Он должен быть не интересной для газетчиков фигурой.

Не второго и не третьего, а, может быть, десятого ряда.

И он должен стоять у кого-то за спиной, «голову» имея свою, а «руки» – непосредственного начальника. На самом-то деле, конечно, посредственного, чтобы иметь возможность манипулировать его «руками» так, как ему, Лещинскому, нужно.

Наконец, он должен иметь свободный и не привлекающий ничьего внимания доступ фактически к любому островку государственной власти. Что-нибудь вроде регулярных обходов, входящих в сами его обязанности.

И конечно же, при любой смене верхушки он должен оставаться на своем месте. Настолько оно должно быть незначительным.

При всей его значительности в том случае, если займет это место он.

Он почувствовал, что его час пробил, когда узнал о смерти одного настолько незначительного человека, что сам бы никогда и не вспомнил о существовании той должности, которую тот занимал и которая теперь оказалась свободна.

Пока Лещинский, служа на последних, самых микроскопических ролях то в одном министерстве, то в другом, пытался решить свой жизненный ребус, решение было рядом, буквально под боком, но увидеть его даже Лещинскому было нелегко, настолько идеальным оно было.

Когда он узнал из болтовни в курилке, что умерший вчера Аркадий Аполлинарьевич служил на своем месте еще при Брежневе, а карьеру начинал вообще до Хрущева, при Иосифе Виссарионовиче, он сразу внутренне напрягся. Предчувствие удачи окатило его волной, подхватило, понесло и уже просто-таки руководило его дальнейшими поступками.

– А кто это? – спросил он, уже предвкушая удовольствие от разгадки одного из жизненно важных для него вопросов.

И в ответ услышал название должности, которой жаждал, не зная о ней, и которой ему предстояло теперь добиваться.

– Помощник руководителя аппарата Правительства по межотраслевой координации, – ответил кто-то из министерских всезнаек.

«Бог ты мой! – изумился тогда Лещинский. – Даже это слово прозвучало. Все – эврика!»

Месяц он обхаживал руководителя аппарата, который вообще хотел эту должность сократить, за ее полной ненужностью для осуществления работы аппарата. Введена она была черт-те когда, и зачем – уже никто не помнил.

Лещинский показывал такие чудеса красноречия, находил такие убедительные аргументы о необходимости координации работы аппаратов различных министерств и ведомств, приводил такие убийственные примеры государственных промахов, связанных с отсутствием именно такой координации (благо, информации и на эту тему у него было хоть отбавляй), что разубедил-таки своего будущего начальника сокращать должность. Не назначить же на нее Лещинского, самого горячего ее защитника, было бы просто свинством.

Начальник же аппарата свиньей не был. Он был кадром тоже старой формации, из породы тех, в ком система убила личное содержание, и кто борется только за интересы дела. В пределах своего понимания и своей компетенции, конечно.

Он продержался ровно две недели после прихода Лещинского.

Ровно столько тому понадобилось, чтобы найти Крестного.

Лещинский с самого начала знал, что самому ему не придется ни «разводить» отряды боевиков, ни мотаться по городам и весям необъятной России, объясняя бестолковым мэрам и губернаторам что не все промышленные объекты, находящиеся на их территории, принадлежат им, а кто хозяин, и чего – конкретно, знать им вовсе и не обязательно. Лещинский чувствовал интуитивно, что есть структура, для которой эти дела привычны и обыденны, и которая охотно возьмет их на себя, поскольку ежедневно выполняет десятки и сотни подобных дел.

Обязательно найдется, кому выполнять задания. Нужно лишь сформулировать эти задания и оплатить их выполнение.

Ну, оплата – это не его проблема. За хорошую работу никто платить не откажется, «кидала» на своем месте усидит не долго, свои сожрут.

А вот идеи – это пожалуйста!

Первая его идея не принесло ему ни копейки денег, да это и не входило в его планы. Главное было запустить механизм, главным винтиком которого он себя ощущал. Винтиком, на котором все держится.

Доскональное понимание интересов правительственных группировок подсказало ему одну простенькую, но весьма эффективную превентивную меру в отношении строптивого красноярского губернатора, являвшегося заместителем государственной энергетической комиссии и в своих личных интересах, которые он прикрывал, естественно, краевыми интересами, выступавшего против повышения тарифов на электроэнергию. Для РАО ЕЭС «Россия» это было как отсутствие оргазма в затянувшемся половом акте. Все было сделано уже давно, всякое сопротивление внутри Правительства подавлено, Госдума куплена со всеми ее политическими фракционными потрохами, внимание Президента переключено на предвыборную кампанию, население обработано бреднями газетчиков, живописными репортажами с бездействующих энергетических станций и иссушающими мозги обывателя рассуждениями телекомментаторов. Невозможно было обойти одного идиота, который, пользуясь своим громогласным голосом и кое-каким влиянием на членов комиссии, не давал хода продуманному и подготовленному повороту скрипучего государственного колеса. Повороту всего на один градус, может быть, и того меньше. Просто – небольшая корректировочка, которая, однако, обещала принести целой армии чиновников обеспеченную старость, сытую жизнь их детям, бриллианты их любовницам. Да что говорить, много людей рассчитывало покормиться с этой акции.

Первое, что сделал Лещинский, и это была чистая самодеятельность – обратился к «солнцевским». Ему назначили встречу на платформе Востряково у Московской кольцевой и потребовали приехать на электричке, а не на машине. Он так и сделал. Его довольно грубо втолкнули в БМВ, завязали глаза и рванули с места под восемьдесят. Вскоре свернули направо, судя по всему, на Боровское шоссе, и ехали довольно долго, лениво поругивая тесноту на дороге. Затем свернули опять направо, на улицу потише, и минут через пять Лещинского вытащили из машины и провели на второй этаж какого-то здания. Его усадили за стол и сдернули повязку с глаз. Не ожидавший быть допущенным сразу, Лещинский с удивлением увидел перед собою второго в Солнцевском районе человека. На его вопрос, – чего, мол, звонил, фраер, и вообще, откуда телефон узнал, – Лещинский объяснил откуда он и что есть заказ: надо, мол, изолировать одного довольно большого человека на две недели, а потом выпустить. Но так, чтобы он ничего не узнал ни о заказчиках, ни об исполнителях. Пока о нем наводили справки, он слегка огляделся, хотя очень-то вертеть головой все же опасался. Братва из Солнцева больше пижонила, чем вправду была озабочена конспирацией. Глаза ему завязывали, а окно задернуть шторками не удосужились. «Конспираторы хреновы», – раздраженно подумал Лещинский. С одного взгляда он узнал переделкинскую платформу, берег Сетуни, да и улица была какая-то знакомая, какая-то Чоботовская аллея что ли? Да тут же все улицы так называются, вспомнил Лещинский, этих аллей – не меньше десятка.

Справки о нем навели, он для них был человеком из Правительства и, стало быть, вполне традиционным и платежеспособным заказчиком. «Солнцевские» раскинули мозгами, прикинули уровень своей организации к уровню заказа и чистосердечно предложили грохнуть его, да и дело с концом, причем много они за это не возьмут, по средним расценкам – тыщ семь-восемь баксов.

Ничего другого Лещинский и не ожидал. Он отказался от убийства, заявив, что заказчик говорил именно о похищении, а ликвидацию оплачивать не будет. «Солнцевские» зачесали в затылке. Тогда Лещинский предложил комиссионные за поиск компетентного исполнителя. Те сначала приоскорбились – за кого, мол, нас держишь! Но хруст баксов всегда заглушает самолюбие. И Лещинского три дня передавали из рук в руки, пока не свели, наконец, с Крестным. К «солнцевским» он не имел абсолютно никакого отношения, они, собственно, и не знали о нем ничего, кроме этого имени – Крестный. Да им и не положено было знать.