Сергей Булыга

Черная сага

Книга третья

Окрайя

1.

Когда я проснулся и увидел, что лежу в какой-то землянке, а лица у моих людей густо вымазаны белой глиной, мне, честно скажу, страшно не было. Потому что проснулся-то я от того, что услышал Хвакира! Я, правда, и раньше догадывался, что он где-то рядом, и верил, что он не оставит меня в беде, и потому и смело повернул на Ржу. Его-то я и ждал, когда мы сели на мель...

Но все это были одни лишь догадки, надежды - и вот, наконец, он подал голос! Нужно было спешить, уходить; Хвакир нас непременно выведет. Но как перехитрить Чурыка? Он не потерпит, чтобы его оставили без жертвы поднимет крик, а то и бросится в погоню! И, значит, одному из нас нужно остаться. Но кому? Лузай не слышал пса - и, значит, не ему, ибо как пес ему прикажет? И, получается, что оставаться нужно мне или Щербатому. Я глянул на Щербатого...

И только тут, признаюсь, мне и стало страшно! Ибо кто я такой?! И почему это я был прежде уверен, будто Хвакир меня ведет, чтобы спасти? А если, чтобы погубить? И вот сейчас он призовет Щербатого: "Бр-рат! Бр-рат!" - Щербатый встанет и пойдет, а с ним пойдет Лузай... Что, разве у меня тогда не хватит мужества и чести, чтобы остаться?! Да что я, смердов сын?!

Но Хвакир решил иначе. Щербатый, выслушав его, сказал, что не желает уходить. И я с ним не спорил. Но очень смутился. Ну а Лузай не понял ничего! Когда мы вышли из землянки, он сказал, что, мол, всегда считал Щербатого и трусом, и глупцом. Но я велел, чтоб он молчал! И вообще, в ту ночь я был очень гневен.

А тьма была кромешная! Хвакира мы не видели, а шли на его голос. И этот голос нас и вел. Лузай долго молчал, потом спросил, кто это нас ведет - и я сказал, что это добрый дух. А он тогда спросил, каков этот дух из себя, а я сказал, что духа не увидишь. И больше он не спрашивал молчал. И я молчал. Так мы и шли - молчком, в кромешной тьме, в грязи, под проливным дождем. И только иногда среди ветвей мне чудились горящие глаза. А, может, и не чудились. Глаза были большие, красные, они горели, как уголья; Хвакир, все говорят, очень свиреп... А что по мне - так это оттого, что он всегда голоден. И потому в ту ночь я то и дело доставал из кошеля диргемы и бросал их во тьму, и бросал, и бросал...

Потом дождь кончился и рассвело, идти стало намного легче. Да и Хвакир нас вел - мы не плутали. И так мы шли весь день. А когда начало смеркаться, мы набрели на только что погасший, но еще не остывший костер.

- Поищи! - велел я.

Лузай поискал - и нашел в золе два куска отменно запеченной оленины. Поев, мы легли и тотчас же заснули. Хвакир - я знал это - сидел в ближних кустах и сторожил наш сон.

А на рассвете он нас разбудил - завыл, - и мы опять пошли. И так мы шли три дня.

На четвертый день земли рыжих кончились и мы вступили в Гиблый Лес. Там никто не живет. Нет там и дичи. Нет там птиц. Там за деревьями не видно неба. Темно. Только гнилушки светятся. И - тишина. Даже Хвакир молчал - мы шли на звук его шагов. Он все время был где-то совсем рядом, но мы ни разу его не видели. И сколько мы так шли, я не знаю. Может, неделю, может две. Коренья собирали, ягоды. Грибов не трогали. Костров не жгли. Там если разожжешь костер, то сразу угоришь - дым очень сладкий, сразу навевает сон, а сон этот отравленный: заснешь - и уже больше никогда не проснешься. Вот так и шли. Шли, шли. Устанем, ляжем и поспим. Проснемся - слышим: рядом кто-то ходит, урчит, зовет вставать. Встаем - идем. Я спрашивал:

- Ну что, Лузай, доволен, что со мной пошел?

- Пока не знаю. А сам ты как?

- И я пока не знаю. Вот если б мы отсюда вышли бы, вот тогда был бы рад.

И мы вышли! Теперь вокруг был лес как лес, в нем была дичь, была река, и из реки мы долго пили воду. Три дня мы не спешили, отъедались. Три дня Хвакир молчал.

А после снова подал голос! И мы опять пошли - на север, к морю. Вскоре лес кончился, и мы вступили в Жадные Пески. Они еще опасней, чем болото. Ступил чуть в сторону - и сразу чувствуешь, как начинаешь вязнуть. Тогда ложишься на живот, ползешь. И выползаешь на тропу...

Хоть той тропы совсем не видно! Сам шел - вовек бы не нашел. И вот лежишь на ней, этой невидимой тропе, и ждешь, когда подаст голос Хвакир...

Которого, как и тропы, тоже не видно!..

Но вот услышал вой - встал и пошел. Потом остановился, подождал. Опять услышал вой - опять пошел...

На восьмой день, когда припасы уже кончились, мы-таки вышли к морю! А к вечеру, идя вдоль берега, мы вышли к городу. Град Гортиг - так он называется. Или Йонсвик. Или Славный Причал. Этот город - ничей. В нем никто не живет. Сюда приходят ненадолго - и уходят. Здесь продают рабов. Здесь тратят свое золото. Здесь чинят корабли. Пережидают шторм. Зимой Град Гортиг пуст, а по весне, как только сходит лед, сюда спешат купцы и подновляют хижины, обкапывают рвы и укрепляют частокол, и расставляют стражу, и ждут рабов. Рабов привозят йонсы - люди моря. Рабы здесь стоят очень дешево, потому что йонсы считают, что торговаться - это стыдно. Да и рабы им достаются без особого труда, да и прием здесь, в Гортиге, достойный. Никто здесь не спросит, кто ты такой и откуда, где взял рабов, а продаешь - и продавай. И платят за рабов здесь только золотом, которое ты здесь же можешь тотчас же оставить в харчевнях, лавках, балаганах, а то и у гадалок, колдунов, у мастеров, шьющих крепчайшие железные плащи, у оружейников, кующих черные ножи, которым те железные плащи - как паутина...

Мы шли по городу, смотрели. Смотрели и на нас. Пусть себе смотрят! И мы зашли в харчевню, подкрепились. Сыграли в кости. Проиграли. Лузай хотел сыграть еще - я отказался. И выпивать ему я больше не позволил, сказал, что спать пора. Легли в углу, я втрое заплатил - нам дали, чем укрыться. Лузай ворчал:

- Как псы!

А я сказал:

- Молчи!

И он молчал. Потом заснул. А я не спал. Да и не мудрено! У нас в конюшне чище, чем у них в харчевне. Да и в конюшне ночью тихо и темно. А здесь и свет горел, и пили, веселились - там, у огня, - а по углам уже лежали, спали. И кто-то ползал между спящими, икал. Подполз ко мне. Я затаился. Он раз толкнул меня, второй...

А после вынул нож, стал подрезать мой кошель...

И тут я и схватил его! И руку ему вывернул! Пнул сапогом! Он завизжал, вскочил и кинулся к огню. Там засмеялись. Хозяин погрозил ему, сказал: