Сергей Булыга

Черная сага

Книга четвертая

Красные сапоги

1.

Люди только сражаются, а судьбу сражения решает Всевышний, дарующий силу тому или иному сопернику. И еще: нет надежды совершенно бесполезной, но нет и владения совершенно надежного. Вот, впрочем, и все. Мне уже сорок лет, и если я проживу еще столько же, и даже еще и еще, большего мне не узнать. И не надо! Ничего особенного я не жду от этой жизни, но исправно беру все, что она мне дает. Тонкорукий спросил:

- Ты согласен?

- Да, - сказал я. - А что?

Он промолчал. И я ушел. Все знают, что я не люблю Тонкорукого, что я много достойней его, и что когда-нибудь я с ним обязательно посчитаюсь за все. И Тонкорукий тоже это знает. Но он надеется, что я прежде умру. Но это уже как пожелает Всевышний! А пока что Всевышний желает, чтобы я жил, и я живу. А еще Всевышний желает, чтобы я был - до поры - покорен воле Тонкорукого, и я покорен. Я, конечно же, мог отказаться от столь сомнительной чести и оставаться в Наиполе, но я тем не менее принял вверенное мне командование и выехал к войску.

Сказать по чести, я не знаю, для чего велась, ведется и еще, похоже, долго будет вестись эта война. Ведь продвигаться далее на юг давно уже бессмысленно! Однако же, приказ - это приказ. И я прибыл к войску. Моего предшественника унесла какая-то неведомая болезнь, для которой еще и названия-то не придумали. Но так сказали в Наиполе. А здесь, в песках, эту болезнь уже не первый год именуют трехдневною хворью - человек высыхает в три дня, превращается в мумию и умирает. И это, говорят, совсем не больно.

Другое дело, если ты отведаешь вредных кореньев! Тогда тебя уже буквально через час начинает выворачивать наизнанку, потом из ушей идет кровь, а после разжижаются мозги... Но самое неприятное во всей этой истории то, что вредные коренья ровным счетом ничем не отличаются от целебных - ни вкусом, ни цветом, ни запахом. То есть, тут уже как кому повезет. В иные дни вредные коренья уносят до сотни воинов за раз, а потом вдруг наступает затишье и по несколько недель никто ничем не страдает, все здоровы, войско уверенно движется вперед - и мы за каждый переход преодолеваем по двести, двести двадцать стадий, роем колодцы, строим укрепления, получаем и отправляем обратно почту, принимаем пополнение и хороним умерших.

Последним, как я заметил, многие очень завидуют. А зря! По крайней мере, я часто так говорю:

- Зря! И еще раз зря! Потому что нет на этом свете ничего беспредельного, а, значит, есть предел и у этой пустыни. И тот, кто пересечет ее, вступит на земли одной из прекраснейших и богатейших стран на свете!

Когда я это говорю, все опускают головы. Им тяжело, ибо им кажется, что если есть на свете нечто достойное, то оно должно наступить немедленно. А так не бывает! Это во-первых. А во-вторых, почему это достойное должно достаться именно им? Они что, лучше прочих?

Но иногда и в пустыне становится весело - это когда к нам приходят здешние варвары. У здешних варваров очень темная, почти что черная кожа, короткие курчавые волосы, приплюснутые носы и толстые губы. И все они рослые, хорошо сложены, необычайно выносливы и бесстрашны. Сражаются они копьями и деревянными мечами, а из средств защиты применяют только высокие и продолговатые щиты, сработанные из слоновьих шкур. Слонов в здешней пустыне нет, и это лишний раз подтверждает то мнение, что здешние варвары имеют общение с иными, недоступными нам богатыми и благословенными землями, расположенными где-то далеко на юге. Но истинно ли это, неизвестно, ибо взятые в плен варвары молчат. Мы используем их на земляных работах, а эти варвары, как я уже указывал, очень выносливы. Однако и их ненадолго хватает, и поэтому мы всегда с большим нетерпением ждем нового прихода варваров.

