— Ты нам как-то рассказывал о них, папа, — перебивает отца Татьяна. — Это те самые прямоугольные стальные брусочки, которыми измеряют особо точные изделия, да? История этих плиток показалась мне не столько поэмой, сколько своеобразным техническим детективом — все ведь было сплошной тайной.

— Да, тайн у «плиток Иогансона» хватало! Шведский инженер Иогансон скрывал их секрет не только от посторонних, но и от своих рабочих. Лишь несколько специалистов, которым он вынужден был довериться, знали весь процесс их изготовления в целом…

— Но ведь и мы научились их делать, — снова перебивает отца Татьяна.

— Да, научились. Первым стал их изготовлять русский слесарь Николай Васильевич Кушников. А станок для механического их производства изобрел другой слесарь — Дмитрий Семенов. Делать их вручную теперь, наверное, мало кто умеет.

— У нас на заводе только Ямщиков да я, — с почти нескрываемой гордостью произносит Олег. — Вообще-то их у нас главным образом ремонтируют.

— Притиркой и доводкой?

— Да, абразивно-притирочными материалами.

— Знаменитой пастой ГОИ! — восклицает Грунин, которому приятно вспомнить свою молодость и те годы? когда он работал инструментальщиком. — А ты знаешь, что такое ГОИ? — обращается он к дочери.

— Я знаю, что такое ГАИ, — смеется Татьяна.

— А ГОИ — это притирочная паста, составленная по рецепту академика Гребенщикова в Государственном оптическом институте для зеркальной доводки металлов. Отсюда и ГОИ. Вы, наверное, выводите с плиток только забоины и коррозию? — спрашивает Олега Грунин.

— Лично я восстанавливаю их параллельность и снижение номинальных размеров.

— О, это ювелирная работа!

— Я видела его в цехе. Все там в белых халатах, как в хирургической клинике, — замечает Татьяна.

— Ты не шути, — бросает на нее строгий взгляд отец. — Это, может быть, еще и потоньше хирургии. У них там не должно быть ни единой пылинки, а температура ровно плюс двадцать по Цельсию. Ни на полградуса меньше или больше. Обрабатываемые детали они ведь проверяют с помощью микроскопов.

— Универсальными микроскопами, — тихо говорит Олег. — И еще оптиметрами. Методом интерференции света. Точность обработки у нас до микрона, до тысячных долей миллиметра. Я засиделся у вас, однако! — спохватывается вдруг Рудаков, вставая из-за стола. — Извините, пожалуйста…

— Очень рад знакомству с вами, — крепко пожимает ему руку Грунин.

— Заходите почаще, — приглашает Олега мать Татьяны.

— Спасибо!

— Я пройдусь с ним немного, — говорит Татьяна родителям. — Провожу до метро.

— Ну, как вам показались мои старики? — спрашивает Татьяна Олега, как только они выходят на улицу.

— Классные старики, как сказал бы Вадим Маврин.

— А вы?

— Очень симпатичные.

— Особенно папа?

— Почему же? И мама тоже…

— Ну, ее-то вы пока не в состоянии оценить. Она почти весь вечер помалкивала, присматриваясь к вам. Думаю, однако, что вы ей понравились.

Олегу очень хочется спросить: «А вам-то нравлюсь я хоть немного»? Но вместо этого вопроса он робко произносит:

— Если я скажу вам, что чувствую себя сейчас очень счастливым, вы мне, наверное, не поверите…

Татьяне тоже хочется уточнить: «Отчего?», но она не задает ему этого вопроса.

— А знаете, кто сегодня был у нас на заводе? — после небольшой паузы спрашивает ее Рудаков. — Пронский! Виталий Сергеевич. Назвался хорошим вашим знакомым.

— Так и сказал: «Хороший знакомый»? — переспрашивает Татьяна.

— Примерно так. Почему вы этому удивились?

— Не ожидала, что он так себя отрекомендует. Да и вообще, зачем было говорить о знакомстве со мной? Какое это имеет значение?

— Большое. К нам сейчас проявляют интерес многие, и мы стали зазнаваться, — усмехается Олег. — Ямщиков шепнул мне даже: «Если бы не Татьяны Петровны знакомый, послал бы я его…» Вы же знаете, какой у него характер.

