- Ну и доложите, - послышался в трубке надтреснутый голос Трифонова. - Ректору причина перерасхода известна.

В дверь постучали...

6

Антон Феликсович Браницкий считал себя д о б р о т н ы м профессором. Эта, никогда не высказываемая вслух, самооценка была и верной, и меткой - не в бровь, а в глаз.

Половину своей жизни - тридцать лет из шестидесяти - Браницкий возглавлял кафедру. Докторскую он защитил рано, правда, не в двадцать семь, как академик Форов, а в тридцать восемь, но - для недругов - все равно непозволительно, неприлично рано. Год или два Браницкий ходил в выскочках, но инерция профессуры, некогда затруднявшая его продвижение к сияющим вершинам, теперь, когда он вышел на орбиту, соответствующую высокому ученому званию, подхватила, понесла вперед и вперед, требуя уже не усилий в преодолении преград, а скрупулезного соблюдения законов небесной механики, обязательных для любого светила, на каком бы небосводе оно ни вспыхнуло.

А вот до академика Браницкий так и не дотянул. Не пытался дотянуть, трезво сознавая масштабы своего дарования - немалые даже для иного членкора, но недостаточные (он был убежден в этом), чтобы занять место в академии по праву.

Впрочем, Антон Феликсович отнюдь не страдал комплексом неполноценности.

Во время одного из анкетных опросов половина студентов в графе "Что вам не нравится в лекторе?" написала: "Самоуверенность", другая же половина на вопрос "Что вам нравится в лекторе?" ответила: "Уверенность в себе". А какой-то шутник вывел в этой графе номер профессорского автомобиля, чем привел Браницкого в веселое расположение духа.

Пару раз Антона Феликсовича искушали карьерой, но он, сам себе удивляясь, отверг наилестнейшие предложения. "Кто знает, кем бы я стал теперь, если бы..." - думал он иногда, ничуть не сожалея об этом несостоявшемся "если бы".

В контрастном характере Браницкого сочетались: великолепная произвольная память (он читал лекции не по бумажке, доклады составлял в уме) и никуда не годная непроизвольная (мог, несколько раз побывав в гостях, не вспомнить потом, где живут хозяева); верность принципам ("Говорите, хороший парнишка и папа у него полезный человек? Ну вот, пусть подготовится, а затем и приходит") и беспринципность ("Меня не касается, ну и ладно!"); способность работать до одури и ленивая созерцательность Обломова; покладистость и упрямство; доброта и умение одним насмешливым словом уничтожить провинившегося, по его не всегда объективному мнению, сотрудника.

Научная деятельность Браницкого четко разделялась на три этапа. Для первого, до защиты докторской, был характерен принцип: сам руковожу, сам исполняю. Счастливое время: Браницкий засиживался в лаборатории за полночь, собственноручно паял и налаживал экспериментальные схемы, снимал показания приборов, фотографировал осциллограммы, а в иные дни не выходил из-за письменного стола, выводя формулу за формулой.

Второй, последиссертационный, этап проходил под девизом: ставлю задачу, руковожу ее выполнением. Браницкому удалось сплотить вокруг себя прочное ядро учеников, ловивших на лету каждое слово шефа.

Это был тоже интересный, насыщенный творческий период. Браницкий чувствовал себя генератором идей, он щедро одаривал ими аспирантов, намечал программы исследований и сам управлял их осуществлением. Статьи с результатами публиковались за подписями всех участников, если же идея принадлежала аспиранту, Браницкий отказывался от соавторства.

Третий этап начался вскоре после пятидесяти. К этому времени Браницкий выпустил десятка два книг, переведенных на многие языки, подготовил столько же кандидатов наук. В сотнях отечественных и зарубежных публикаций, в энциклопедиях и обзорах можно было встретить ссылки на его труды и изобретения. Он стал признанным авторитетом в своей области, но... потерял вкус к научной работе.

Антон Феликсович по-прежнему извергал поток идей, однако, сверкнув оригинальностью мышления, тотчас утрачивал интерес к мгновенно найденному решению и с ленивым великодушием отказывался в чью-то пользу от авторских прав. Теперь он лишь давал первоначальный толчок новым исследованиям, несколькими мастерскими штрихами намечая контуры здания, а строительством занимались сотрудники практически без его участия.

Браницкий ставил подпись на титульных листах отчетов, не вникая в содержание, потому что доверял исполнителям: как-никак его школа! Из творца он незаметно превратился в так называемого организатора науки.

Впрочем, одна из сущностей его дарования продолжала крепнуть: он и раньше принадлежал к редкой в наши дни категории ученых-энциклопедистов, а к шестидесяти осмыслил науку как единое целое, не только в философском плане, но и в методологическом. И своим знаменитым "пусковым импульсом", выводившим молодых ученых из заторможенного (иногда на годы!) состояния и содержащим в себе не только начальную координату и направление научного поиска, но и его алгоритм, мог всколыхнуть самые разнородные сферы. Мысли, высказанные Браницким походя, подхватывались, давали начало теориям. Их связывали не с его именем, а с именами ученых, доведших дело до конца. Браницкий пожимал плечами. Не то чтобы это его не задевало, но, подосадовав минуту, он говорил себе: "С меня хватит сделанного!" - и выбрасывал из головы неприятную мелочь.

На него как бы снизошла созерцательная - не действенная! - мудрость, которая была столь присуща античным мыслителям. Но вдохновлялась она не прошлым, хотя настольной книгой Браницкого был фолиант Витрувия, а отдаленным - на столетия! - будущим.

Поговаривали, что для Антона Феликсовича Браницкого наступил период угасания. Так ли? Часто ученую степень доктора наук отождествляют с ученым званием профессора. На самом же деле это разные понятия, хотя носителем степени и звания в большинстве случаев оказывается один и тот же человек. Так вот Браницкий как действующий доктор наук и впрямь сдал позиции (он и не стремился удержать их), зато как профессор продолжал прогрессировать.

"Дайте мне точку опоры, и я переверну мир!" - эта гордая фраза одного из величайших ученых древности звучала в душе Браницкого, когда он раскрывал двери аудитории. И любовь, которую, вопреки его требовательности и язвительному характеру, питали к нему студенты, была той самой, столь необходимой каждому из нас, точкой опоры...


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: