Незаметно для себя я уснул.

Когда я проснулся, поезд стоял. Выглянув в окно, я увидел залитый солнцем сочинский вокзал. Было раннее утро.

В купе было пусто. Я быстро оделся и вышел на перрон.

У входа в вагон стоял проводник нашего вагона.

— А где этот гражданин в пижаме, который отстал от поезда? — спросил я.

— А, этот чудак! — насмешливо воскликнул проводник. — Он того…

Проводник неопределенно махнул рукой куда-то в сторону.

— Что?

— Уехал.

— Уехал? — удивился я. — Куда?

— Уехал обратно Выскочил как сумасшедший, забрал на вокзале свои вещи и, даже не переодевшись, вскочил в поезд, который только что отправился обратно.

Я остолбенел.

— Знаете, его здесь встречали товарищи. Уговаривали остаться, а он, такой возбужденный, все им говорил про какие-то тормоза, которые ему необходимо срочно сделать. Забавный парень!

Я понял все и расхохотался.

— Да, эти тормоза ему действительно нужно срочно сделать.

Про себя я подумал, что люди, одержимые идеями и верящие в их осуществление, не нуждаются в отдыхе. Значит, скоро мы услышим о Суэме с «тормозами». Ну что ж, подождем!

Раздался свисток. Я вернулся в купе и сел на диван. Я открыл окно и стал смотреть на сверкающее море, по берегу которого не торопясь, с достоинством поезд наш шел дальше на юг, к Сухуми.

Это была, как сказал профессор Зарубин, «математическая игра чистейшей воды».

Участвовать в ней предложили желающим делегатам Всесоюзного съезда молодых математиков, и, к всеобщему удивлению, желающими оказались все тысяча четыреста человек. Игра происходила на большой арене стадиона имени Ленина.

— Учтите, игра будет продолжаться часа три-четыре. Так что наберитесь терпения. Если кто не выдержит — все пропало! — предупреждал Иван Клочко, молодой украинский логист. Ему Зарубин поручил вести всю организационную работу, которая выглядела очень странно.

— Запомните номер вашей команды. Вам присваивается номер 10, Каждого участника вы сами занумеруйте порядковыми числами в двоичной системе, 1-й, 10-й, 11-й и т. д., - говорил Иван главе представителей от Российской Федерации.

Так он подходил ко всем делегациям, сообщая им условный индекс и разъясняя порядок нумерации участников.

На «организацию игры» ушла вся суббота, и сбор был назначен на 9 утра в воскресенье. Мне кажется, что ни один человек, который принял участие в этом удивительном мероприятии, не забудет его до конца жизни…

Ровно в 9 утра все мы собрались на стадионе. Там уже находились профессор Зарубин, его ассистент Семен Данилович Рябов и Ваня Клочко.

Зеленое поле стадиона было расчленено оранжевыми лентами на квадраты и прямоугольники. В каждой фигуре стояла небольшая деревянная тумбочка, на голубой поверхности которой мелом был написан номер. Все мы уселись на траву, ожидая что, будет дальше.

Профессор Зарубин куда-то исчез, и вскоре мы услышали его голос, раздававшийся по радио по всему стадиону:

— Группа участников с индексом 1011, займите прямоугольное поле в восточном конце стадиона. Расположитесь шеренгами и в затылок друг другу, на расстоянии вытянутой руки, в порядке возрастания порядкового номера. Семь человек в шеренге, глубина строя — шесть человек.

— Группа с индексом 111, займите поле у южных трибун. Также располагайтесь в затылок друг другу, на расстоянии вытянутой руки, в порядке возрастания номеров. Группа с индексом…

В течение пятнадцати минут Зарубин подробно инструктировал все группы участников, кому, где и как расположиться. Как только профессор называл индекс группы, молодежь вскакивала и стайкой бежала на указанный участок стадиона.

— А сидеть можно!? — крикнул кто-то.

Через несколько секунд веселый голос Зарубина сообщил:

— Можно! Главное, строго соблюдайте тот порядок, который я вам указал.

Я принадлежу к так называемой специальной команде. Мне и моим товарищам предстояло расположиться между отдельными полями и, как объяснил Клочко, «быть связными между командами».

Когда построение было закончено и стадион принял вид, как будто полторы тысячи юношей и девушек собрались для выполнения коллективных гимнастических упражнений, снова послышался голос профессора Зарубина:

— Теперь слушайте правила игры.

Начиная с северной трибуны, вернее с товарища Сагирова, будут передаваться числа в двоичной системе исчисления. Например, «один-ноль-ноль-один. Товарищ Сагиров сообщит эту цифру соседу справа, если она начинается с цифры «один», и соседу слева, если она начинается с цифры «ноль».

Если в числе будут последовательно две единицы или два ноля, то он должен сообщить это число соседу, сидящему за его спиной в следующей шеренге.

Каждый, получив от своего соседа числовое сообщение, должен прибавить к нему свой порядковый номер и в зависимости от результата сообщить его соседу.

Кроме того, если группа имеет индекс…

И так далее.

Правила игры были повторены три раза, и когда на вопрос: «Понятно?» весь стадион хором ответил: «Понятно!», Зарубин сказал:

— Тогда начнем.

Стоя между группами «110» и «1001», я видел, что ассистент Зарубина, Семен Данилович, что-то говорил делегации Грузинской ССР. Наверное, для них была необходима еще какая-то особая инструкция.

Игра началась ровно в десять утра.

Я видел, как, начиная с северной трибуны, головы участников начали поворачиваться то направо, то налево и это движение распространялось все дальше и дальше, пока, наконец, не охватило почти весь стадион.

Эти странные движения расползались по большой площади, как волны, перебегая от одного человека к другому, от одной группы участников к другой. Сложными зигзагами сигнал медленно приближался ко мне, и, наконец, мой сосед справа, внимательно выслушав то, что ему сказали сзади, достал лист бумаги и, быстро вычислив что-то, тронул меня за плечо: один-один-один-ноль-один-ноль.

По инструкции я должен был отбросить все цифры, кроме первых четырех, и передать их в следующую группу.

— Один-один-один-ноль, — сообщил я девушке впереди себя.

Не прошло и минуты, как ко мне прибыло еще одно двоичное число и я снова передал его вперед.

Движения среди игроков становились все более и более оживленными. Примерно через час после начала все поле начало непрерывно колыхаться, воздух наполнился однообразными, но разноголосыми выкриками: «один-один… ноль-ноль… ноль-один…» А числа все бежали и бежали вдоль шеренг и колон игроков… Теперь они уже наступали из разных концов, и совершенно были потеряны начало и конец этой странной игры, в которой никто ничего не понимал, ожидая парадоксального окончания, обещанного профессором Зарубиным.

На левом фланге всего построения находился Иван Клочко с тетрадью и карандашом. Я видел, как угловой игрок иногда наклонялся к нему и он что-то записывал с его слов.

По истечении двух часов все изрядно устали: кто сел, кто лег. Среди молодежи начали завязываться самые различные, не относящиеся к игре разговоры, которые прерывались на секунду только тогда, когда вдруг откуда-то сообщалось число, с которым необходимые операции теперь производились быстро, механически, и результат сообщался дальше.

К исходу третьего часа через меня прошло не менее семидесяти чисел.

— Когда же кончится эта арифметика, — с глубоким вздохом произнесла студентка Саратовского университета. Это она принимала от меня числовую эстафету и передавала ее то вправо, то влево, то вперед.

— Действительно, не очень веселая игра, — заметил я.

— Потерянное воскресенье, — ворчала она.

Было очень жарко, и она то и дело поворачивала красное злое личико к северной трибуне, где стоял Зарубин. Глядя в блокнот, он диктовал числа «начинающему», Альберту Сагирову.

— Еще час, — сказал я уныло, глянув на часы, — ноль-ноль-один-ноль!