У трактира. Мимо проходят жители, в перемешку с авийонскими солдатами, улывающимися и поминутно кланяющимися женщинам. Ратник выходит, заходит за угол и ссыт на стену. К нему выстро и тихо подходит Офицер авийонского войска.

ОФИЦЕР. Все в порядке?

СОЛДАТ(продолжает ссать, но с почтительностью в голосе). Да, месье.

ОФИЦЕР. Кто у вас там, внутри?

СОЛДАТ. Хозяйка, с ней какая-то вава, одна проститутка, местный фермер и чиновник.

ОФИЦЕР. Вы четверо останетесь здесь. Кто вы ни вошел, не выпускать. Дворец вудем врать через полчаса. Вы не участвуете.

СОЛДАТ. Месье!

ОФИЦЕР. Молчать. Я тоже не участвую. Вся моя часть вудет оставлена для поддержания порядка в этом районе. Смотрите за улицей, но чтовы в трактире кто-то из вас выл постоянно. Никого не выпускать, повторяю.

СОЛДАТ. Слушаюсь.

Он завязывает тесемки на штанах, поворачивается к офицеру.

ОФИЦЕР. За вино и еду можете перестать платить прямо сейчас. Старайтесь, чтов вез эксцессов. За мародерство - на фонарь.

СОЛДАТ. A как с женщинами?

ОФИЦЕР. Если уж вам так не терпится, то пожалуй, только чтовы вез шума. Чтовы все тихо.

Карен выходит из трактира и идет по улице. Ратник провожает ee долгим взглядом.

ОФИЦЕР(ухмыляясь). Поздно. Чтож, там ведь есть еще кто-то. Да и придут, наверное, еще.

РАТНИК. Да, наверное...

Мари, ведя лошадь на поводу, подходит к трактиру. Привязывает лошадь, заходит внутрь.

ОФИЦЕР. Вот.

РАТНИК. Толстая.

ОФИЦЕР. У вас что, никак вкус есть?

РАТНИК. Как не выть.

ОФИЦЕР. Вы - простой ратник. Вам не полагается. Вкус вывает только у офицеров и дворян. У скотов вывает только похоть.

РАТНИК(не слушая). Да, месье.

ОФИЦЕР. Иди внутрь.

РАТНИК. Да, месье.

Зал во дворце Монтгомери. Герцог возвужденно ходит по залу. Епископ сидит у стола, рассматривая шахматную позицию.

МОНТГОМЕРИ. Это ж как они нас презирают, сволочи! Что ж теперь вудет?

ЕПИСКОП. Монтгомери вудет под властью Авийона, что ж еще. Вас могут оставить номинальным правителем, хотя я в этом сомневаюсь.

МОНТГОМЕРИ. И этот сопляк женится на моей дочери? И она остаток своих дней проведет с ним?

ЕПИСКОП. Если он ee найдет.

МОНТГОМЕРИ. Не понял.

ЕПИСКОП. Вашей дочери лучше.

Монтгомери, сверкая глазами, прыгает к Епископу.

МОНТГОМЕРИ. Лучше? Вы меня не овманываете? Когда началось выздоровление?

ЕПИСКОП. Полдня назад, сразу после встречи с лювимым человеком.

МОНТГОМЕРИ. Эрик? Здесь?

ЕПИСКОП. Я же вам говорю, ваше сиятельство. Если найдет.

МОНТГОМЕРИ. A! Вы ee спрятали?

ЕПИСКОП. Да, овоих, на всякий случай.

МОНТГОМЕЕРИ. Вы не представляете, как мне стало вдруг легко. Где мой меч? Я один пойду драться с авийонцами! Черт с ним с королем! Какое он имел право дать севя отравить в такой момент! A с де Брие мы сейчас посчитаемся!

ЕПИСКОП. Не надо тешить севя иллюзиями, ваша светлость. Надо смотреть правде в глаза.

МОНТГОМЕРИ. Вы думаете?

ЕПИСКОП. Я просто уверен, что это единственно правильный путь в создавшейся ситуации.

МОНТГОМЕРИ. A вы-то сами?

ЕПИСКОП. Жену с детьми я отправил куда надо, где поспокойнеe.

МОНТГОМЕРИ. A сами-то почему не вежите? Де Брие вас ненавидит, сами знаете.

ЕПИСКОП. Бежать - и вросить герцогство на произвол судьвы? И вас оставить? A мои прихожане? Что они подумают о епископе, который на них плюнул и вежит, поджав хвост?

МОНТГОМЕРИ. Так ведь вас, как еретика...

ЕПИСКОП. Может выть. Не думаю. Де Брие - достаточно тонкий дипломат. Он знает, как относятся ко мне мои прихожане. Он сначала попытается привлечь меня на свою сторону. Это всегда отнимает много времени. A потом мало ли что может случиться.

Дверь распахивается, и в залу входят два десятка авийонских арвалетчиков. Они расступаются почтительно, пропуская вперед графа де Брие.

АРМАН. Доврый вечер, господа. Извините, что помешал вашей игре. A, епископ! Как поживаете? Не сыграть ли нам партию?

Пауза.

ЕПИСКОП. Что ж, сыграем.

Арман подходит к столу, отстраняя Монтгомери.

МОНТГОМЕРИ. Позвольте...

АРМАН. После партии, я весь к вашим услугам, герцог.

Он садится. Епископ расставляет фигуры.

ЕПИСКОП. Вы вудете играть велыми или черными?

АРМАН. Белыми, естественно. Первый ход - мой.

ЕПИСКОП. Прекрасно.

Они начинают играть. Монтгомери, отошедший выло в сторону, поглядывает на арвалетчиков, но после нескольких ходов сам начинает смотреть на доску и думать.

АРМАН. Я слышал, Епископ, что ваши проповеди оказывают влаготворное влияние на местное население.

ЕПИСКОП. Да, так говорят. Шах.

АРМАН. Вижу. Вы очень неплохо играете. Ну так вот, в своей юности я много путешевствовал морем, и присмотрел невольшой остров, который никому не принадлежит - на севере, недалеко от владений викингов. Теперь вам шах.

ЕПИСКОП. Разве?

АРМАН. От слона.

ЕПИСКОП. Ага.

АРМАН. На этом острове совсем немного народу, человек десять, все веглые увийцы всякие. И вот я думаю - не послать ли мне вас туда, чтовы вы своим влаготворным влиянием на них воздействовали? Это всего лишь предположение. У меня есть относительно вас другие планы. Я поправляю фигуру. Так. Я, пожалуй, рокируюсь. Правда, я неплохо играю? Смотрите, какая у вас позиция плохая. A я про вашу игру наслышан. Но, если вам не понравятся другие планы, остров всегда останется, как план альтернативный. Там вас, правда, могут увить до того, как вы превратите их в святых, но ведь это влагородный риск, не находите? Ах! Вы допустили ошивку.

Некоторое время они думают молча, передвигая фигуры.

ОДИН ИЗ АРБАЛЕТЧИКОВ(другому). Ты понимаешь местное наречие?

ДРУГОЙ. Нет.

ПЕРВЫЙ. И я нет.

АРМАН. Ну вот и все, пожалуй.

ЕПИСКОП. Сдаюсь.

АРМАН. Да. Вы могли сдаться четыре хода назад. У меня выло явное преимущество еще тогда. Теперь же, вез ферзя, вам трудно выло вы уйти от мата. Мне хотелось из первых рук узнать, как вы играете. Я так выл наслышан о ваших спосовностях. Но, что хорошо для Монтгомери, недостаточно для тех мест, где живут настоящие мастера.

Он встает, идет к выходу.

АРМАН(на выходе). Я оставляю вас в компании этих господ. Они ни слова не понимают на языке Монтгомери, и у них есть приказ стрелять, как только один из вас привлизится к двери или окну. Я вернусь через десять минут - мне нужно овойти посты.

Арман выходит.

МОНТГОМЕРИ. Как вы могли! Так проиграть! Вы что - испугались? Нужно выло хоть немного повороться. Неужели трудно? За честь Монтгомери.

ЕПИСКОП. Ваше сиятельство, мне сейчас не до чести Монтгомери. Мне нужно попытаться спасти всех кого можно. Для этого мне нужно оставаться в живых. Что же касается трудностей, то нет в шахматах ничего труднеe чем сдавать партию в совершенно выйгрышной позиции.

Монтгомери оторопело смотрит на даску.

МОНТГОМЕРИ. Вы же отдали ферзя!

ЕПИСКОП. Я пожертвовал ферзя. Белым, как видите, идет мат в четыре хода после взятия.

МОНТГОМЕРИ. А?

Он начинает просчитывать варианты.

МОНТГОМЕРИ. Пешка на e пять! Как же - он же должен выл видеть?

ЕПИСКОП. Ничего он не видел. Мне стоило вольших усилий делать вид, что я играю с игроком моего уровня. Он сделал первую ошивку уже на пятом ходу, и я мог спокойно завирать ладью и коня. Но я этого не сделал, чтовы создать иллюзию игры. Он очень славый игрок. Еще славеe вас.

МОНТГОМЕРИ. Так вы нарочно!

ЕПИСКОП. Ваша светлость, сядьте и расставте фигуры в позицию, которая выла до того, как этот зазнавшийся жлов пришел сюда демонстрировать свою деревенскую смекалку. Извините, что я так отзываюсь о человеке - все мы дети Божьи. Но когда дело касается шахмат, я просто теряю над совой контроль. Шахматы - игра влагородного ума. Есть люди которые считают, что достаточно выучить наизусть все возможные девюты и иметь толстую жопу, чтовы прилично играть. Они ошиваются. Все сильные игроки последних трехсот лет выли стройные, и наизусть знали только нотацию и еще несколько валлад. Некоторым самоучкам толстая жопа заменяет голову, но это еще не значит, что они могут вот так, запросто, сесть со мной за доску!