(С волненьем.)

Но сегодня,

Будь голос каждого, как трубный глас,

Его я не смогла бы услыхать.

(Нежно.)

Не диво ли? И этот лес, и горы —

Их словно наделили даром речи,

И голос плодоносных этих нив,

Приветливый и счастьем напоенный,

Беседует со мной… и внятен мне.

(Садится, чуть слышно.)

Недавно я сидела здесь, и темень

Наваливалась на меня, зловеще

Пришептывая что-то…

(Медленно.)

И народ,

И двор, и память этих страшных дней

Меня пугали.

(Громко.)

А теперь сижу я

На том же месте, где в душе искрилась

Когда-то радость, где ее огонь

Пылал, все выше поднимаясь к небу,

И, крепко стиснув грудь свою руками,

Уже молчу, уже мои глаза,

Светящиеся радостью нежданной,

Уставшие от блеска и сиянья,

Не выжмут ни слезинки. В первый раз

За четверть века выплакалась я.

(Рыдает, откинувшись на кресла; тихо и ласково.)

Иди ко мне! Зачем ты медлишь, Эйольф?

Уже туман покрыл вершины гор

Серебряным покровом, и сова

Давно уже вопит в бору сосновом.

Недолго ждать, пока цветы покроет

Роса, и, чашечки свои раскрыв,

Они воспоминаньям предадутся

О благодатных снах минувшей ночи.

(Приподнимаясь, говорит все громче.)

Иди, не заставляй так долго ждать.

Мне жаль утратить и одно мгновенье.

Я двадцать пять печальных лет ждала

Тебя, мой Эйольф!

(Встает, говорит быстро, с опаской.)

Ну, иди, иди же!

Ты знаешь, — обо всем забыть должна я

И помнить только о тебе одном.

Приди же, чтобы я могла забыть

Про все другое и сумела думать

Лишь о тебе. Иль, Эйольф, ты не видишь,

Как широко я двери растворила?

А если тесно одному пройти,

И надо распахнуть еще их шире…

Мне страшно. — Ну, взгляни же на меня.

(Порывисто.)

Будь ты со мной, меня бы защитил

Глаз голубых твоих отважный взор;

Склонившись головой к тебе на грудь,

Я ничего на свете бы не знала,

Лишь знала бы, что я в твоих объятьях.

(Садится. Пауза. Радостно.)

Ах, вот ты где! Тебя я различаю

За облаками страха и рыданий,

Промчавшимися вихрем надо мной.

Но мне тебя никак не удержать,

Ты таешь в воздухе, вобрав в себя

Мои сомненья и воспоминанья.

И сызнова тебя не вижу я…

Мы врозь… Ты отступил… И вот опять…

(Откидывается назад, медленно.)

Ты здесь стоял и на меня глядел…

Твое чело склонилось надо мной

И вносит мир мне в сердце, я целую

Высокий лоб и становлюсь счастливой.

Туман растаял… снова дышит грудь.

(Говорит все быстрее.)

Ты здесь, мой Эйольф, кудри золотые,

Я вижу, по плечам твоим струятся,

И вижу руку крепкую твою, —

Она дарила часто смерть, — но с лаской

Теперь ко мне протянута!

(Протягивает обе руки.)

Иди же,

Иди, пока ты светишься от счастья,

Спеши, добро пожаловать ко мне!

(Мечтательно.)

Добро пожаловать в жилище Хульды!

(Приподнявшись, прислушивается к гулким шагам. Испуганно.)

Но это вовсе не его шаги!

Хульда. Эйольф.

Эйольф

(медленно входит; дойдя до середины)

Привет тебе!

Хульда

(отступая на два шага)

Привет тебе!

Эйольф

Ну, как

Идут дела?

Хульда

(обнимая его)

Ни слова больше!

(Склоняется к нему на грудь.)

Эйольф

Хульда!

Хульда

Еще раз!

Эйольф

Хульда!

Хульда

Хорошо! — А все же

Не так, как прежде.

Эйольф

Ты всего боишься.

Хульда

Меня смутил твой взгляд. О, кто его

Так изменил, в него вселившись?

Эйольф

Что ты?

Хульда

Нет, это так! Ах, если б только ты

Мог обмануть меня, когда б стремился

Хоть к этому!

Эйольф

(тихо)

О, если долго будешь

Так на меня глядеть, начну я думать,

Что вечно здесь стою.

(С подъемом.)

Ты — чародейка!

Едва я увидал тебя, и канул

Двор королевский, и уже куда-то

Танцующие исчезают пары.

Затихла музыка. Последний отзвук

Растаял в полуночной тишине.

Сгустилась тьма, и храбрый вольный викинг

Пропал, исчез, как будто растворился.

Исчезло все кругом, и шум затих,

Друзей умолкли речи, — все как будто

Куда-то провалилось… Вижу только

Епископскую мантию и слышу, —

Он говорит: «Помилуй мя господь!»

Чего ты хочешь, женщина? Я здесь!

Чего тебе еще? Твой Гудлейк отбыл.

(Тише.)

И многие за ним… Чего ты хочешь?

Бежать отсюда или обвенчаться

Со мною на его могиле? Знаешь,

Епископ это сделает — не бойся.

Он это мне недавно обещал,

Когда повел на исповедь в молельню.

Пусть судит бог меня, но я хочу

Тебя обнять. Я на своем веку

Не видел женщины прекрасней, Хульда!

Пускай все думают, что мы рыдаем,

А мы смеяться будем, так смеяться,

Что с нами захохочет вся земля.

Из комнаты, где спит Аслак, доносится смех.

Что там такое было? Вероятно,

Я сам смеялся… Тяжесть в голове.

Как шел сюда, я выпил. Слишком часто

Я пью теперь!

(Садится, опять встает, снимает шлем, плащ и меч, снова садится.)

Хульда

(которая все время глядит на него, берет низкий стул и садится с ним рядом)

Давай поговорим!

Эйольф

Да, да, я жажду слов. Ну, говори же!

Хульда

Я чуть не испугалась. Ты вошел

Чужой какой-то поступью. Но после

Твои слова утешили меня.

Взгляни же на меня! Нет, ты не первый,

Кто вместо слов своих обрел чужие

И повторял так часто их, что ими

Он собственные помыслы окутал.

Но выслушай меня, коли желаешь.

Виновны ль мы, что, увидав друг друга

Впервые, Эйольф, — помнишь, подле церкви,—

Мы оба замерли — и побледнели?

Эйольф

Нет, Хульда.

Хульда

Нет! Виновны ль мы тогда,

Что именно в тот день мы повстречались?

Эйольф

Нет, Хульда, нет!

Хульда

И что могли мы сделать,

Когда была я замужем?

Эйольф

Нет… Верно…

Пауза.

Хульда

Ты первый Гудлейка ударил?

Эйольф

Бранью

Меня он к бою вынудил.

Хульда

Об этом

Его я не просила.

(Пауза.)

До него

Погибли многие… Ты мог бы счесть…

Но я ни в чем не приняла участья,

Я только созерцала.

(Пауза.)

Так, послушай:

Род Аслака и мой — единой крови,

Но вечная вражда их разделяла.

Я девочкой была, когда отца

В дом на щите втащили обагренном.

Мать сразу умерла, — и это к счастью.

Род Аслака мне дал тогда приют,

Чтоб искупить вину. Когда же стала

Постарше я, тогда все члены рода,

Не состоявшие дотоле в браке,

Сочли, что вправе в жены взять они

Свою воспитанницу. Но, к несчастью,

Им столковаться все не удавалось,

Чье право больше, а меня об этом

И не спросили. Руку отдала я

Сильнейшему… А увидав тебя…

(Пауза.)

Я знала, что кому-нибудь придется

За это пострадать. Казалось, — мне,

А вышло Гудлейку. Но, кто там знает.

(Встает.)

Ты, Эйольф, веришь мне, что я страдала,

Что горечи немало я испила.

Ведь я росла в семье, лишившей жизни

Моих родителей. Моя болезнь

Меня сидеть на месте заставляла,

Когда ходили все. Так ты мне веришь,

Что сидя взаперти, средь этих женщин,

О чем-то тосковала я? Ты веришь,

Что накоплялись ненависть и страсть,

Любовь и отвращение, покуда

Меня, хмелея, Аслака сыны