— Ну, а то, что он хорошим моим знакомым представился, разве не показалось вам странным? Не вам лично, а Толе Ямщикову, например?

— Я-то ничего странного в этом не увидел, но Анатолий почему-то решил, что он ваш ухажер. Чего молчите — угадал, значит?

— Какой там ухажер! — смеется Татьяна. — Просто старый знакомый. Вернее, школьный товарищ, вместе в средней школе учились. Ну и что же он от вас хотел?

— Говорит, что много хорошего слышал от вас о нашем общественном конструкторском бюро. С ваших слов ему известно, что мы собираемся соорудить для заводского штаба нашей народной дружины свою систему непрерывного оперативного планирования, кратко именуемую СНОПом. Приоритет создания такой системы принадлежит, как вы знаете, штабу первого оперативного отряда дружинников Первомайского района Москвы. «Вы что, — спросил нас Пронский, — точную копию ее собираетесь сделать?» — «Зачем же копию, отвечаем, есть и свои идеи. Сделаем наш СНОП полностью автоматическим». Потом он стал расспрашивать, как у нас обстоит дело со специалистами по электронике. Мы объяснили, что завербовали недавно в наше конструкторское бюро инженера-электроника. «Так зачем же вам тогда на это, в общем-то, примитивное дело силы тратить? — удивился Пронский. — У меня есть проект посерьезнее…»

— И предложил сконструировать электронную ищейку? — нетерпеливо перебивает Олега Татьяна.

— Да, что-то вроде механического пса из романа знаменитого американского фантаста Брэдбери «Четыреста пятьдесят один градус по Фаренгейту».

— Ну, та жуткая собака не столько ищейка, сколько убийца, — невольно вздрагивает Татьяна. — И потом — это же чистейшая химера!

— А нашим ребятам идея Пронского понравилась.

— Они, наверное, не читали романа Брэдбери…

— В том-то и дело, что читали. И знаете, кто больше всех загорелся этой идеей? Толя Ямщиков!

— Вот уж не ожидала!

— Я, признаться, тоже удивился, но и обрадовался за него. Он у нас неуемный, а эта идея его надолго займет.

— Но ведь нереально же все! О желании сконструировать такую собаку Виталий мне давно уже говорил, но я лично считаю подобный замысел типичной идефикс.

— Ребят моих, однако, Пронский каким-то образом убедил…

— А вас?

— Откровенно говоря, я лично не очень в это верю, но Толя Ямщиков и даже наш инженер-электроник прямо-таки зажглись. Почему бы, в самом деле, не попробовать? Тем более, что и сам Пронский показался нам очень сведущим в кибернетике. Он ведь кандидат наук. Хороший специалист.

— Да, Виталий талантлив, — почему-то задумчиво замечает Татьяна. — Папа говорит, что он далеко пойдет. А вот мы с вами уже пришли к станции метро. Вам отсюда без пересадок почти до самого вашего дома. До свидания, Олег! — протягивает она руку Рудакову. — Теперь я буду у вас не так скоро — начальство поручило мне одно срочное дело, а вы не забывайте того, что я вам сообщила о Грачеве.

— Об этом вы не беспокойтесь!

…Вернувшись домой, Татьяна, не отвечая на вопросы родителей, идет к телефону. Торопливо набирает номер Пронского и облегченно вздыхает, услышав его голос.

— Ты себе представить не можешь, как я рада, что застала тебя дома, Виталий! — восклицает она.

— С чего это вдруг такая радость? — искренне удивляется Пронский. — Никогда что-то прежде не радовалась так.

— Это потому, что никогда еще не была на тебя так зла.

— Ну, знаешь ли…

— Сейчас и ты узнаешь. Чего это ты вздумал морочить голову инструментальщикам бредовой идеей кибернетической ищейки?

— Ну, во-первых, идея не такая уж бредовая. А во-вторых, с твоими вундеркиндами ее, конечно, не осуществить. Так что все это впустую…

— Это почему же?

— Сероваты они для этого. Особенно удручающее впечатление произвел на меня Ямщиков. Ни одного кибернетического термина не мог выговорить. Да и в русских словах у него такие удареньица!..

Услышав это, Татьяна начинает так хохотать, что прибегает из кухни мама. Отбросив газету, испуганно вскакивает с дивана и доктор технических наук. А Татьяна, не обращая на них внимания, весело кричит в трубку: