А вот в ту ночь мне ничего не приснилось, я просто пролежал бревном. Проснувшись, не хотел вставать. И думать ни о чем не хотел. А мысли лезли, лезли - как назло! Вот, думал я, дружинники ушли, рабы ушли, весть разнесли, и скоро все прознают про Торстайна, начнутся пересуды, толки, кому теперь должна принадлежать наша земля, кому корабль, кому...
Но тут ко мне спустилась Сьюгред и сказала:
- Вставай! Небось, проголодался.
- Но я, - ответил я, - не голоден.
- Но ты - мой человек. Велю - и будешь есть все, что тебе подадут!
Я засмеялся, встал, пошел следом за Сьюгред. Поел. Потом рубил горючий камень. Потом еще были другие разные дела. Потом она опять меня кормила. Потом, когда пришла ночь, Сьюгред залезла в спальник и приказала мне:
- Пой!
Я пел. Я знаю много песен. Но для нее я пел не те, которые любил слушать Торстайн, а те, которые почти всеми давно уже забылись. В Йонсвике сорок лет тому назад...
Но я, похоже, опять отвлекаюсь. Итак, я пел; чего не помнил, там подсочинил, а кое-где и просто приукрасил - и получилось хорошо. А это добрый знак! И я повеселел. Сьюгред давно уже заснула, а я все пел и пел и мне казалось: вот я опять молодой, силен и храбр, и наш корабль подходит к берегу, и вот уже под днищем нашего корабля заскрипел прибрежный песок, а вот уже песок скрипит под моими сапогами, я молод, смел, я богат - в моем поясе полным-полно диргемов, я сыт и пьян, и я уже иду по городу. Славный город Йонсвик! И вдруг я слышу сзади: "Господин!" - и думаю: ого, какой приятный голос! И, повернувши голову, вижу в окне...
Ее! О, до чего же она была красивая! И говорит:
- Купи меня! Я стою очень дешево. А еще я умею петь и танцевать, варить, стирать, шить, колдовать...
- И колдовать?!
- Да, господин.
- Как?
- Очень просто. Вот я тебя уже околдовала. Сейчас ты к нам войдешь и будешь говорить с моим хозяином, и сколько он за меня запросит, столько ему ты и заплатишь!
Я засмеялся, но вошел к ним в лавку. Ее хозяин, выслушав меня, сказал:
- Она не продается.
- Как?! - возмутился я. - Такого не бывает! Товар на то создан, чтобы продаваться.
- Но это не товар.
- А что?
- Твоя судьба.
- Ха! - засмеялся я. - Моя! Тогда я вообще не буду платить. Потому что кто же это платит за свое?!
- Тебе видней.
И я - глупец! - платить не стал; взял ее за руку, сказал:
- Пойдем!
И мы пошли. Зашли в ближайшую харчевню, и там я повелел:
- Питья! Еды! И конуру!
И там, в той конуре, нам было хорошо. Она смеялась, то и дело повторяла:
- Мой господин! Мой господин!
А я:
- А ты - моя судьба.
И день прошел, и ночь пришла. Она спросила:
- Хочешь, я спою?
- Конечно! - сказал я.
И она пела - очень хорошо. Я слушал, слушал... и заснул. Когда проснулся, было уже утро. А моя женщина, моя судьба, моя красавица исчезла. И пояс мой - с диргемами - тоже исчез. Я выбежал на улицу и побежал, внимательно смотрел на все окна, хотя, если честно признаться, совсем не надеялся снова увидеть ее.
Нет, вот она! Сидит возле окна, смотрит на улицу. Увидела меня, нахмурилась, спросила:
- Чего уставился? Что, я тебя обворовала, что ли?
Я онемел от такой дерзости! Я... Нет! Я перевел дыхание и успокоился, и начал так:
- Судьба моя! Я...
А она как засмеется! И все не умолкает и не умолкает! Ее хозяин вышел на крыльцо и, нагло осмотрев меня, сказал:
- Проваливай отсюда, бродяга! Здешний товар не по тебе!
А тут еще начали собираться любопытные. И как мне было тогда поступать? Что, рассказывать, как я вчера, не заплатив... И потому я плюнул и ушел.
На следующий год мы снова пришли в Йонсвик, и снова я шел по той же самой улице, и снова она меня окликнула из того самого окна:
- Мой господин!
А я спросил:
- Ты меня помнишь?
- Нет.
- А я все помню, - сказал я.
Она смутилась. Или притворилась? Не знаю. И тогда я этого тоже не знал. А просто сказал:
- Мой пояс, как и в прошлый раз, набит диргемами. Только теперь я сразу тебе их отдам, а ты мне за то... ты снова будешь петь мне свои песни.
Она была поражена! Спросила:
- Только и всего?
- Да, - сказал я. - А что?
- Н-не знаю. Как решит хозяин.
Хозяин решил так: я отдаю ему диргемы, все до единого, а он за это позволит мне послушать только одну ее песню, а после я сразу уйду и больше никогда к ним не приду. Я согласился. Сел и слушал. Хозяин подал мне вина. Я выпил... и немедленно заснул.
Проснулся я на пустыре - без плаща, без меча, без кольчуги.
На следующий год я снова пришел в Йонсвик. И снова она меня окликнула. Я притворился, будто не расслышал. Зашел в ближайшую харчевню, снял конуру, велел подать мне туда всего, что у них есть... И тут ко мне вошла она! Я встал и закричал:
- Прочь! Я не звал тебя!
- Нет! - со смехом сказала она. - Прежде послушай мои песни. Ведь я твоя судьба.
Я, скрепя сердце, согласился. Она села напротив меня и запела. Нам принесли еды, питья. Я не притронулся к еде, не пригубил питья. И песен я не слушал - не хотел. А она пела их, пела и пела. Да, песни были очень хороши, но сколько же их можно слушать?! Небось, уже и ночь пришла. Я встал.
- Куда ты? - спросила она.
- Ухожу, - сказал я. - Я спешу.
- Тогда прощай.
- Прощай! - гневно ответил я и, хлопнув дверью, вышел в общий зал. Там почему-то уже никого не было. И вообще, там было очень тихо и очень темно...
И очень холодно! Сразу почувствовав неладное, я отшатнулся, дернул дверь... Но конура уже была закрыта - изнутри. И никого, я это понимал, там уже нет: не зря же она со мною попрощалась! Тогда - на ощупь, то и дело спотыкаясь - я двинулся по залу. Долго плутал! Потом-таки добрался до входных ступенек, взошел по ним, толкнул входную дверь, вышел на улицу...
Зима! И сумерки. Зимой Йонсвик стоит пустой и, значит, до ближайшего жилья три дня пути. Я постоял, подумал... и пошел! Шел, песни пел. День шел, ночь шел, и снова день, охрип - и петь уже не мог, а только в мыслях повторял и повторял и повторял те сокровенные слова, чтобы их не забыть. Потом упал, заснул... Потом меня нашли чужие люди и принесли к себе домой и там отогрели. Вот как мне тогда посчастливилось! Поэтому я отдал этим людям все мои диргемы. Потом, ранней весной, опять пришел в Йонсвик, искал ее, искал... но не нашел. И через год опять искал. И через два. И через пять...