Михаил ПЕТРОВ

ГОНЧАРОВ РАЗГАДЫВАЕТ СЕМЕЙНУЮ ТАЙНУ

- Ну что? И какая теперь от этого дома польза? - Крупная некрасивая женщина решительно встала из-за стола. - Эх, девочки-сестренки, лучше бы он нам морды качественнее сделал, а то ходим по деревне как три кикиморы, мужики шарахаются. Стыдоба одна, за двадцать-то восемь лет меня только Славка рябой пару раз на сеновал затаскивал, да и то ночью, чтоб соседи не видели. Позор один. И в кого мы такие уродились? Мать красавицей сгинула, да и сам батька был мужик что надо. Может, мамаша нас на стороне спроектировала?

- И не стыдно тебе, Варька? - вступилась за мать младшая. - Сами же говорите, мама святой была.

- Вот по святости и наставила, поди, папане рога. Он ведь тряпка тряпкой был. Я правильно говорю, Танюха?

- Варька, не гневи Бога, грех нам на отца жаловаться, всю жизнь на нас горбатился, - одернула ее старшая сестра. - Он и швец, он и жнец, он и на дуде игрец. А тебе, Клавка, тем более рот открывать не следует, он же тебе заместо матери был. Это уж мы с Варькой взросленькие были, а ты еще в пеленки пачкалась, он стирать их устал. Эх-хе, все мы там будем, а только жалко папаню, один он нас поднимал, и за то ему от нас большое спасибо.

Три женщины сидели за большим поминальным столом, уставленным бутылками и объедками. В пепельнице равнодушно и тоскливо тлели три сигареты.

Средняя из сестер надула губы и желчно возразила:

- То-то и оно, он, кроме Клавки, никого и не замечал, с утра и до позднего вечера все ее облизывал и лелеял.

- Это меня-то лелеял? - возмутилась младшая. - А за кем я всю жизнь барахло донашивала? Ты этого не помнишь? Так я напомню - за тобой да за Танькой.

- Ладно, девки, кончай базар, - примиряюще подняла руку старшая. - Не рычите. А тем более в такой день. Всем мы ему обязаны. За то, что он нам оставил, мы будем ему благодарны до самой смерти. Только прикиньте: две фермы да птичник, это не считая техники и дома. Вон какие хоромы нам отгрохал. Как с ними теперь поступим?

- Ну, положим, не он один отгрохал, наша лепта тоже вложена немалая. И что, действительно, теперь с домом делать?

- Да ничего не делать. Жить в нем будем, - проворчала Варвара, выливая остатки водки. - Во, землячки, чтоб им подавиться. Напоминались! Полтора ящика усадили. Во проглоты чертовы. На дармовщинку-то можно и под завязку. В конце уже песняка давить начали. Говорила вам, не надо все выставлять.

- А ты не жадничай, жмотка чертова, может, сейчас отец на том свете радуется, - укоризненно возразила ей Татьяна. - Вон ведь сколько народу пришло с ним проститься. Значит, уважали мужика. Полсела на кладбище собралось.

- Ага, радуется он, держи карман шире. Скажешь тоже... То-то за глаза его кулаком звали, а он их не иначе как алкашами да тунеядцами. А приползли только потому, что бухалово да жратву дармовую учуяли. Быдло навозное.

- Ну и стерва ты, Варька, и в кого у тебя такой склочный характер?

- А то не знаешь? Конечно в покойного папашу. Клушка, спустись в подпол, принеси чего-нибудь из его запасов. Да смотри осторожно, не разбей там чего.

Недовольно заворчав, младшая Клава полезла в подполье, а Татьяна вернулась к прерванному разговору:

- Я почему за дом-то спросила. Нам с тобой не повезло, так, может, хоть Клавке подфартит. Рожа-то у нее поглаже нашей будет. Видела я недавно, как она с Валеркой, с паразитом, из леса выплывала, меня заметила - покраснела как маков цвет. Вот я и думаю, отделить ее надо, может, тогда он на ней женится.

- Как же, женится, держи карман шире. Он небось огулял ее, а дальше поминай как звали. Все они, паскудники, на одну рожу. Жалко, что я не видела. Я бы ему, кобелю, все богатство оторвала. За бесплатно испортил нам девку.

- Да погоди ты, не ругайся. Я к чему говорю? Может, если Клушка отделится, будет жить своим домом, то и женишок какой подыщется.

- Чтобы через год после свадьбы он выгнал сеструху из ее дома, а имущество разделил? Ты этого хочешь? А сама Клушка, брюхатая, да на сносях, вернулась к нам? Тебе это нужно?

- Ну нельзя же так, Варька, я понимаю, что у нас с тобой не получилось, но может быть, у нее все сложится хорошо.

- Ни хрена у нее не сложится. Порода у нас такая невезучая, и ничего тут не поделать. А что ты так за нее переживаешь? Готова последнее платье ей отдать.

- Как не переживать, все-таки младшая сестра. Кто, как не мы, должны ее опекать и беречь?

- Я ее опекать не собираюсь, не маленькая уже, двадцать два стукнуло. Ты в ее возрасте уже вовсю коровьи титьки тягала. Может быть, ты еще по доброте и в институт ее устроишь?

- А почему бы и нет? Продадим одно подпольное стадо и дом, а полученные деньги пустим на учебу.

- Ну это уж нет. Здесь ты ошибаешься. Стадо, а тем более родной дом я продавать не позволю, только через мой труп.

- Вот я и говорю: чтобы ни у кого не было обиды, надо все продать, а деньги поделить поровну, на три части. Или просто поделить, без продажи. Коровник тебе, свинарник мне, подпольных коровок пополам, а дом, немного денег и все остальное барахло отдадим Клавке. Где она там запропастилась?

- Хорошо ты делишь, прямо как лиса Алиса из страны дураков. Клушка, черт бы тебя побрал! Ты что там - рожать начала?!

- Здесь я, чего орете? - раздраженно отозвалась младшая сестра.

- Чего ты там делаешь? - язвительно поинтересовалась Варвара.

- Твои гадости слушаю, теперь хоть буду знать, что мне от тебя ожидать.

- Вылазь немедленно, коза драная, сейчас ты у меня получишь.

- Кабы самой не досталось, - выбираясь наверх, огрызнулась Клавдия. Умные вы больно. Дом продавать решили! Сперва бы посмотрели, что там творится.

- Где? Что творится? - спросила Татьяна.

- В погребе. Там фундамент в переднем углу поехал.

- Врешь, наверное, - не поверила ей сестра.

- Очень надо. Грунт последними ливнями подмыло, вот бетон и растрескался. Он уже кусками отваливается. Если сейчас его не починим, то к исходу весны продавать нам будет нечего. Идите и посмотрите сами.

Сокрушаясь и бранясь, две сестры спустились в подполье и там, убедившись, что Клавдия им нисколько не лгала, заохали пуще прежнего.

- Батюшки, это что же творится-то? - беспомощно всплеснула руками Татьяна.

- Хреновина творится, - зло отозвалась Варвара. - Чую, встанет нам этот ремонт в копеечку.

Вооружившись небольшим ломиком, она ковырнула растрескавшийся бетон. Тяжелый цементный блин отскочил на удивление легко. В образовавшейся пустоте сестры увидели скелетированную кисть мумии. На ее запястье нелепо и страшно болтались золотые дамские часики.

С утра я проснулся в отвратительном состоянии души и тела. Кажется, вчера на радостях я немного переборщил, хотя повод, чтоб выпить рюмку водки, безусловно, был. Дело в том, что милые гаишники вдруг, неожиданно для себя, нашли мой автомобиль, угнанный более десяти дней назад. Проснувшись, я не торопился открывать глаза, прекрасно понимая, что за каждым моим движением внимательно наблюдает достопочтимая супруга. Она с нетерпением ждет той минуты, когда я подам признаки жизни и она сможет всерьез заняться моим воспитанием. Мне же этот момент хотелось отодвинуть на неопределенно далекое время.

Робкий звонок в дверь дал мне понять, что моему желанию не суждено сбыться. Втайне надеясь, что утренний визитер пожаловал к жене, я, чутко прислушиваясь, притих. Раздраженная Милка резко открыла дверь.

- Вы к кому? - немного погодя удивленно спросила она.

- Мне бы увидеть Константина Ивановича, - нерешительно ответил незнакомый женский голос, и почти тотчас что-то мягкое и тяжелое стукнулось о пол.

Почти следом послышался короткий Милкин вопль, и ему, под перестук копытец, вторил пронзительный свинячий визг.