ГРИГОРИЙ ПАНЧЕНКО

СПАСТИ КНЯЗЯ

ГЛАВА I

- Нет, Творение не завершилось, царство Бога не

дано, его надлежит построить, как строите Вы после

купания маленькие песчаные города на берегу реки.

Этот мир - влажный речной песок, а в построении

каждый из нас участвует вместе с Богом, хотя и не

наравне с ним - говорил рабби Ху шим, меряя шагами

тесную комнату. В бочонке с водой мокли розги, но

они скорее предназначались для успокоения совести

кого-либо из старост синагоги, буде он заглянет в

хедер. Ученики сидели широко раскрыв глаза и

слушали, как завороженные. Они всегда так слушали

рабби Хушима, вне зависимости от того, рассказывал

ли он о строении мира или предлагал отгадать, как

переправить в легком челне волка, козу и сноп

неомолоченной пшеницы.

Сквозь потайной глазок робби Хушим бен Каниз со все большим удивлением разглядывал ночного посетителя. Это был ...норманн? Да, по-видимому, норманн. Как он оказался здесь, столь далеко на юго-востоке? И почему... Человек-глыба, черный силуэт в мертвом лунном свете, снова поднял кулак и трижды ударил по двери - будто рассекая врага от плеча к бедру одним взмахом. Застучали доски, едва не ломаясь. Так, пора открывать, не то он сейчас примется рубить дверь. Интересно, на каком наречьи с ним обьясняться? Едва ли ему знакома латынь, а тем более фарси или иврит. Но рабби Хутшим так и не успел разомкнуть губы. Пришелец опередил его: - Ты Хушим, сын Канизов, наставник жидовинский? - Ты не ошибся, путник. Кем бы ты ни был, прошу - взойди и будь моим гостем. Он ответил на том же языке, на котором был задан вопрос, ответил прежде, чем успел распознать его. Но когда распознал, изумление его удесятирилось, хотя по крайней мере стало ясно, откуда взялся этот викинг. Не викинг даже, а, как их там называют, варяг. Но в том то и дело! Добро бы еще из средиземноморья, тогда он, по крайней мере мог оказаться в охране какого-нибудь купца (хотя с каких это пор купцы разьезжают ночью?). С севера же, из земли русов (Гардарики, страна городов - так зовут ее варяги) сюда вообще еще никто и никогда не добирался. Тем более пеший одиночка. Впрочем, совсем не обязательно ему быть одиночкой, да и пешим не обязательно быть... - Взойди же, гость мой, и пригласи своих спутников. Я не богат, но хлеб и вино у меня найдутся, а в доме все-таки теплее, чем в ночной степи. Варяг недобро усмехнулся: - Последний из моих спутников, жидовин, лежит где-то среди ваших проклятых холмов в двух днях пути отсюда и вороны давно выклевали ему глаза, потому что я не смог снарядить его на пир к Одину как подобает. Зато еще пятерым шелудивым псам тоже не видать погребения. Слово "Жидовин" в устах варяга не содержало оскорбления, но рабби Хушим поморщился. Однако поправлять гостя было неучтиво, а в данном случае - и не безопасно. Значит, это действительно были они... Когда Стражи Границ из войска правителя Шапури, задыхаясь от ужаса, рассказывали о битве с воином-зверем, рабби Хушим еще тогда подумал про скандинавских берсеркеров, которые в пылу схватки воют и рычат, брызжа пеной, не замечая ни ран, ни усталости. Всадники, потеряв чуть не половину своего состава (не пятерых, а восемь, даже девять: четверо удержались в седлах, их домчали до Шапури живыми и рабби Хушим вместе с шапуровскими знахарями лично перевязывал их страшные раны, но спасти удалось лишь одного) - так вот, всадники долго не решались подойти вплотную к убитому. И так и не решились, потому что вдруг снова раздался звериный рев и из темноты бешеным прыжком вынесся еще один двунногий медведь, сжимая визжащий меч обеими руками. Нельзя сказать, чтобы Стражи поворотили коней: кони сами галопом унесли их от жуткого места. - Как позволишь называть тебя, воин? - Асклинд Кривоустый. А раньше звали Асклинд Прекраснолицый - варяг снова усмехнулся и рабби Хушим понял, почему эта улыбка показалась ему недоброй. То есть она действительно была такой, но впечатления усиливал рубленный шрам, идущий от ноздри до подборотка через угол рта. - Садись у огня, Асклинд, а я пока позабочусь о твоей лошади. Варяг с грохотом обрушился в кресло, чуть не развалив его. Тут же извлек из ножен меч, воткнул его по правую руку от себя. - Мой друг Фьордсала отправился в Вальгаллу о дву конь, с моей лошадью в поводу. А когда мы год назад выезжали из Кийев-гарда, нас было три дюжины человек и каждый вел за собой подсменного коня. Дорого стоит посмертная воля князя, но законы побратимства - превыше всего. " Посмертная? какой же сейчас год по христианскому счислению? А-га..." - Ты был среди варягов, служивших конунгу Свендислейву? - последние два слова он произнес на скандинавский манер. В тусклом свете очага было видно, как Асклинд медленно поднял глаза на рабби Хушима и надолго задержал взгляд. Тяжелый взгляд, одновременно холодный и обжигающий, как смертельно отточенный клинок. - Э, да ты не прост, хозяин... Теперь мне ясно, почему князь просил добираться имено к тебе. Одно скажу: был я ему побратимом, а не слугой. Служба кончается со смертью господина, а в побратимстве нет господ и оно не кончается никогда. Рабби Хушим промолчал. Видимо, ему вообще следовало побольше молчать, чтобы не допустить очередную бестактность. Трудно понять, что именно викинг может счесть за таковую. - Прежде чем мы продолжим разговор, гость мой Асклинд, прошу тебя: вкуси мой хлеб и отпей освященного вина. Он взял со стола нож и тут же рукоять меча скакнула в ладонь варяга. Рабби Хушим даже не посмотрел на Асклинда: медленно и торжественно он резал высокий круглый хлебец на ломти. Впрочем, опасность была не так велика, потому что другую руку он будто невзначай опустил на полку рядом со столом, где находились две совершенно безобидные с виду палочки. Каждая размером в локоть, соединены шнуром длиной в ладонь и никому здесь неведома их сила. Это левая рука - в правой нож - но рабби Хушим был левша, что не раз помогало ему до его прихода в Шапури и чего не знал Асклинд, да и вообще никто здесь не знал. Здесь и сейчас. Однако варяг и сам опомнился. - Извини, хозяин. Очень уж многие за последний год подымали на меня сталь - едва ли не чаще, чем за всю прошлую жизнь. Извини... Меч он все же не убрал в ножны, а снова вонзил в пол. ...Трапезу они завершили быстро - не так-то много было, чего есть. Против ожидания, Асклинд отказался от вина. Скорее всего он боялся захмелеть: хмель и сон одолевают усталого чело-века мгновенно, а усталость его была тяжела и страшна. Но от постели он тоже отказался. Как змея выползает из кожи, стянул через голову панцирь, долго негнущимися пальцами развязывал шнуровку и наконец ( пахнуло прелой тканью, потом, давно немытым телом) обнажил грудь. Не помяни он раньше Одина, рабби Худшим мог подумать, что на груди у него висит ладанка. Но нет - это был шитый бисером кожаный мешочек. Довольно большой. - Держи.- На стол лег вытершийся по сгибам кусок пергамента. Тонкий, хорошей выделки, очень дорогой материал, в одном месте, словно язвой, насквозь прободенный треугольным отверстием ( вокруг запеклись темные пятна). И мешочек продырявлен, а на Асклиндовой рубахе неровная клякса: когда-то красная, теперь бурая. На груди, надо думать, тоже есть шрам треугольной формы. Даже панцирь не спас... - Что это? - Грамота тебе княжая. Прочти. - Очаг погас, а при лучине темно. Может быть, утра подождем, гость мой? - До утра еще дожить надо - и мне, и тебе (рабби Хушим покосился на пристольную полку, но варяг, похоже, не угрожал - это так в его изложении прозвучала мысль о бренности всего сущего),- Читай, чтоб я это видел, хозяин. Хушим бен Каниз вставил новую лучину, развернул пергамент и начал читать, щурясь на едва различимые строки. Мгновенье спустя он бросил на гостя быстрый взгляд, но тут же опустил глаза и больше не отрывался от текста.