Когда же варваров подолгу не бывает, то я беру под свое начало две-три сотни лучших всадников, и мы отправляемся в поиск. Порой такие экспедиции затягиваются на неделю, а то и на две, но их результаты, увы, почти всегда бывают очень скромными, ибо у здешних варваров нет постоянных поселков, они ведут кочевой образ жизни и потому, предупрежденные своими сторожами, они при первой же малейшей опасности тут же снимаются с места. А за верблюдами на лошадях не очень-то угонишься по здешнему довольно вязкому песку, ведь стопа у верблюда устроена так... И вообще, мне кажется, что не так уж и много на свете такого, за чем бы стоило гоняться, сломя голову, ибо если ты действительно чего-то достоин, то оно и так в нужный срок само собой придет тебе в руки. Так уже неоднократно случалось в моей жизни.

И так случилось и на этот раз. Правда, этот нужный срок несколько затянулся - я провел в Великой Пустыне ровно год и один месяц, прежде чем мне наконец доставили письмо от Тонкорукого. Письмо это, как и положено, было помещено в крепкостенный бронзовый цилиндр, крышка которого была запечатана кроваво-красной сургучной печатью. Я очень ждал его, этот заветный цилиндр! Зато теперь, получивши его, я уже не спешил. А посему я повертел его в руках, потом тяжко - так, чтобы это было хорошо заметно тяжко вздохнул, вернул цилиндр гонцу и сказал так:

- Нет, я еще не чувствую себя достойным принять слова Владыки Полумира. Так и скажи ему, Владыке: Нечиппа, подлый раб, раб от рождения и трижды раб, жадно целует пыль в тени его величия и кланяется, кланяется, кланяется... Понял меня? Ступай! Я больше не держу тебя.

Гонец ушел. И снова потянулось время. Дул сильный южный ветер. Если внимательно прислушаться к его вою, то можно было разобрать слова: "Ух-ходи-и! Ух-ходи-и! Ух-ходи-и!" Однако вместо этого я каждое утро выстраивал вверенные мне когорты в походную колонну и шел навстречу ветру. Ввиду неблагоприятных погодных условий я сократил длину дневного перехода вдвое. Потом я сократил еще раз. И еще. А потом мы и вовсе остановились, ибо из-за поднявшейся песчаной бури ровным счетом ничего не было видно. Да и дышалось нам с большим трудом. Столичные книжные мудрецы утверждают, будто бы неумеренный экваториальный пояс не столь уж и широк, а посему если как следует набраться мужества и терпения, то его вполне можно преодолеть, и тогда отважным путникам откроются доселе невиданные, но столь же плодородные, как и на благодатном умеренном севере, страны. И все свои рассуждения столичные книжные мудрецы подкрепляют великим множеством математических выкладок вкупе с пространными цитатами, надерганными из трудов древних философов. Я ничуть не отрицаю того, что все это с научной точки зрения совершенно логично и здраво, однако кроме чисто познавательного интереса у меня есть и еще одна забота: содержать вверенное мне войско здоровым и боеспособным. А вы представляете, что это такое, когда от здешней грязной и тухлой воды половина моих людей страдает жесточайшим, простите за низкое слово, поносом? Или еще: эти самые столичные умники советовали нам пересесть с лошадей на верблюдов. Да, на первый взгляд, это довольно резонный совет. Однако сколько мы с этим ни бились, ничего путного не вышло - проклятые горбатые твари не желали нас слушаться, ибо они приучены лишь к варварским командам и варварскому обращению, но варварский язык, равно как и варварские обычаи, нам неизвестны. Тогда я велел перерезать верблюдов на мясо, однако оказалось, что это мясо не годится в пищу, ибо у отведавших верблюжатины начинаются страшные галлюцинации, человек становится совершенно безумным и крайне опасным для окружающих. Мы с великим трудом усмирили несчастных, и это стоило нам немалых потерь в людской силе. С тех пор верблюдов мы не трогаем, а если чем-то и разнообразим свой стол, то лишь песчаными грибами. Грибы эти, как ни странно, по вкусу очень напоминают смокву. Однако песчаные грибы встречаются крайне редко, и потому далеко не у всякого желающего хватает средств на их покупку. А самочинно собирать грибы весьма опасно - всякий, кто решается в одиночку отойти от лагеря на сотню-другую шагов, рискует получить отравленную стрелу в горло. Я уж не знаю, почему, но здешние варвары стараются поражать моих людей именно в горло. Возможно, они это делают для того, чтоб несчастный не успел призвать на помощь, и тогда они, беспрепятственно подобравшись к убитому, успевают вырезать у него печень, ибо, как они считают...