Сергей Булыга

Черная сага

Книга вторая

Бессмертный огонь

1.

Зовут меня Лузай. Ну, или еще так: Лузай Черняк. Но Черняком я называться не люблю. Так что если вы просто спросите, а кто такой Лузай, то почти всякий вам расскажет. А если спросите, а где я был, когда убили Хальдера, так я скажу: в Забытых Заводях, а где же еще. Там тогда одних только наших кораблей из Глура сошлось четырнадцать. А мой корабль был самым лучшим из них. В прошлом году я им очень гордился, ну а теперь я, конечно же, больше помалкиваю, потому что теперь я знаю, что руммалийцы называют наши корабли челнами. И это, к сожалению, правильно, потому что настоящий корабль несет не одну, а две, а то и вообще три мачты, а к каждому веслу на корабле приковано самое малое по четыре раба.

Ну и что? Корабль хорош только для дальних плаваний, но мы ведь в Море Тьмы не ходим. И вообще, мы стараемся не уходить далеко от берега. Зачем? На берегу всегда найдешь, чем прокормиться. Вот, шли мы в прошлом году на Руммалию. День в море, ночь на берегу. Большой корабль на берег не очень-то вытащишь. А если бы и вытащил, куда потом девать рабов? Отковывать от весел, вновь приковывать? Да и еще кормить! А если они вдруг взбунтуются? И потому у нас и нет рабов, нет кораблей, а есть только челны. А что грести приходится самим, так это даже хорошо; воин без дела - женщина. И мы по целым дням гребем, а вечером, как только завидим селение, подходим к берегу и пристаем, потом толкаем корабли... челны, конечно же!.. на сушу, потом идем к селению. В селениях обычно не перечат. Мы отдыхаем там , кормимся, а утром снова выходим в море.

Весной в поход идти нельзя - весной и без того все голодают, и потому даже в самых богатых селениях можно разжиться одной только вяленой рыбой. Другое дело - это осень, когда они уже собрали урожай, пекут хлеба, давят вино. В прошлом году мы так и выходили - ближе к осени. И очень сытно шли! Да и жара была уже не та. Но Хальдер говорил:

- Повремените, будет еще жарко.

И было, да! Вначале берег был покорен, местные нам не перечили. Потом, когда мы миновали Безволосых и началась уже сама Страна Высоких Городов, которых, правда, мы пока что не видели, а видели одни только голые скалы да скалы...

Нас встретили два корабля. О, да, они были огромные! Как я уже вам говорил, на руммалийских кораблях по две, а то и по три мачты, а к каждому веслу приковано по несколько рабов, а самих этих весел по сорок и сорок и сорок. Не поняли? Тогда я объясню. Рабы у них, словно в курятнике, сидят один по-над другим в три ряда. Ряды по-руммалийски - палубы. Корабль в три палубы они зовут триерой, или дромоном.

И вот такие две триеры нас и встретили. Заметив их, Хальдер велел остановиться. Мы так и сделали. Однако нас было так много, что мы остановились полукругом - чтобы лучше рассмотреть их корабли и чтобы потом было удобнее, без лишней суеты, подойти еще ближе, и рассмотреть еще лучше...

Х-ха! Вы смеетесь? Правильно смеетесь. Мы встали так, словно собаки на охоте, когда медведь из берлоги выходит. Собаки тогда тоже разбегутся полукругом и смотрят на него, и ждут...

А руммалийцы думали, что всё будет не так. Они всегда так думают - не так. Но они, правда, тоже изготовились. У них на кораблях всегда есть колдовской огонь. Этот огонь сжигает всё - даже железо, даже воду. Но Хальдер говорил:

- Горят и руммалийцы. И очень хорошо горят!

И потому он сделал так. Когда на руммалийских кораблях уже были расставлены сифоны - а это вот такие вот кувшины, в которых спит этот огонь, - Хальдер дал знак... И к ним пошел всего один наш челн. Ольми - вы помните его? - стоял на самом передке, у глаз челна, и размахивал белой тряпицей. Для руммалийцев это означает: мир, переговоры. И потому они позволили Ольми приблизиться так близко, как он того пожелал, то есть шагов на пятьдесят до них. А больше и не надо!

- Бей! - закричал Ольми. - Бей! Бей!

И его воины, вскочив, схватили луки, заложили стрелы. И принялись стрелять по тем сифонам! А эти стрелы были с паклей на концах, а пакля еще загодя дымилась! И...

Ха! Этот огонь в сифонах и вправду был колдовской! От него горело всё - железо, весла, мачты, паруса. Горели даже люди - воины, рабы. Тогда, чтобы спасти себя от этого страшного огня, они, рабы и воины, стали бросаться в море. А зря - загорелось и море. И так оно горело, полыхало, пока не догорели корабли и не утонули все прыгнувшие в море воины вместе с рабами. Позорная смерть! А после дым разошелся и Хальдер повелел, чтобы мы опять брались за весла.

Победа была полная. Зато добычи не было. На привале я сказал:

- Так что, и Город так сожжем? И так вот без всего и вернемся?!

- Нет, - засмеялся Хальдер, - так мы не вернемся. И Город нам не сжечь. А надо бы.

И снова он был прав - а надо бы! Потому что если бы мы его тогда сожгли, так бы теперь никто у меня не спрашивал, где это я был, когда убили Хальдера.

А так было вот что. Пришли мы к Городу. Я рыл подкоп под Влакернскую башню. Плотину брал. Смотрел, как приходил к нам их безбородый ярл, подстриженный как женщина, и руки у него были словно у женщины. Да и добычу у него мы взяли самую женскую - самоцветы, браслеты, шелка, паволоки. Пришли и побросали перед кумирами. Хальдер сказал:

- Зачем мне это всё?!

И правильно сказал! А ярл обрадовался, взял. Противно говорить, но и наш ярл - он тоже, словно женщина. Вот Ольдемар, тот был настоящий ярл. И Айгаслав тоже мог бы стать таким же, как и он, если бы не Мирволод. А что? Когда тебе отрежут голову, потом тебе даже Источник не поможет! И вот он вырос, этот наш ярл - и стал не воин и не женщина. Он даже в Руммалию не пошел. Сказал:

- Хвораю я.

А всё из-за чего? Да из-за того, что он переступил через свою судьбу. Потому что если ты по своей судьбе должен умирать, так умирай, а если исхитришься и выживешь, так после будет одно только горе - и тебе самому, и всем, кто вокруг тебя. И так я и сказал возле костра в тот самый вечер, когда еще не знал, что Хальдер уже мертв. И я еще сказал:

- Не будет Хальдера, не будет и походов. И будем жить как безволосые, как в Многоречье - землю пахать, коров пасти. Вот так разнежимся! Зачем тогда мы женщинам? Они тогда других себе найдут.