— Я возьму Харста, — наконец решил Хорнблауэр. Это не было попыткой приблизить первого лейтенанта к адмиральским эполетам — дисциплина требовала, чтобы он принял участие в этом торжественном событии: — И молодой Маунд, если вы будете любезны поднять для него сигнал. И еще мичман. Кого бы вы могли бы рекомендовать?

— Соммерс наиболее сообразителен, сэр.

— Этот толстый? Очень хорошо, возьму его. Вы также приглашены, полковник?

— Да, сэр, — ответил Уичвуд.

— Мы должны быть на месте в четыре. Сколько времени займет дорога?

Он взглянул на гусара, который не понял вопроса, а затем оглянулся по сторонам, в поисках Броуна, которого на палубе не оказалось — что было особенно возмутительно. Когда Хорнблауэр разгонял толпу бездельников, он, конечно же, вовсе не имел в виду Броуна, но, судя по всему, Броун, с его показной скромностью, решил истолковать приказ коммодора буквально. Он раздраженно бросил приказ проходящему мичману и ожидал, пока Броун поднимется обратно, клокоча от злости. Однако, приход секретаря не принес ему долгожданного облегчения: в ответ на переведенный вопрос Хорнблауэра, гусар только поднял глаза к небу и пожал плечами, после чего все-таки дал ответ — переведенный Броуном — что дорога может занять два, а то и четыре часа. Будучи кавалеристом, а не моряком, гусар не мог оценить время, необходимое для переезда в шлюпке.

— Черт побери, мы не можем опоздать на королевский прием, — взорвался Хорнблауэр, — отбываем через полчаса.

Хорнблауэр пунктуально появился у борта, где его уже ожидали остальные: юный Соммерс, чьи пухлые щеки побагровели от напряжения, Харст и Маунд, неловкие в полных парадных мундирах и Броун, одетый со всей тщательностью.

— Садитесь, — бросил Хорнблауэр.

Молодой Соммерс, в соответствием с освященными временем правилами, первым ступил в шлюпку, Броун последовал за ним. Перелезая через борт Броун неловко вскинул руку, вслед за ней задрался тесный сюртук и жилет. Хорнблауэру на мгновение бросился в глаза какой-то черный предмет на поясе у его секретаря, что-то черное. Это могла быть рукоять пистолета, засунутого дулом за пояс панталон на самом боку, там, где выпуклость менее всего заметна под одеждой. Впрочем, на боку у Броуна была и шпага — Хорнблауэр удивился было, зачем ему еще и пистолет, но вслед за Броуном уже спускались Маунд и Харст, а за ними уже нависал Уичвуд, в своем алом мундире и медвежьей шапке. Гусар должен был спускаться вслед за полковником, а коммодор — последним, но кавалерист вдруг отступил назад с неуместной вежливостью, кланяясь и уступая дорогу старшему по званию.

— После вас, сэр — проговорил Хорнблауэр прямо в глухое для английской речи ухо гусара. Ему пришлось чуть ли не топнуть ногой, чтобы заставить недогадливого кавалериста спуститься в шлюпку первым, а затем Хорнблауэр и сам перелез через борт под свист дудок боцманских помощников; стоящие на палубе офицеры замерли, салютуя коммодору. Наконец он с трудом спрыгнул на кормовое сиденье — помимо парадного мундира, движения дополнительно сковывал еще и шлюпочный плащ. В носовой части пинассы была небольшая каюта, в которую он и втиснулся вместе с Уичвудом, Харстом, Маундом и младшими офицерами; гусар скромно остался на корме. Старшина-рулевой выкрикнул какой-то приказ, шлюпка отвалила от «Несравненного», и, подняв парус, направилась к берегу Ораниенбаума.

Со своего места Хорнблауэр мог видеть Броуна, сидевшего на корме. Дело с пистолетом казалось не таким уж серьезным — очевидно его секретарь, как бывший мятежник, боялся нападения по дороге или ареста на берегу и хотел иметь средство для самозащиты. Но ведь даже русские, не осмелились бы поднять руку на чиновника британской службы в английском мундире. Рукоятка этого пистолета была большая и черная… Хорнблауэр вдруг заерзал на рундуке, на котором сидел, развел колени в стороны и вновь свел их вместе. Этот пистолет, рукоятку которого он видел за поясом Броуна, был один из тех пистолетов, которые Барбара подарила ему. Он слишком хорошо запомнил форму его рукоятки черного дерева, чтобы ошибиться.

Если на борту появляется вор — это всегда неприятно и вселяет тревогу — кражу совершить легко, а круг подозреваемых весьма широк, — однако в данном случае дело было даже не в этом. Это будет отвратительное дело — обвинить Броуна в воровстве и подвергнуть наказанию за это. Английские капсюльные нарезные пистолеты — возможно, первый образчик оружия такого рода, попавший в Россию — можно продать при дворе за хорошую цену. Броун вполне может рассчитывать получить за него две, а то и три сотни гиней. Однако при всей своей предубежденности к своему секретарю, Хорнблауэр не мог представить его обыкновенным воришкой.

Старшина выкрикнул новый приказ и пинасса легла на другой галс; косой парус, которым она была оснащена, пришлось при этом спустить и поднять заново и Хорнблауэр наблюдал за маневром с профессиональным интересом. Русские матросы были ловки и проворны, но этого и можно было ожидать от команды пинассы, приписанной к Российскому Адмиралтейству. «Несравненный» был уже далеко за кормой, его корпус скрылся за горизонтом. Буй, мимо которого они проплывали, прошел неподалеку от борта и исчез за кормой — быстрота, с которой он это проделал, показала, что пинасса развивает неплохую скорость.

— Теперь мы держим к зюйд-весту, — заметил Харст, — мы уже сошли с фарватера.

Он выбрался из небольшой каютки и посмотрел вперед.

— Земля прямо по курсу, сэр, — доложил он, — но не видно никакого дворца.

— Я ничего не знаю о Петергофе, — начал Уичвуд, — еще субалтерном, перед Тильзитом, я был в Царском Селе и в старом Зимнем Дворце вместе со штабом Уилсона. Петергоф — один из меньших дворцов, думаю, они выбрали его для встречи, чтобы Бернадотт смог прибыть туда прямо по морю.

Бесполезно было гадать, к чему может привести сегодняшняя встреча и все же искушение было очень велико. Минуты все тянулись, но вот старшина выкрикнул новый приказ. Парус пошел вниз, пинасса развернулась и впереди показались палы пирса. Были поданы бросательные, и пинасса подтянулась к широкому трапу, спущенному с конца пирса прямо в воду. На этот раз вежливость русского офицера была как раз к месту: последний в шлюпку и первым из шлюпки, по старшинству — таков был флотский этикет. Хорнблауэр выбрался из маленькой каюты, ступил на трап и начал подниматься по нему, судорожно проверяя, чтобы треуголка сидела ровно и перевязь со шпагой заняла свое подобающее место. Как только он достиг конца трапа, кто-то прокричал приказ: его встречал почетный караул из двадцати солдат — гренадеров в синих мундирах и медвежьих шапках. Взяв оружие «На караул», они замерли с левой рукой, лежащей поперек груди, что человеку, привыкшему к отданию почестей Королевскими морскими пехотинцами казалось по меньшей мере странным, однако их мундиры и даже поза, показались вдруг странно знакомыми. Хорнблауэр понял, что они напомнили ему деревянных солдатиков, с которыми любил играть маленький Ричард — коробку немецких солдатиков, контрабандой доставленных с материка и преподнесенных его сыну одним из дипломатических друзей Барбары. Конечно же, русская армия была организована на немецкий манер, а Петр III даже ввел прусские мундиры. Хорнблауэр церемонно отсалютовал в ответ офицеру, командующему почетным караулом, стоя навытяжку достаточно долго, чтобы все сопровождающие успели к нему присоединиться; гусар что-то быстро говорил Броуну по-русски.

— Нас ожидают экипажи, сэр, — перевел Броун. Хорнблауэр уже видел их на конце мола — два больших открытых ландо, запряженные прекрасными лошадьми. На облучках сидели кучера в пудреных париках с кочками, одетые в красные кафтаны — не такие алые, как мундиры английской армии или ливреи британского королевского дома, а более мягкого, землянично-красного оттенка. Пара лакеев, одетых подобным же образом, держали лошадей под уздцы, еще двое стояли у дверей экипажей.

— Для старших офицеров предназначен первый экипаж, — объяснил Броун.