстро оглядел окрестности. Похоже, никто на них не смотрит. Молниеносно, как атакующая змея, Казимир просунул руку под маску пьянчужки и опрокинул его за кусты. Перекинув ноги через его узкую грудную клетку, юноша уселся на трубадура верхом и сорвал с него маску. Испуганные глаза жертвы уставились на Казимира снизу вверх, и он, взмахнув кулаком, крепко стукнул певца по челюсти. Тот мигом обмяк, и глаза его закрылись. Двенадцать лет в приюте научили Казимира быстро заканчивать драку, но никогда ему еще не помогало в этом мекульбрау.

Маскарадный костюм оказался Казимиру как раз впору. Кружевная шелковая рубашка, алый бархатный жилет и вышитая перевязь, тонкие чулки, широкие белые панталоны, скрывавшие мускулистые ноги юноши, башмаки с длинными загнутыми носками, а также длинный темный плат, с капюшоном – все это было как нельзя более уместно на маскараде аристократов. Кроме того, надев на себя новую одежду, Казимир почувствовал себя совершенно другим человеком, словно он навсегда расстался с нищетой своего сиротского приюта.

Последней Казимир нацепил на лицо изысканную маску. Венчали ее два пера – небесно-голубое и кроваво-красное, а сама маска была искусно вырезана из толстого дерева и покрашена в белый цвет. Изображенное на ней лицо было перекошено и изуродовано страданием, и Казимир осторожно провел кончиками пальцев по резким морщинам, образовывавшим маниакально-демоническую улыбку. Чуть ли не с благоговением он поднял маску к лицу и завязал на затылке эластичные тесемки. Несмотря на свой немалый вес и отсутствие гибкости, маска оказалась на редкость удобной.

Когда Казимир выступил из-за розового куста, с губ его сорвался сухой смешок. В глубине души он наполовину был уверен в том, что собравшиеся встретят его гневными обвиняющими криками, однако никто не обратил на него внимания. Он сделал первый неуверенный шаг на дорожку, и под ноги ему попало что-то круглое. Наклонившись так, чтобы разглядеть предмет сквозь узкие щели в толстой маске, Казимир обнаружил кружку, оброненную злосчастным бардом. Наклонившись, юноша подобрал ее и, обернувшись к бочке с вином, наполнил до краев.

Красное вино казалось довольно прозрачным, однако Казимир сразу почувствовал в кружке его маслянистую плотную тяжесть. Не видя никого поблизости, Казимир сдвинул маску на лоб и с жадностью осушил свой бокал. Выдержанное вино обожгло горло с неожиданной силой, но он заставил себя проглотить его. На глазах Казимира навернулись слезы.

Опустив кружку, Казимир с ужасом заметил, что перед ним стоит Геркон Люкас. Поспешно надвинув маску обратно на лицо, юноша проглотил остававшееся во рту вино.

– Говорят, что, когда человек впервые пробует мекульбрау, его язык отказывается произносить что-либо кроме правды, – сказал черноволосый миннезингер, испытующе глядя на Казимира.

Я пью вино не впервые, – солгал Казимир.

Люкас невесело рассмеялся, и юноша получил возможность внимательнее рассмотреть острые черты лица барда. Тот был В широкополой шляпе, из-под которой падали на широкие плечи волнистые черные волосы. Он носил такую же черную, аккуратно подстриженную бороду и длинные усы с навощенными кончиками, а в левом его глазу сверкала ледышка монокля.

Монокль холодно уставился на Казимира:

– Мне показалось, что я узнал вас, пока маска была поднята. Мы встречались?

Казимир почувствовал, что краснеет, и был рад тяжелой маске, закрывавшей его лицо.

– Не думаю. Не скрою, ваше имя и ваша слава мне известны, мастер Люкас. Я не столь известен, и потому вы лишены того небольшого преимущества, какое есть у меня, – ответил юноша, старательно подражал аристократической манере говорить.

На сей раз смех Люкаса прозвучал вполне искренне:

– Откройте мне, явились ли вы сюда лишь затем, чтобы как следует напиться, или же вы принадлежите к тем честолюбивым пиитам, что желают выдернуть стул из-под достопочтенного Зона Кляуса?

– Если я выдерну стул, а он окажется настолько глуп, что сядет, я думаю, природа сделает остальное, – заключил Казимир.

Он помнил, что во время разговора Люкас без труда запутал и сбил с толку самого Кляуса, и был полон решимости показать, что он – вовсе не глупец.

– Кроме того, на трон Гармонии имеет право претендовать любой, кто родился в этом городе.

– Да у вас, оказывается, преострый язычок! Вам необходимо держать его за зубами, мой друг. Кстати, как ваше имя? – проворчал Люкас.

Казимир покачал головой:

– Нет, сэр, я не скажу вам своего настоящего имени. В конце концов, это маскарад.

Геркон Люкас прищурился, и на его губах появилась довольная улыбка.

– Мне не нравится твой запах, парень, – неожиданно заявил он. – От тебя пахнет тьмой и свежей кровью, однако свои самые страшные пороки ты умело маскируешь сладким запахом честолюбия и амбиций. – Он замолчал, медленно облизывая губы. – Надеюсь, ты проиграешь соревнование. Если твое честолюбие подлинное, то свои силы и могущество ты бесцельно растратишь, сидя на троне Гармонии.