- В этом мире располагает Бог, а наша участь - предположения, - отозвался Сигулий. Одутловатые веки почти прикрыли его зрачки, слившись с набрякшими мешками под глазами. - По волнам плывем.
- В наших силах плыть по волнам в угодном Всевышнему направлении.
- И слишком мудрено говоришь для солдата...
- Ты понимаешь меня. Нашествия германских племен не остановить - ни ты, ни вся Галлия с Аквитанией и бургундами вкупе не задержат их ни на один день. Рим пал, а был не так уж слаб...
Веки дрогнули, приподнялись.
- Пугаешь?
- Нет. Разве посмел бы я прийти для того, чтобы пугать? Слушай, Галлия охвачена бунтами, ересь взбудоражила страну, перевернула все, обессилила все, к чему прикоснулась. - Даброгез говорил ровно и размеренно, лишь пальцы теребили складку плаща.
- Я посажу на кол этого мозгляка-проповедника.
- Их сотни, а может, уже тысячи. Они и им подобные, не подозревая того, играют на руку германцам. Ты знаешь сам.
Сигулий снова прикрыл глаза, провел ладонью по обширному животу, прихлопнул.
- Да, я знаю, что творится в моей стране, не ты ли будешь поучать меня, чужеземец? Ты ведь и сам варвар?
Даброгез поежился, серые глаза его подернулись пеленой.
- Ты прав. Но не о том речь. Я хорошо знаю Рим: и метрополию, и провинции. Изнеженные патриции так не знают своей страны, как я. И я знаю варваров. Ты угадал - я варвар, но не франк, не алеман, не вандал... И мои сородичи добивали Империю, их было меньше, чем германцев, они пришли из других земель - ты не слыхал о них. Я - варвар, и я - самый зрячий изо всех римлян. Не гордыня и грезы движут мною - расчет и уверенность.
Сигулий молча встал, отошел в угол, погрел руку над пламенем толстой сальной свечи.
- Скоро зима, - проговорил еле слышно, будто самому себе.
Сверху, с темного отсыревшего потолка, капало. Даброгез дождался, когда глаза Сигулия снова встретятся с его взглядом.
- Галлия обречена, как был обречен и Рим. Лавину нельзя остановить, когда она волей рока низвергается вниз. Нельзя! Но внизу она рассыпается на камни, валуны, песок и пыль. Они не страшны даже ребенку - стоит им только застыть. Волны разбивают самые крепкие корабли, но сами разбиваются о скалы - и остается жалкая, бессильная пена. Лавина варваров рассыпалась по метрополии. Волна их мощи разбилась о Рим. Да, сокрушила его, но и сама обратилась в пузырящуюся пену.
В свете свечи на лице Сигулия заиграли резкие тени. И снова на Даброгеза смотрели безучастные глаза распятого префекта. Сколько он уже встречал таких глаз!
- Ты не просто солдат, ты не в охрану наниматься пришел, - сказал вяло Сигулий, и неожиданно недобрая ухмылка скривила его губы. - А что ты сделаешь со мной потом, после осуществления своих планов?
Даброгез не ждал подобного вопроса. Но был готов ко всему.
- Я верю в твой разум, - сказал он сдержанно, - верю и в то, что ты сам о себе позаботишься. А я, разве я дал повод усомниться в себе? Кто еще вот так, с ходу и начистоту, выкладывал свои намерения перед тобой?!
Сигулий заерзал.
- Я не люблю многословия, говори проще, - сказал он тихо, и маска равнодушия спала с лица, высветив цепкие, колючие глаза.
Даброгез встал - тень от его фигуры заплясала по шкурам. "Мы еще встретимся, вождь. И я не заставлю тебя рыскать по свету в поисках своего места!" Сигулий ждал.
- Ты будешь императором, - сказал Даброгез, склоняя голову, - моя дружина - ядро, костяк. Обрасти его мясом - своим войском, дай телу свое знамя, мой опыт и моя удачливость не подводили меня. Ты будешь императором.
- А ты? Кем ты будешь?
Даброгез сдержал улыбку, опустил глаза.
- Император, надеюсь, не забудет своих друзей.
Сигулий засмеялся, тихо, утробно, будто в брюхе у него что-то заурчало.
- А как посмотрит на это Восточная империя?
Даброгез неплохо знал Восточную империю. Может быть, даже слишком хорошо - три года в воле базилевсов, год в самой Византии, два - в сирийских пустынях. Что двигало рукой равеннских властителей, когда над ними самими нависала глыба? Деньги, золото! В Византии Даброгез почувствовал - что такое порядок, строгость во всем, в мелочах, даже церковь, и та не тянула в свою сторону, внося, как на западе, в государственные дела лишь сумятицу, а служила базилевсам. Там он увидел своих - в Восточной империи не было ни франков, ни алеманов, ни вандалов, зато на каждому шагу встречались уличане, тиверцы, северяне, даже поляне, пытающие судьбу вдали от своих краев. О южных славянах и говорить не приходилось - они составляли большую часть населения, основу империи. Даброгез хотел остаться в Византии, после Рима она показалась ему родной и близкой, но воля властителей бросила его на два года в пески. Позже он никогда не жалел об этом.
Сколько всего осталось в этих песках! Сколько унесено с собой! Тонкая змейка на шее смуглого мудреца и его странные для южанина глаза - синие, глубокие. Смерть, отодвинутая в сторону, когда ей уже ничего не мешало... А может, лучше бы она пришла тогда? Он бы все равно не заметил в забытьи ее прихода. Ну нет, там ли, здесь ли - пускай подождет, успеется!
Даброгез не задержался с ответом - он уже привык жить в раздвоенном сознании, но реальность оставалась реальностью.
- Византия завязла в своем устроении и в подавлении мятежей. Но она тот пример, что стоит подражания, - она не боится варваров, будь их даже в десятки раз больше, это монолит. И он простоит не один век.
- Папа? - Сигулия мучило не праздное любопытство.
- Папа благословит победителя.
Сигулий принялся вышагивать из угла в угол, на дряблом лице появились первые признаки озабоченности.
- Но почему ты пришел именно ко мне?
Даброгез подумал - один лживый ответ может все испортить. А в том, что дело идет на лад, он не сомневался - удача вернулась к нему.
- Я долго мотался по провинциям. Я обходил жалких вождишек, возомнивших себя королями, а клочки земель в несколько стадий - королевствами. Я был и при более могущественных дворах, чем твой, - Даброгез на мгновение запнулся и снова склонил голову в знак уважения к хозяину, - и не скрою, если бы хоть один из них вник в мое предложение, я сумел бы убедить его, и, видят боги, ему не пришлось бы жалеть!