* * *

"Привет Наставнику - от Предводителя! Андрей, ты - последний, кому я посылаю письмо, и крайне маловероятно, что оно до тебя дойдет. А если и дойдет, то года через два после моей гибели. Код я за эти десятилетия подзабыл, но по-русски можно писать спокойно: нынешняя форма разговорного языка весьма далеко отстоит от Реальной, а о письменности и говорить излишне. Нет времени вдаваться в подробности, их ты сам узнаеш у посланца. Короче, я попал в ловушку, которая признается лишь теоретически. Трудно представить, что я и мой нынешний реципиент совпали вплоть до атомарной структуры, но, в общем, сходство между нами оказалось достаточно велико, чтобы пошла синхронная волна. Так что прав оказался профессор Рудаков со своей теорией синхронизации биополя, а не Гвалириши. Можеш передать ему мои поздравления (Рудакову Леониду Сергеевичу в смысле) - жаль только что его правоту мне пришлось испытать на своей шкуре. При наложении я находился вне мимикрино, а так как события мне удалось взять под контроль лишь через месяц, то капсулы на прежнем месте уже не было - она, разумеется, откочевала черт знает куда, избегая контакта с материальными обьектами. Да и бесполезно: ведь за мной капсула не последовала, а значит - прервалась связь и внутрь мне не попасть. Может быть, это и хорошо. Не для меня, само собой, а для Обьективной Реальности. Дело в том, что слило меня в одном теле отнюдь не с рядовым представителем эпохи. С кем именно - ты или уже понял, или поймеш чуть позже. Так что теперь мне приходится играть положенную ему историческую роль. А это нелегкое дело, совсем нелегкое... Но теперь - все. Роль сыграна,путь пройден до конца и режиссер, которого нет, обьявляет финальную сцену. Сегодня, когда я заканчиваю этот лист, остается два дня пути до бухты Малый Вранголимен, где из года в год ремонтируем мы суда во время черноморских походов. Стоянки там не миновать: потрепала нас буря. Значит, еще несколько суток отдыха, починки лодий, если печенеги не нападут сразу, и ..... Никто в войске не верит, что нам предстоит бой с хаканом Курей, что мы вообще с ним встретимся. Действительно, судя по времени и месту, печенегам совершенно нечего делать в этих краях. Но они здесь будут. Навряд ли, кстати, их наняли византийцы - ромеям как раз хотелось меня сохранить, иначе они бы не выпустили нас из Доростола (там положение наше было не трудным, как вскоре скажут летописи, а попросту безнадежным. И ведали об этом по обе стороны крепостной стены). Однако в чем бы ни ошибались летописцы, сам факт моей гибели вместе со всей дружиной, конечно, не измышлен. Даже при учете того, что дело было (будет) близь устья Днестровского, а не на порогах Днепра, и двумя годами ранее. Это ведь, по сути, единственное полностью достоверное событие в жизни моего реципиента: не венчался, не крестился, неизвестно когда родился... Так что в моем расположении где-то неделя,а скорее - дней пять. После чего моя теменная кость пойдет на чашу для вина. Об этой чаше давно мечтает хакан Куря и вскоре его мечта исполнится. А ошибались летописцы во многом... Выше я говорил, что ты - последий, с кем я пытаюсь связаться. Это не совсем так. Сразу после наложения я отправил весточку в княжество Анамнаянджи придворному учителю фехтования Па Рао - а это ведь тоже ты. Несколькими годами позже пытался наладить связь с Сибирью, где в тот момент пребывал Ытален Йонка (он же Эннече Асев,доктор медицины и наш с тобой однокашник). Тогда же писал Орасу Монтаньи, в обитель Сен-Жак. И уже во время греческого похода почти безнадежно пробовал вступить в контакт с царьградским кузнецом Михаилом (не знаю его лично, это кто-то из группы Джонсона). Каждый раз приходилось снаряжать настоящую экспедицию и ни одна из них не то что не вернулась но, видимо, не добралась и в один конец. Или все-таки добралась? Тогда, значит, База не дала "добро" на изьятие? В таком случае передай нашему (или своему, если я уже в списках не числюсь) начальству следующее: кассету мне удалось сохранить. Я как включил ее вскоре после наложения, так она всю мою здешнюю жизнь, двадцать с лишним лет и работает на запись. А мое положение уникально. Не учитель в жалком периферийном городишке (извини, я не имел в виду тебя) - глава государства ( ну, пусть протогосударства еще). Вдобавок совершавший походы едва ли не во все концы нынешней Ойкумены. Информация, хранящаяся в моей кассете (да и в моей голове, раз уж на то пошло) - не имеет цены. Я не зря помянул летописцев... Скажу так: прийдется пересматривать очень многие, если не все концепции, связанные с эпохой 8 - 10 го веков. Письмо я передаю начальнику моих телохранителей. То есть это официально Асклинд - начальник телохранителей, а на деле он мой друг из ближних и названный брат. Ему, конечно, моя просьба тоже покажется безумием. Но он ее выполнит. Если выйдет живым из боя, на что у него шансов поболее, чем у кого-либо еще, но тоже немного. И если сумеет преодолеть тысячи километров, что вообще из разряда чудес. Чудо произошло. Иначе бы ты не читал эти строки. Жду. Писано в лето 647-е, или 971-е от рождества Христова. Точнее, в осень где-то начало октября.